Он наклонился за папкой для документов и извлек большой конверт. Немного оробев, он выдержал паузу. Хотя он был крепко сложен, он вдруг почувствовал, что тело его не слушается. Он ненавидел быть посланником плохих новостей. А этой женщине он хотел бы приносить только радость.
— Я должен передать вам это. После сражений я сделал все возможное, чтобы отыскать тело Орхана. Мы смогли достойным образом его похоронить. Я подумал, что эти вещи должны принадлежать вам, но не хотел отправлять их по почте, понимаете?
Лейла приняла конверт. Дом до сих пор носил следы присутствия младшего брата, того, кого она в детстве утешала, кормила и защищала. Он был ее доверенным лицом, ее сообщником. Иногда она поднималась в его комнату, ложилась на тахту и зарывалась лицом в подушки, чтобы уловить его запах. Она не смогла избавиться от его одежды и поэтому сложила все в сундук, инкрустированный перламутром. Иногда ей слышался его голос, и она, замирала, поднимая голову.
Рахми-бей попытался скрыть растерянность, наблюдая, как она распечатывает конверт. Скорбь Лейлы бередила закрытые в самой глубине его души трещинки. Так происходит, когда любишь женщину тайно.
— При нем был блокнот. Сожалею…
По ее телу пробежала дрожь. Лейла едва коснулась пятен крови на картонной обложке. Страдал ли Орхан? Было ли ему страшно? Или смерть застала его врасплох посреди боя? У нее закружилась голова, когда она представила себе раненого Орхана, в агонии. Лейла смотрела на зажигалку, расческу без нескольких зубьев, какие-то мелкие бытовые вещички, сжала в руке наручные часы, которые подарила ему на день рождения. Циферблат был разбит.
В блокноте она обнаружила несколько отрывков стихов, карикатуры: Гюркан с родимым пятном, Ахмет с торчащими волосами.
Еще был план археологического участка, эскиз сфинкса из Хаттуши, столицы хеттов. Детская мечта Орхана, которая так и не осуществилась. На обратной стороне листа было лицо Ханса. Не фантазия, а настоящий портрет: немец, прислонившийся к дереву, с расстегнутым воротом и засученными рукавами. Сила его улыбки поразила, ее как в первый раз. Внизу страницы было нацарапано: Для Лейлы. Орхан собирался отправить это ей? Она побледнела. Значит, младший брат обо всем догадался. Увидев, с какой точностью он передал карандашом эмоции во взгляде своей модели, она поняла, что он был счастлив за нее.
Ей понадобилось время, чтобы прийти в себя.
— Благодарю вас. Я тронута. Представляю, каких трудов вам стоило найти его тело…
Ее голос понизился до шепота.
— Я был очень привязан к Орхану, — в отчаянии произнес Рахми-бей. — Этот парень многого стоил. Я бы хотел иметь такого сына, как он.
— Он отправился на передовую вместе с вашим племянником, не сказав мне об этом. Я считала, что он в безопасности, что занимается всякой бумажной работой, — с натянутой улыбкой сказала Лейла. — Какой же я была наивной! В двадцать лет всегда рвутся в бой, не так ли? Совсем не боятся смерти.
— Он думал, что защитит вас своим молчанием.
— Лучше бы он подумал о себе! Орхан был частичкой меня. И все это стремление к свободе, желание быть мужчиной, иметь возможность выбирать свою судьбу…
Ее взгляд был пустым, черты лица застыли.
— Стало быть, по-вашему, быть мужчиной — это привилегия?
— Это не так, я не завидую жизни мужчин. Препятствия заставляют женщину отдавать лучшее. Мне это нравится.
Рахми-бей подумал, что Лейла-ханым воплощала в его глазах самые лучшие качества, которые можно ожидать от женщины: разум и достоинство, верность национальным ценностям, вкус свободы и смелость любить.
Дождь по-прежнему хлестал по окнам гостиной. Рахми-бей уходил. Он поклонился, поднес ее руку к губам, по-европейски, затем украдкой ко лбу.
В доме не было слышно ни звука. Время от времени поскрипывал паркет. Молодая женщина долго просидела одна с открытым конвертом на коленях. Стесняясь проявить эмоции перед гостем, она сделала над собой огромное усилие, чтобы не расплакаться. Теперь она тоже сдерживала слезы. Только бы не дать им волю! Если она начнет сокрушаться, то неминуемо вспомнит о Перихан. Под грузом печали Лейла свернулась клубком, спрятав лицо в ладони. В пустых руках она ощущала всю тяжесть призрачного тела своей доченьки. Она безнадежно надеялась принять это бесконечное наказание, по ее венам до сих пор струилось горе.
