— Ты счастлив?
— Думаю, что ты не сомневаешься в этом, моя глупышка! Наша встреча — единственная в своем роде, она — само совершенство!
Он повернулся и прижал ее обнаженное тело к своей груди так нежно, что Элизабет отбросила все сомнения:
— Кристиан!
— Да?
Солнечный луч, пробившийся в щель между шторами, осветил профиль его лица, шею, мускулистую волосатую грудь. Прижавшись к плечу этой античной статуи, Элизабет продолжила тихим голосом:
— Кристиан, любовь моя…
— Что?
— Я жду ребенка…
Слова прозвучали странно в этой никому из них не принадлежащей комнате. Устремив взгляд на Кристиана, она ждала его реакции с огромной надеждой. Но он лежал неподвижно, молчал, как бы мечтая о чем-то, даже не нахмурив лба. Сигарета продолжала дымиться в его пальцах. Он медленно поднес ее к губам.
— Ты не слышал? — прошептала она.
— Слышал, Элизабет, — ответил он.
— Ну и?.. Ответь мне. Ты доволен?
Кристиан посмотрел на нее спокойным взглядом.
— У меня нет никаких причин быть довольным, — вздохнул он. — То, о чем ты мне сказала — удручающе для нас обоих, в особенности для тебя!
— Но почему? — спросила она в полной растерянности. — Почему, Кристиан?
— Потому что, я полагаю, что будучи замужем, ты не можешь точно знать от кого этот ребенок, от меня или от твоего собственного мужа.
Он словно вылил на нее ушат грязной воды. Чуть не задохнувшись, Элизабет пробормотала:
— Но я это знаю, Кристиан! Я даже в этом абсолютно уверена! Этот ребенок от тебя!
Он затянулся сигаретой и, выпустив дым через нос, сказал:
— О Боже! Не будешь же ты уверять меня, что после того, как мы виделись с тобой в Межеве, между тобой и твоим мужем ничего не было, что он живет с тобой, как маленькое облачко?
Нервным движением Элизабет натянула простыню по самую шею. Услышанные ею слова оскорбили ее до глубины души. Да, она перешла от одной любви к другой, из одной постели в другую. Но если про себя она и могла согласиться, что подозрения Кристиана в чем-то оправданы, то никак не могла согласиться с тем, что нужно было так холодно выражать их. Аргументы, которые он привел, были слишком мерзкими, чтобы она могла признать их неоспоримыми. Против мужской правды, простой и резкой, стояла другая правда, которую Кристиан не мог понять, — женская правда, сложная, полная тайн и оправданий.
— Да ну же! — сказал он. — Будь со мной откровенной: я не ревнив. Для меня абсолютно естественно, что ты и твой муж…
Она сухо прервала его:
— Нет!
Эта ложь слетела с ее губ так естественно, что теперь она испытывала одновременно облегчение и стыд. Кристиан поднял брови, и на его лице появилась дьявольская улыбка, исказившая его:
— Вот это да!
Они помолчали.
— Значит, ты вышла замуж за импотента? — продолжал он.
Элизабет вздрогнула, ее охватил гнев, она хотела выразить ему свой протест, но вместо этого тихо сказала:
— Оставь моего мужа в покое, Кристиан, и не говори о нем.
— Однако о нем все же надо поговорить, — возразил он. — Если он импонент, как он отреагирует на твою новость?
— Я не сообщу ему этой новости, — ответила Элизабет, погрузив свой взгляд в глаза Кристиана. — Я уйду от него.
— Да, это решение вполне серьезное! Уйти от него. Это очень красиво! И что же ты будешь делать дальше?
— Вот я и пришла спросить тебя об этом, Кристиан.
Он встал, надел халат и сел на край дивана с задумчивым лицом, нахмурив брови.
— Дорогая моя, — сказал он наконец, — ты собираешься сделать огромную глупость. Раз ты спрашиваешь моего совета, то я отвечу тебе, что никогда не надо драматизировать подобные ситуации. Подумай только: из-за небольшой неприятности — поверь мне, это всего лишь неприятность! — ты собираешься испортить себе жизнь!
— Я испортила себе жизнь, выйдя замуж за Патриса! — воскликнула Элизабет. — Вернувшись к тебе, я восстановлю ее в полной гармонии и буду по-настоящему счастлива!
— Ты хочешь вернуться ко мне? Но каким образом?
— Я разведусь! Мы поженимся! И у нас будет ребенок…
Произнеся эти слова, она вдруг почувствовала, что этот план был трагически невозможным, как и возвращение к Патрису. Но вопреки голосу разума, ей хотелось ухватиться за это свое предположение, являющееся для нее последним шансом к спасению. Глаза Кристиана недобро сверкнули:
— Право, ты хочешь все усложнить, все разрушить вокруг себя. У тебя нет состояния и у меня тоже: как я могу жениться на тебе с теми грошами, которые я зарабатываю? А к тому же надо будет воспитывать ребенка!
