Промотавшая состояния золотая молодежь приходила сюда в надежде с помощью счастливого случая поправить дела и подновить облупившуюся было позолоту. Вот эта-то довольно разношерстная публика, это странное общество, где вперемешку встречались люди самых разных слоев и сословий, где не скрывали распущенности нравов, и привлекали сюда юного Водрока.
Надо ли говорить, что ночи в игорном доме не всегда обходились без происшествий скандального свойства. У мадам Бриго частенько обнажали шпаги. А один придворный офицер даже выпустил здесь пару пуль из своего пистолета: первая прострелила ухо одному из игроков, а вторая всего лишь погасила свечу в канделябре. Этот случай в свое время даже наделал немного шуму. И дабы впредь избежать подобных прискорбных инцидентов, меж завсегдатаями, по всеобщему соглашению, раз и навсегда было заведено неписаное правило — все счеты и долги должны сводиться в двадцать четыре часа и где-нибудь подальше от стен салона.
Водрок прослыл крупным игроком, а поскольку удача отнюдь не всегда сопутствовала юноше, то ни для кого не было секретом, что ему, дабы расплатиться с карточными долгами, уже не раз приходилось обращаться за солидной помощью к дядюшке, однако по молодости лет все легко сходило ему с рук.
Жак Диэль, напротив, считался человеком благоразумным и рассудительным. Все знали, что, несмотря на молодые годы — ему не было еще и тридцати, — дядюшка его, Белен д’Эснамбюк, уже не раз доверял ему всякие важные и весьма деликатные поручения, с которыми он управлялся с честью и превыше всяких ожиданий.
Так, много разговоров вызвал этот новый бриг, построенный по заказу Белена и всего несколько недель назад вышедший из дьепских верфей — и это в те времена, когда лучшие корабельщики сидели по тюрьмам, а во всей Франции не удавалось построить ни единого нового судна.
Начиналось лето тысяча шестьсот тридцать седьмого года, и вечерний воздух в том квартале Парижа был особенно чист и прозрачен.
Уже подойдя к порогу заведения, Жак Диэль вдруг заколебался.
— Не знаю, братец, и зачем только я уступил вашим прихотям, — недовольно проговорил он. — По правде говоря, я куда с большим удовольствием предпочел бы прогуляться, наслаждаясь этим приятным вечером, чем сидеть взаперти в этом душном доме…
— Но ведь там будет президент Фуке, — пояснил Пьер. — А вам ли не знать, Жак, как хотелось бы мне получить место в Американской Островной компании. Помните, что говорит наш дядюшка: жизнь в колониях, несмотря на тамошний климат, может открыть перед молодыми людьми, которые желают чего-то добиться, самые блестящие возможности?
Жак дружески похлопал младшего брата по плечу и заметил:
— Не надейтесь, будто на Сен-Кристофе или на Мадинине вас ждут игорные дома вроде заведения мадам Бриго!
Водрок уже собрался было ответить, но в тот самый момент перед подъездом остановилась карета, и из нее вышел щеголевато одетый юный аристократ. Так что Пьер ограничился вопросом:
— Вы знакомы с Констаном д’Обинье?
Жак покачал головой.
— Увы, знаком! — ответил он. — Разумеется, только по репутации… Вернее было бы сказать, именно отсутствие всякой репутации и сделало его имя притчей во языцех…
— Вы знаете, он сын поэта Агриппы д’Обинье…
— Что ж, сынок погубит доброе имя папаши.
— Но поверьте, братец, что пороки отнюдь не мешают ему привлекать симпатии. У него есть ум…
— Ум того сорта, какой порой легко уживается со злым сердцем. Не знаю, мне говорили о нем только как о развращенном искателе приключений и человеке без чести и совести…
— Осторожней, он идет сюда.
И действительно, к ним, тщательно напомаженный и напудренный, уже приближался Констан д’Обинье. Завидев Пьера, он с какой-то наигранной радостью воскликнул:
— Ба, Водрок! Чертовски рад видеть! Жаль, вас не было здесь вчера вечером. Видели бы вы, как зазывно улыбалась мне вчера фортуна! Так что придется мне теперь, дружочек, немного побаловать своих милых крошек…
— Но ведь, говорят, вы уже помолвлены, не так ли?
Д’Обинье разразился смехом, который показался Жаку невыносимо резким.
