Анна почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Кто была та женщина, которую описал прокурор, эта хладнокровная убийца? И как кто-то мог так подумать об Анне?
Когда наступила очередь защиты, Ронда поднялась со своего места.
— Ваша честь, нет ни одного доказательства тому, что мисс Винченси была в ту ночь возле дома своей сестры; нет свидетелей, подтверждающих это, есть только необоснованные косвенные улики. Легко указывать пальцем на женщину, чьим единственным преступлением является возможность беспрепятственного доступа к сестре. Давайте посмотрим правде в глаза: Анна — беззащитна, в нее легче всего попасть, — или правильнее назвать ее синицей в руке? — Ронда бросила насмешливый взгляд на Шувальтера. — Моника Винсент мертва, это так. Но моя клиентка ее не убивала. Не делайте ее еще одной жертвой этой ужасной трагедии.
Лицо судьи Кортрайта не выражало ничего, кроме недовольства ходом процесса. Но как бы он ни хотел, чтобы его язва принадлежала кому-то другому, он не мог изменить обстоятельства.
— Мисс Толтри, мистер Шувальтер, позвольте напомнить вам, что это предварительное слушание, а не судебный процесс, поэтому избавьте меня от излишней театральности, — предупредил судья перед тем как сообщить, на какие доказательства и показания он позволит ссылаться.
Судебный процесс все-таки состоится; теперь Анна была в этом почти уверена. А что потом? Перед глазами поплыли видения: изоляторы, татуированные сокамерницы, высокие стены с колючей проволокой. В замешательстве она оглянулась через плечо и поймала взгляд Марка, сидевшего в первом ряду рядом с Лаурой. Он не улыбался и не шептал слова ободрения; он просто смотрел на Анну. Его голубые глаза сфокусировались на ней с постоянством сигнального маяка. «Я здесь, с тобой, — говорили они, — и я буду с тобой завтра, послезавтра и всегда».
Анна почувствовала, как напряжение отпускает ее. Что бы ни случилось, она была счастлива. Впервые в жизни Анна знала, что значит засыпать в объятиях человека, обожающего и оберегающего ее, как лесополоса защищает верхний слой грунта от разрушения.
Детектив Берч, похожий на разъяренного быка, был первым свидетелем обвинения. Он предоставил снимки с места преступления, анализ отпечатков пальцев, а также впечатления, полученные им в доме, где произошло убийство, и еще электронные письма, изъятые из компьютеров Моники и Анны. Но хуже всего были результаты ДНК-экспертизы.
Следом за Берчем, чтобы прокомментировать эти результаты, был вызван эксперт — костлявый седой человек с козлиной бородкой, напомнивший Анне полковника Сэндерса после жесткой диеты. Судя по той резвости, с которой он ринулся к трибуне, и дружескому кивку, которым он приветствовал Шувальтера и его помощников, свидетель явно не был чужим человеком в зале суда.
— Доктор, назовите свое полное имя, — сказал Шувальтер, когда свидетеля привели к присяге.
Мужчина наклонился к микрофону и глубоким голосом, не соответствующим его внешнему виду, выкрикнул:
— Орин Уэбб.
— Кто вы по профессии?
— Я судебный эксперт.
— Как давно вы работаете в этой области?
— Немногим более тридцати лет.
Шувальтер повернулся к судье.
— Ваша честь, я хотел бы предложить доктора Уэбба в качестве свидетеля как эксперта в сфере анализа ДНК.
Судья оперся подбородком на согнутые в локтях руки.
— У вас есть возражения, мисс Толтри?
— Никаких — свидетель, по всей видимости, достаточно квалифицирован.
В голосе Ронды слышались почти что веселые нотки. Возможно, это удивило бы Анну, если бы Ронда не объяснила, что во время слушания был шанс оценить стратегию обвинения.
Кортрайт кивнул.
— Вы можете продолжать.
Доктор Уэбб протарахтел несколько научных терминов о непосредственном поиске и генетическом коде, а также о строении молекулы нуклеиновой кислоты, после чего предоставил детальный график того, что он назвал «многократными отражениями».
— Вы не могли бы объяснить, что это значит, так, чтобы вас поняли неспециалисты, — Шувальтер указал на график, установленный на стенде, на котором виднелись ряды плотно прилегающих линий, похожие на штрихкод.
— Ну, это как светокопия. Мы пытаемся установить сходство между двойными паттернами определенного размера; в таком случае, от одного до трех нуклеотидов… — свидетель осекся и, откашлявшись, слегка улыбнулся. — В общем, это значит, что вероятность того, что ДНК из-под ногтей жертвы совпадает с ДНК обвиняемой, составляет девяносто восемь целых и девять десятых процента.