— Вначале нам будут помогать мои родители, — неуверенно сказала Элизабет.
— И ты думаешь, что я удовлетворюсь этим, Элизабет? Все что угодно, но только не жалкое существование, ограничение себя во всем, лишь бы только не разрушение бедной семьи, которое легко предвидеть в такой ситуации. Я слишком люблю тебя, чтобы согласиться на то будущее, которое ты нам предлагаешь. Решение проблемы состоит совсем не в этом.
— Другого нет, Кристиан!
— К счастью, есть! Ты на каком месяце беременности?
Она покраснела, пораженная грубой прямотой этого вопроса, и прошептала:
— На третьем.
— Отлично. Тебе надо найти какой-нибудь предлог, чтобы уехать от мужа дней на десять. Ты можешь договориться с какой-нибудь подругой? Она пригласит тебя, скажем, в деревню, где нет телефона.
— Может быть, — ответила Элизабет. — Но к чему ты клонишь?
— Ты поедешь не к этой подружке, а в Женеву.
— В Женеву? — переспросила она. — Что за странная мысль! Что мне там делать?
— То, что запрещено французским законом, швейцарский закон терпит при некоторых условиях, — сказал Кристиан. — В Женеве я знаю отличную клинику. Один из моих друзей, парижский врач, даст тебе рекомендательное письмо к своему швейцарскому коллеге. За тобой будут ухаживать как за королевой. Придется немного потерпеть, зато потом никаких забот.
— Я не понимаю тебя, Кристиан, — сказала Элизабет сдавленным голосом.
Она всем сердцем почувствовала что-то страшное и боялась услышать продолжение. Кристиан взял ее за руку и сказал нежным убедительным голосом:
— Этот ребенок будет мешать нашей любви, Элизабет. Ты не имеешь права родить его!
Из всех ударов, которых она опасалась больше всего, этот был самым жестоким и незаслуженным. Она встретила его, не изменившись в лице. Чрезвычайная жестокость, невероятная простота этого предложения разоружали ее разум, который вначале готов был возмутиться. Втянутая в кошмар, она должна была принять его неизбежное развитие. У нее даже больше не было сил презирать Кристиана. Теперь она видела его таким, каким он был — способным околдовывать и развращать! Ничто не могло удержать его от стремления получать удовольствия. Там, где проходил этот человек, горела земля, растлевались души, со смехом растаптывались самые чистые помыслы. И она ждала от него ребенка! Элизабет с отвращением подумала, что в ее чреве росло маленькое чудовище, которое питалось ее кровью и было ее плотью. Второй Кристиан! За неплотно закрытыми шторами угасал день. Огонь зажигалки вспыхнул и погас. Кристиан зажег сигарету.
— Ну так ты поняла? — продолжал он.
— Да, — ответила она.
— Ты сможешь совершить эту поездку?
— Я попробую все устроить.
— Мы поедем вместе на машине Бернара.
— Я предпочла бы поехать одна.
— Нет, Элизабет! Я поеду с тобой.
— Зачем?
— Так будет вернее… — он закашлялся. — Ты будешь чувствовать там себя одиноко. Доверься мне!
Может быть, он боялся, что в последнюю минуту она переменит решение?
— Как хочешь, — сказала она, пожав плечами.
— Когда мы прибудем на место, я оставлю тебя. Ты будешь ждать меня в клинике. А затем я приеду за тобой и довезу до Парижа.
— Да, Кристиан.
С губы Элизабет слетали слова, но она не чувствовала их движения. Ее голова была как в тумане, тело ничего не ощущало.
— Относительно денег не беспокойся, — сказал Кристиан. — Я их где-нибудь раздобуду.
— Да.
— Ты позвонишь мне, как будешь готова?
— Да.
— Но, конечно, мы еще увидимся. Нам не надо так спешить! Я хотел бы побыть в Париже еще с неделю. Хочешь пить?
Она подумала: «Мне, наверное, следовало бы сохранить ребенка. Воспитать его самой». И тут же в голове возникла картина: расставшись с мужем, отвергнутая родителями, она живет в мансарде чужого дома — люлька рядом с кроватью, спиртовая горелка на туалетном столике, — просыпаясь с рассветом, оставляя ребенка на соседку, она бежит на работу, работает до изнеможения, обслуживая клиентов в большом магазине, экономит деньги на ползунки, пинетки, соски, стареет в одиночестве и лишениях, она видела, наконец, своего сына, ставшего уже взрослым: у него зеленые глаза, очень белые зубы и резкий нахальный смех. Все ее существо напряглось, говоря ей о том, что она заблуждалась. Эта жизнь была не для нее. «Ты не имеешь права родить его…» И опять Кристиан был прав. Значит, надо было соглашаться с чудовищным предложением, которое он сделал ей.