— Что правда, то правда, — согласился он. — Разговоров о моей помолвке хоть отбавляй, только и говорят, что о союзе между моей фамилией и семейством достопочтенного господина де Лалана, поручика при герцоге Эпернонском. Что и говорить, брак между мессиром Констаном д’Обинье и девицей Жанной де Кардийяк мог бы стать вполне достойным узелком в этих узах, да только, похоже, родители девицы полагают, будто невеста еще чересчур молода годами. Что поделаешь, должно быть, у нас с ними разные понятия…
Жаку было известно, что говорили об этом предполагаемом браке. Обинье было сорок два года, Жанне де Кардийяк же минуло двадцать семь, и молва утверждала, будто замужество столь же необходимо для репутации девушки, сколь и нежелательно для ее семейства…
Пьер тем временем обернулся к старшему брату:
— Позвольте представить вам, Обиньи, — мой брат Жак Диэль Дюпарке…
— Много слышал о вас, — тут же откликнулся Констан. — Говорят, ваш дядюшка весьма доволен вашими успехами. Похоже, это благодаря вашим стараниям удалось построить единственный бриг, сошедший в нынешнем году со стапелей Франции…
— Мои заслуги здесь сильно преувеличены, — спокойно возразил Жак. — Я всего лишь выполнил дядюшкино поручение… Во всем остальном я не сделал ничего, что было бы достойно похвал…
Он с минуту помолчал, и д’Обинье заметил, что лицо Жака вдруг приобрело какое-то странное выражение.
— Впрочем, — добавил Дюпарке, — искренне сожалею, что так получилось. Мне всего раз случилось оказаться в Дьепе, именно по делу о строительстве этого судна… И я весьма охотно побывал бы там вновь…
Обинье фамильярно обнял братьев за плечи и повлек их за собой к дверям заведения.
— Догадываюсь, Дюпарке, — расхохотался он, — что вам пришлось оставить там какую-нибудь красотку. Угадал, не так ли?.. Когда вам станет столько же лет, сколько мне, вы так устанете от чужих жен, что и вам тоже придет охота завести свою собственную, которая принадлежала бы только вам и больше никому… Во всяком случае, вы захотите в это поверить, хотя, может, на самом деле она будет спать с каждым встречным. В отношении женщин, сами знаете, ни за что нельзя поручиться!..
Жак ничего не ответил. Пьер распахнул дверь, и все трое вошли в особняк. Их встретило веселое позвякиванье бросаемых на столы экю и пистолей. Игроков собралось уже предостаточно. Они толпились вокруг обтянутых сукном столов, где одна только масть карты решала судьбу целых состояний.
— Вист или ландскнехт? — справился Констан д’Обинье. — Ну что, Водрок, сыграете нынче со мной?
— Я бы с удовольствием, да должен непременно отыграться с виконтом де Тюрло. Я уже обещал… Весьма сожалею.
— Что ж, очень жаль, друг мой… В таком случае, позвольте откланяться, пойду посмотрю, по-прежнему Ли упорствует фортуна.
Он отвесил низкий поклон Жаку.
Для игры в ландскнехт требовалось больше двух сотен карт, и, разбросанные по зеленому сукну столов, бесчисленные картинки выглядели будто яркие цветы, выросшие на множестве крошечных сочных лужаек.
Местный этикет предписывал всем вновь прибывшим прежде всего засвидетельствовать почтение мадам Бриго, импозантной особе перезрелого возраста, которая не жалела ухищрений, чтобы хоть как-то скрыть многочисленные недостатки своей кожи. Все лицо было буквально испещрено целым роем мушек, скрывавшим где прыщик, а где и слишком уже глубокую морщину. Свисавшая по обеим сторонам подбородка дряблая кожа придавала лицу неприветливое выражение бульдога. Поговаривали, будто она итальянка, немного колдунья и при необходимости стряпает для особо близких друзей кому приворотное зелье, а кому и отраву, которая не оставляет никаких следов.
По правде говоря, никто толком не знал, откуда она и кто оказывал ей протекцию. Однако теперь она умудрилась завоевать себе такое прочное положение, что уже и сама могла разыгрывать из себя покровительницу. Она кивнула Водроку дружески, но с прохладцей, и от такого сдержанного приветствия тот залился краской до корней волос. Слава Богу, подумал он, что этого не заметил брат, который как раз в тот момент смотрел куда-то в другой конец залы.
— Послушайте, Жак, — предложил Пьер, — а не сыграть ли нам вместе против виконта?
— Не сердитесь, Пьер. Но нынче вечером я что-то, право, совсем не расположен играть. Согласился пойти сюда только, чтобы сделать вам приятное… Так что ступайте отыщите своего виконта и играйте без меня…
— А вы чем займетесь?
— Обо мне не беспокойтесь, — улыбнулся Жак, — постараюсь не умереть со скуки… — Он широким жестом обвел рукою залу и добавил: — Черт побери, не может же быть, чтобы в этаком-то обществе не нашлось ни одного приятного человека, хорошего собеседника, который помог бы мне скоротать время…
