— Послушай меня, малышка. Ты должна выбросить Мистраля с его отвратительными манерами из головы. Вава говорит мне, что он гений. Но если это так, то почему он не продал ни одной картины? Что это за гений, если он не может себе позволить питаться в моем ресторане? — Судя по всему, этот факт оставался для Полы мерилом успеха.
— А эта женщина, Кики Монпарнасская, она у вас обедает? — поинтересовалась Маги.
— Эта претенциозная костлявая мартышка не осмелится ступить на мой порог. А зовут ее Алиса Прэн. Тоже мне Кики Монпарнасская! — На лице Полы появилось мрачное и суровое выражение, насколько позволяли ее пухлые щеки. — Так называть себя при том, что она даже родилась не в Париже, это отвратительно…
— Но мне сказали, что она королева среди натурщиц.
— Тебя обманули. Эти люди ничего не знают. Когда-то, и это было не так давно, я была королевой натурщиц. А Алиса Прэн даже рядом с этим званием не стояла. — Пола поджала губы. Она не могла объяснить Маги с ее невинностью, что женщина, называющая себя Кики Монпарнасской, увела у нее не одного, а нескольких любовников. И эта гадина принялась рассказывать о своих «подвигах» всему Монпарнасу.
— Интересно, почему она оскорбила меня? Я не сделала ей ничего плохого.
— Потому что Кики так гордится собой, что просто обязана высмеивать любую женщину, которая попадается ей на глаза. Но она и ее прихлебатели не играют никакой роли. Послушай меня, Маги. Ты не похожа ни на кого. Ты рождена для того, чтобы художники рисовали тебя.
— Рождена? — Маги запнулась. Слова Полы, произнесенные с такой уверенностью, лишили ее дара речи.
— Да, ты рождена быть натурщицей, как колибри рождена искать нектар, как пчела рождена жалить, а цыпленок рожден для того, чтобы его зажарили. Но этот бизнес, эта ярмарка натурщиц на улице, это не для тебя, ты понимаешь? Я познакомлю тебя с художниками, которые будут платить тебе от пятнадцати франков за три часа позирования, они все мои приятели. И кстати, Мистраль заплатил тебе? Нет, разумеется, он не дал тебе ни гроша. Меня это не удивляет. Но теперь ты будешь работать только за максимальную плату. Разумеется, тебе надо сначала кое-что усвоить, но я всему смогу тебя научить. Все дело в том, чтобы уметь без стеснения раздеваться. Но ведь это не так уж и сложно, ей-богу? Видишь ли, художники просто обязаны знать, как устроены женщины. Так что они нуждаются в нас больше, чем мы в них.
— Правда? — В голосе Маги слышалось неприкрытое изумление.
— Конечно. Ты только представь, Маги. Уже несколько веков художники гоняются за самой обычной вещью, обнаженным женским телом. Ничто не отражает с такой точностью сильные и слабые стороны художника, как нагая натура. Если человек не может написать обнаженную женщину, всем сразу ясно, что он не художник.
— Константин Моро никогда не говорил нам об этом. Он только один раз сказал, что Ренуар захотел бы написать меня.
— Возможно, Моро хотел сохранить работу. Иначе, что бы вы, школьницы, рассказывали дома? Итак, я предлагаю заняться твоей карьерой. И я не просто устрою тебе несколько сеансов позирования. Я хочу, чтобы ты заткнула за пояс эту невыносимую, отвратительную Алису Прэн, имевшую наглость вообразить, что она может занять мое место только потому, что моя молодость прошла и я прибавила пару килограммов. Мое место! Она не умеет смотреть в будущее, но я-то знаю, что придет день, когда ее молодость тоже уйдет, и даже твоя молодость, моя семнадцатилетняя голубка, останется позади. Но до тех пор мы еще славно проведем время. Что скажешь, Маги?
Прежде чем девушка успела ответить, Пола предупреждающе подняла руку:
— Ты уверена, что хочешь этим заниматься? Я не стану даром тратить мое время. Это скучная работа, тебе все время либо слишком холодно, либо слишком жарко. И потом, позировать намного тяжелее, чем ты себе представляешь. Тебе будет хотеться заплакать от боли, но клиент не должен подозревать об этом. Ты можешь пошевелиться только через полчаса. Десять минут перерыв, и снова за работу. Ну так что? Заставим Алису Прэн пожалеть о том дне, когда она оскорбила тебя? В атаку?!
— О да! Да, пожалуйста. — Горя от нетерпения, Маги случайным жестом уронила стакан с чаем на пол. Совершенно неожиданно после утреннего фиаско ее мечта предстала перед ней в новых сияющих одеждах. Маги показалось, что достаточно одного движения, и Париж будет лежать у ее ног. В конце концов, разве имеет значение, что Ренуар уже умер?
