— Что я слышу! — вскричал отец Фовель. — И такой бесчестный хулитель и наглый лжец смеет упрекать меня в недостатке милосердия?
— А что, разве не вы весь этот месяц каждый Божий день ловили со мной рыбку в мутной водичке Рокселаны? — как ни в чем не бывало поинтересовался Ив. — Может, мне это приснилось или я спутал вас с каким-нибудь другим монахом? Может, у него была в точности такая же тонзура, как и у вас?
— Вы поклялись перед судьей, будто я любитель ловить рыбку в мутной водице, хотя лучше, чем кто-нибудь другой, знаете чистоту моих помыслов! Вы как самый последний негодяй нарочно играли словами, чтобы опорочить меня перед судом! Почему бы вам не сказать, что я, конечно, ловил с вами вместе рыбу, но не в мутной воде, а просто в речке?.. Вместо этого вы заронили подозрения в душу судьи, человека честного и неподкупного, но поверившего вашим лживым показаниям!
— Ничего не поделать, монах, — проговорил Ив с какой-то мрачной печалью в голосе, — похоже, вам и вправду придется выложить две тысячи фунтов сахару! А поскольку сахарного тростника у вас вроде бы не водится, вам волей-неволей придется обратиться к почтенному господину Трезелю, который сможет вам его продать… Не думаю, чтобы отец-настоятель был в восторге от вашего поведения… У меня даже такое подозрение, что уже завтра он споет вам песенку, которая придется вам совсем не по вкусу…
— Мне неведомо, сын мой, что вы имеете в виду, говоря об отце-настоятеле, что же касается вас, то вы покрыли себя срамом и бесчестьем!
Лефор оглушительно похлопал в ладоши и приказал принести выпивку. В ожидании кружек он поочередно переводил взгляд с капитана на монаха, у которого предвкушение выпивки вконец отбило охоту уходить восвояси.
— Я вот все думаю, — проговорил Ив с видом одновременно важным и таинственным. — Могу я доверить вам один секрет или нет?..
— Уж не сомневаетесь ли в моей надежности? — высокомерно поинтересовался Байардель.
— Да в вашей-то нет… А вот что касается этого монаха, то тут у меня есть известные опасения! Посудите сами, можно ли доверять человеку, который ночами шляется по баракам и совращает там негритянок?
— Вы хотите, чтобы я был проклят во веки веков! — в негодовании вскричал отец Фовель. — Вы добиваетесь, чтобы я поклялся вам именем Господа, чтобы я совершил богохульство… Мало вам того, что сделали, вы еще хотите, чтобы я отрекся от своей веры!
— Ну что вы, святой отец, — изображая раскаяние, проговорил Ив, — у меня и в мыслях не было требовать от вас таких жертв. Но мне и вправду хотелось бы, чтобы вы поклялись именем Христа, что все, что упадет сейчас с моих уст и достигнет ваших ушей, никогда уже не выйдет наружу ни из одного отверстия вашего благочестивого тела! Как я уже сказал, это большой секрет, можно сказать, великая тайна!
— Ну ладно! Тогда я поклянусь вам на своих четках, — сдался монах, — что если на сей раз, в кои-то веки, с ваших уст сорвутся хоть какие-то разумные речи, то клянусь не повторять это никому на свете!
Они чокнулись и дружно выпили, после чего Ив склонился к столу и тихим голосом произнес:
— Мы собираемся освободить генерала Дюпарке.
Байардель в полном изумлении откинулся на спинку стула.
— Освободить генерала?! — не поверил он. — Но как?
— Тсс!.. Я и сам еще не знаю, как это сделать, но мы освободим его, и это так же верно, как и то, что через мгновенье эта чарка будет пуста, будто в ней ничего и не было! Теперь слушайте меня и, ради всего святого, не перебивайте…
Отец Фовель явно проявлял немалый интерес к происходящему, внимательно прислушиваясь к Иву, он не спускал взгляда с его лица, маленькими глотками и явно желая протянуть удовольствие потягивая при этом из своей кружки.
— Так вот, мне пришло в голову, что для господина де Пуэнси пленник вроде нашего генерала Дюпарке — не более чем запертый в клетку скворец.
— Ясное дело, — ни минуты не размышляя, подтвердил Байардель.
— Тсс!.. А теперь представьте себе, друзья мои, что сказал бы командор, если бы его пленник, генерал Дюпарке, в той же самой темнице Бас-Тера вдруг взял в один прекрасный день и превратился в господина де Туаси, а?
Капитан весь затрясся от гомерического хохота.
— Так вот, — продолжил Лефор, — у меня такое впечатление, что, предложи мы командору в обмен на генерала Дюпарке этого самого так называемого «губернатора в изгнании», тот сразу же закричит: «Заметано! По рукам! Давайте его сюда! Провалиться мне на этом месте!» — во всяком случае, что-нибудь в этом роде!
— Гм!.. — хмыкнул Байардель.
— Сын мой, неужто вы и вправду думаете, — усомнился монах, — будто высокородный, почтенный дворянин вроде господина де Пуэнси выражал бы свои чувства словами, лишенными даже малейших признаков куртуазности? Вы говорили словно простолюдин, который всю жизнь только и разговаривал что с лошадьми!