Она сожалела, что не спросила у Рахми-бея о Хансе, но ее вопрос был бы неуместен. Два месяца назад Ханс прислал ей письмо, в котором рассказывал о пожаре в Измире. С тех пор никаких известий. Впервые она уловила между строк усталость, близкую к унынию, и он не оставил обратного адреса. Но это ее нисколько не смутило. Для мужчины пустыни и высокогорья молчание было естественно, как дыхание. Уж слишком долго он страдал от войны, и, кажется, его боль достигла пика. Он, вероятно, укрылся в какой-нибудь затерянной в Анатолии деревушке, где мало кто его знает. Она уважала его желание оставаться в одиночестве, это напоминало духовные искания, и она не испытывала ревности или злости. Лейла не была собственницей. С тех пор как она полюбила Ханса, она оценила, как расстояние придает любви особый вкус. Они оба научились приручать расставания, не сомневаясь друг в друге. Их невероятная и необычная любовь торжествовала над молчанием. В редкие моменты сомнений она задавалась вопросами. На что он мог с ней надеяться? Не было ли несправедливо заставлять его ждать ради неясного будущего? Ей не хватало смелости порвать с ним. Она предпочитала уверенность во взаимном чувстве, пусть их и разделяют километры, бездонной пустоте разрыва.
В коридоре раздался голос Селима. Молодая женщина закрыла блокнот и поспешно спрятала в конверт вещи Орхана. У нее не было желания разговаривать с мужем. Зажигалка брата выскользнула и покатилась по ковру.
— Лейла, ты здесь?
Она замерла с бьющимся сердцем. Невозможно лгать слепому. Это было бы неописуемой трусостью.
— Мне нужно с тобой поговорить, — продолжал он. — Можешь уделить мне немного времени? Прошу тебя.
Она задрожала и поспешила покориться. Он будет ее упрекать за то, что она приняла в их доме Рахми-бея? Когда-то она побоялась бы его ярости. Когда-то она ни за что бы не совершила подобного преступления!
Расправив плечи, Селим смотрел в ее сторону так волнующе и пристально, словно ощущал ее сущность точнее, чем ранее видел плотскую оболочку.
— Лейла, я не буду вилять. Эта новость, наверное, тебя удивит.
Он вздохнул, набираясь смелости.
— Я решил вернуть тебе свободу, о которой ты попросила меня два года назад. Тогда я не мог представить, что приму такое решение, — объяснил он, его сбивчивая речь выдавала волнение. — Важно действовать, когда этот момент благоприятен, понимаешь? Это вопрос гармонии. Интуиция, которую чувствуешь, если внимателен, как я, к музыке вещей. И этот момент пришел.
Ошеломленная Лейла прижала к груди конверт Орхана. Другая жизнь. Она так о ней мечтала! Откуда же ощущение, что она на краю пропасти? Она застыла, не в силах произнести ни слова.
— Почему ты ничего не говоришь? Ты ведь должна быть счастлива, разве не так? — раздраженно произнес Селим, который терпеть не мог ощущение пустоты, когда он не видел никаких признаков реакции другого человека.
Он пошарил тростью по ковру, наткнулся на ножку мангала, обошел его и присел.
— Селим, это ты решил, что пришел момент, — упрекнула она. — Ты не спросил моего мнения. Гармонию невозможно объявить. Она рождается от разделенных намерений и надежд.
Он пожал плечами.
— Но ведь ты этого хотела, разве нет? Почему бы ты изменила свое решение? Впрочем, ты сейчас живешь собственной жизнью. Ты добилась известности, ты играешь определенную роль в нашем правительстве, — пренебрежительно отметил он. — О тебе говорят, что ты героически скрывала мятежников и отправилась в Анатолию… Только не думай, что я на тебя сержусь! Ты наверняка была пионером этого нового мира. Что касается меня, то, боюсь, я не найду в нем себе место и не хочу, чтобы жена оставалась рядом со мной только из чувства долга.
Лейла прекрасно понимала, что он сдерживает себя. У него на лбу выступила вена. Множество картин промелькнуло у нее перед глазами. Сегодня она уже не так строго судила их брак. С этим мужчиной ее соединяла особая связь, несмотря на беды, разногласия и испытания.
Жизнь научила ее упорству. Но также и великодушию.
— Не стоит упрекать меня за то, что я выбрала этот путь, — тихо сказала Лейла, приближаясь к нему. — Он был необходим.
Селим поджал губы.
— Это твое мнение, — пробурчал он, скрывая замешательство. — Как бы там ни было, теперь ты летаешь свободно. Завтра приступим к бракоразводному процессу.
У Лейлы кровь застыла в венах. Разрыв по старым османским традициям и согласно исламскому закону. Более чем десятилетний брак будет расторгнут после того, как Селим произнесет несколько слов о расторжении. Они обменяются пригоршней турецких лир и курушей, символической суммой. Затем три месяца ожидания без сексуальных отношений, во время которых супруг может еще отменить решение. Это время на размышление. Время безмолвия.