По битком набитому балкону прошелся глухой ропот, словно всплеск напряжения. Послышался яростный скрип карандашей о бумагу — это судебные художники спешили запечатлеть сцену.
Анна прикусила внутреннюю часть щеки, чтобы не заплакать.
Далее последовало обсуждение техники и вероятности, после чего Шувальтер выложил свою козырную карту: увеличенное изображение фотографии, сделанной в день ареста Анны.
— Доктор, — спросил он, — на ваш взгляд, может ли ДНК, о которой вы говорили, происходить отсюда? — он указал пальцем на едва зажившие царапины, заметные на увеличенном фото руки Анны.
Ронда вскочила на ноги.
— Протестую, ваша честь! Это провокация.
— Принимается. — Кортрайт сурово посмотрел на самодовольно улыбавшегося Шувальтера. Он добился своего.
Когда пришла очередь Ронды приступать к перекрестному допросу, она уверенно подошла к трибуне для дачи показаний, стуча каблуками о поцарапанный дубовый пол.
— Доктор, есть ли способ определить, относится ли ДНК, о котором вы говорили, к моменту смерти жертвы или же, может быть, к более раннему времени?
Свидетель заколебался, и его взгляд метнулся в сторону Шувальтера.
— Сколько-нибудь точно нет.
— То есть это может быть результатом другого инцидента, произошедшего ранее в тот же день?
Эксперт нахмурился и начал теребить козлиную бородку.
— Ну, учитывая обстоятельства, было бы разумнее предположить…
Ронда не дала ему закончить.
— Доктор, это не игра в предположения, — сказала она с улыбкой, вместившей все тепло кондиционера, включенного на полную мощность. — Я спрашиваю, можете ли вы с уверенностью утверждать, что эта ДНК относится к моменту смерти?
— Нет, — недовольно признал он.
— Спасибо, доктор, это все.
Анна смотрела, как Уэбб сошел вниз. Ей казалось, что мир закружился в сером зернистом потоке, и воспоминания снова нахлынули и поглотили ее.
— Я устраиваю небольшую вечеринку в эту пятницу, — однажды объявила Моника ни с того ни с сего, — это в честь Риса, чтобы отпраздновать его номинацию.
Анна с удивлением оторвалась от почты, которую сортировала. Риса Фолкса, который был режиссером нескольких картин с участием Моники, номинировали в этом году на «Оскар», но если вечеринка намечалась на эти выходные, то почему она узнала об этом только сейчас? Анна внимательно посмотрела на сестру, пытаясь выяснить скрытые мотивы, но не увидела ничего подозрительного. После случая с Гленном прошло две недели. Ни одна из сестер не хотела об этом вспоминать, и Анна постаралась оставить его в прошлом. Моника была на удивление спокойной. Возможно, она изменила свое отношение к Анне, а может, это было связано с тем, что Анна больше не мирилась с грубым обращением.
— Я позвоню Дину, — сказала Анна, подумав, что будет чудом, если ей удастся нанять поставщика провизии за такой короткий срок.
— Об этом уже позаботились, — Моника беззаботно махнула рукой. Развалившись на диване в роскошном платье, она была похожа на Клеопатру, раскинувшуюся на ложе. — Это будут коктейли и легкий ужин а-ля фуршет — скромный, но элегантный.
То, что Моника сама о чем-то позаботилась, было еще более необычно.
— Ты составила список гостей, которым нужно позвонить? — Для того чтобы отпечатать приглашения, было уже слишком поздно.
— Об этом я тоже позаботилась. — Моника вытащила журнал из стопки, возвышавшейся на журнальном столике. — Я хотела бы, чтобы ты пришла. В качестве гостя, конечно. — Она одарила сестру самой обезоруживающей улыбкой. — Ты ничем не занята в этот вечер?
Раньше Анна восприняла бы это как должное. Согласие уже было готово сорваться с ее языка — Моника старалась. И она должна пойти сестре навстречу. Но что-то останавливало Анну: слишком часто ей доставалось за ее доброту.
Моника пожала плечами.
— Хорошо. Ответишь завтра. — Анна уже приготовилась к обычной в таких случаях колкости, что-то вроде «Если сможешь выделить вечер из своего загруженного расписания…» Но колкости не последовало. Моника только подняла голову и равнодушно сказала:
— Если тебе нечего надеть, я могла бы одолжить тебе что-нибудь из своего гардероба.