— Послушай меня, Маги Люнель, — сурово произнесла Пола. — Ты когда-нибудь видела яйцо в юбке?
— Среди моих знакомых яиц таких не было, — ответила Маги, посмеиваясь без всякого уважения. Меньше чем за неделю знакомства она успела полюбить Полу. А тех, кого она любила, она всегда поддразнивала.
— Ты делаешь ошибку, не принимая меня всерьез, детка! Ты должна представить со всей силой своего воображения, что твое тело — это корзина яиц разной формы и цвета. Твои груди — это страусиные яйца, под волосами внизу живота прячется яйцо чайки, а твои соски — это яйца недокормленного воробышка. Голое яйцо — это самая естественная вещь на свете. Оно настолько совершенно, что даже Брилла-Саварэн не предложил его как-то украсить.
— А как насчет яиц, которые красят на русскую Пасху? — запростестовала Маги.
Гораздо скорее, чем она могла предполагать, она научилась не обращать внимания на то, что стоит обнаженной перед художниками. Сначала приятели Полы просто решили дать подработать ее протеже, но потом они устроили настоящее соревнование за ее время. Сначала, когда Маги чувствовала, как румянец стыда заливает щеки, она прикрывала лицо волосами, представляла себе яйцо и успокаивалась. Но шли недели, и вскоре она уже с легкостью меняла позы, относясь к своему телу как к предмету.
Пасэн нарисовал ее с розами на коленях, в образе чувственной властности. Шагал написал ее в образе невесты, парящей на фоне пурпурного неба. Пикассо рисовал ее снова и снова в своем неоклассическом стиле, и она стала любимой одалиской Матисса.
— Ты, дружок, — заявила Матиссу Маги, — мой самый любимый клиент. И не из-за твоих красивых глаз, а из-за твоего восточного ковра. У тебя я могу, наконец, присесть. Это просто каникулы.
На следующий день после встречи с Полой Маги переехала в комнату с умывальником, биде и камином на последнем этаже дома рядом с «Золотым яблоком», рестораном ее новой приятельницы. Она платила за нее восемьдесят пять франков в месяц, хотя там стояла только большая кровать. Маги купила новый матрас и постельное белье. Пола отдала лишнее кресло, а в лавке со старой мебелью они нашли стол и платяной шкаф. Когда все это расставили по местам, места осталось только для зеркала над раковиной. Из окна Маги видела изломанную линию крыш Монпарнаса на фоне переменчивого парижского неба и не желала ничего лучшего.
В доме, где поселилась Маги, оказалась редкая консьержка, добродушная, всем довольная мадам Пулар. Она все дни напролет просиживала в своей каморке за ножной швейной машинкой. Она шила для всех ближайших соседей. Своих детей у нее не было, но она относилась как к дочерям ко всем девушкам, для которых шила наряды. Они с Маги выискивали в «Журнале мод» фасоны, которые можно было скопировать, так как две готовые блузки и две юбки, которые девушка привезла из Тура, оказались совершенно неподходящими для ее новой жизни.
К октябрю 1925 года Маги стала достойной соперницей Кики, сравнявшись с ней по популярности. И Пола не уставала повторять, что если Кики требуется добавлять к имени уточнение Монпарнасская, то Маги хватает одного имени.
Но именно Маги, единственная и неповторимая Маги, всегда со свежей красной гвоздикой в петлице, торопилась с одного сеанса на другой, всегда в такси, потому что ей вечно не хватало времени; именно она танцевала всю ночь напролет танго или шимми в «Жокее» и «Джунглях»; именно она попала в знаменитый «Негритянский бал», где почувствовала себя совершенно чужой среди тех, кто родился на Мартинике или Гваделупе, так же как Скотт Фитцджеральд и Кокто, тоже отплясывавшие бегуэн, танец, так похожий на румбу.
Маги приглашали в Зимний цирк на матчи по боксу, длившиеся двадцать два раунда. Туда она отправлялась в сопровождении восхищавшихся ею мужчин, способных защитить ее от грубой толпы. Бывала она и на скачках с препятствиями в Отее, радовалась, когда лошадь, на которую она поставила, чисто преодолевала все барьеры. Маги охотно тратила выигрыш на шампанское для своих приятелей и редко проигрывала.
К осени Маги чувствовала себя на Монпарнасе, как в родной деревне, и устроила шумную вечеринку в честь своего восемнадцатилетия. Девушка украсила биде охапками красных гвоздик, уставила единственный стол множеством бутылок с вином и пригласила около сотни гостей. Пришли все, прихватив с собой друзей, и они сидели на лестнице, выпивали и пели песни, пока не приехала полиция.