— Ну и что, монах, да пусть бы даже и так, разве от этого я меньше достоин называться творением Божьим, так что вы уж лучше выбирайте выражения, когда говорите с самим Лефором! Ума не приложу, святой отец, откуда взялись эти манеры, но должен заметить, что, с тех пор как вы стали посещать по ночам бараки с негритянками, у вас, по-моему, стало туговато с головой и вы перестали понимать нормальный человеческий разговор. У меня тут на поясе есть вполне подходящий ножичек, может, он сойдет, чтобы немного прочистить вам мозги? Впрочем, в этом нет никакой нужды, а чтобы дать вам, господин святой отец, возможность на деле проверить, каким именно манером выражает свои мысли этот самый де Пуэнси, я, пожалуй, просто-напросто пошлю вас к нему в гости. Эта идея случайно пришла мне в голову, когда я сидел и от нечего делать грыз яблоко! «Послушай-ка, — сказал я себе, — да ведь у тебя есть один знакомый монах, который сможет красиво поговорить с командором и который уж, во всяком случае, знает наверняка, что тот думает о своем пленнике!» И надо ли добавлять вам, отец мой, что в глубине души я еще добавил к этому: «Если этот монах окажется достаточно хитер, чтобы справиться с этим делом, тогда не только развеется словно дым, что курится из коптильни при восточных пассатах, скверная история, которая сейчас изрядно отравляет ему жизнь, но и уверен, не успеет вернуться сюда наш генерал, мы и оглянуться не успеем, как этот наш монах уже будет щеголять в митре!» Вот что я сказал себе, господа хорошие, когда чистил апельсин, то есть я хотел сказать, если вы забыли, грыз свое яблоко!
— Гм!.. — хмыкнул монах, высасывая из своей кружки последние капли.
— А вот я, к примеру, такого мнения, — вкрадчивым голосом вставил свое слово Байардель, — что капитаны для того и существуют, чтобы в один прекрасный день стать майорами. Просто им надо дать возможность отличиться.
— Минуточку, — прервал его Ив. — Я говорил с этим монахом, и у меня сложилось такое впечатление, что он понял меня почти так же хорошо, как если бы я пересказывал ему Священное Писание. Я объяснил ему, что мне нужен монах-францисканец, чтобы отправиться на остров Сен-Кристоф и повидаться там с господином де Пуэнси. Может, вы, отец Фовель, знаете какого-нибудь монаха из вашей конгрегации, который хотел бы в один прекрасный день стать архиепископом, а?
— Все мои несчастья, — с обреченным видом проговорил монах, — начались в тот день, когда я встретил вас на своем пути! Вы пытались совратить меня к греху гордыни! Но я отдал бы тонзуру за полную кружку этой живительной влаги, если бы, Господь свидетель, хоть минуту колебался, оказать ли мне услугу такому достославному человеку, как вы, господин Лефор.
— Вот это разговор, святой отец! Давно бы так! Ведь умеете говорить по-человечески, когда захотите! Выходит, вы согласны отправиться к командору и выяснить у него, согласен ли он обменять генерала на господина де Туаси? Если разобраться, чем вы рискуете в этой своей серой сутане, под которой прячутся ваши пистолеты? В полной безопасности, с ног до головы!..
— Так оно и есть! Только, чтобы добраться до Сен-Кристофа, мне не помешал бы какой-нибудь кораблик…
— Терпение! Не все сразу! Вы же не даете прихожанам облатку прежде исповеди! Я достану корабль, а потом мы с вами встретимся, и я объясню вам, святой отец, во всех подробностях, что от вас нужно… А пока мне достаточно, что вы дали свое согласие, и еще поклянитесь, что доставите сюда ответ командора, и без всякого промедления!
Отец Фовель тяжело вздохнул.
— Да хранит нас Бог, — промолвил он как бы про себя, — от того легкомыслия, с каким мы поддаемся чужой воле…
Ив окинул его разгневанным взглядом.
— Мне странно слышать подобные речи, — сердито бросил он, — от монаха, которого отец настоятель может лишить духовного сана быстрее, чем я опрокину в рот эту чарку с вином, от монаха, который совращает негритянок, а потом сваливает на других плоды своих греховных похождений! Помнится, капитан Кид любил повторять пословицу: «Поселите вместе вора и святого отшельника, и либо вор станет святым, либо отшельник превратится в вора». И вот вам доказательство, что это сущая правда. Подумайте, отец мой, хорошенько подумайте. Если вам дорога ваша сутана, если вы хотите остаться в лоне святой церкви, то советую вам — отправляйтесь на Сен-Кристоф. У вас просто нет другого выхода! И тогда, обещаю вам, негритянка Клелия вспомнит, что отцом маленького эбенового Иисуса, которого она носит теперь на руках, был какой-то заезжий моряк, который бороздит моря и океаны одному Богу известно где или уже отдал Богу душу в пасти какой-нибудь акулы. В сущности, для судьи это без разницы!.. И потом еще митра… Да-да, отец мой, вы не ослышались, именно митра! Ах, как бы она пошла к вашим седым волосам, уж, во всяком случае, куда больше, чем этот жалкий колпак, как две капли воды похожий на половинку тыквенной калебасы, из которой я хлебаю вонючий суп своей подружки Жозефины Бабен!
