— Ты знал когда-нибудь о том, что такое любовь? Ты такой милый со мной. Я за тебя радуюсь: ты никогда не сможешь страдать из-за любви; ты не создан для нее… Мне нужна свобода.
Он ответит:
— Я сделаю все, что ты захочешь. Ты будешь свободна…
В какой-то момент она с ужасом воскликнет:
— Мой отец будет шантажировать тебя. Он настоящий мастер в этой области…
— Нет, — скажет он. — Ты получишь свою свободу… Кто этот человек?
— Один американец, — произнесет она. — Просто американец.
В комнате почти не слышно городского шума. Ночью Вашингтон — мертвый город. Мимо гостиницы проезжают редкие такси. Тихонько мурлычет кондиционер. Из соседнего номера доносится взрыв смеха. Рассвет принесет им покой и облегчение. В широкие и отнюдь не сверкающие чистотой окна будут заглядывать первые проблески зарождающегося дня.
— Ты все же немного поспи, — скажет Роберт. — Что я могу сделать для тебя?
— Ничего, — ответит она. — Ничего. Отправляйся на свое совещание. Только не забудь повесить на ручку двери с обратной стороны табличку с надписью: «Не беспокоить».
«Это вовсе не тюремная камера. Это номер в вашингтонском отеле. Надо сделать тридцать семь мелких шагов, чтобы пройти от ванной комнаты до стены, где стоит телевизор. Можно повернуться и подойти к огромному окну. Медленно и очень осторожно облокотиться руками на подоконник, устремив взгляд в пустоту. С высоты одиннадцатого этажа машины кажутся внизу крошечными. С этой высоты Вашингтон похож на остров, поросший густым лесом. Можно держать руки на подоконнике. А можно взяться за ручки и попробовать открыть окно. Нет. Не получается. Может быть, из-за кондиционера, обеспечивающего прохладу и свежесть в номере этого крупного вашингтонского отеля.
Это не обитая тканью палата в дурдоме. И вовсе не отец послал меня сюда. Я здесь по своей воле. Мой муж находится сейчас на совещании, которое проходит в этом же отеле. Я смотрю в окно. Оно совсем не прозрачное. Я поворачиваюсь спиной к окну и подхожу к неубранной постели. Я останавливаюсь на секунду у столика, зажатого между кроватью и окном. Остатки завтрака, немного черного кофе на дне чашки. Я просила, чтобы меня не беспокоили. И никто не беспокоит меня».
Анук снимает телефонную трубку.
— Да, — произносит телефонистка.
— Мадам, — говорит Анук, — можете ли вы найти мне номер телефона в Аннаполисе?
— Да, мадам. Какая фамилия?
— Дэйл.
— Какой адрес?
— Стревберри-стрит.
— Не кладите трубку.
Ожидание.
— Мадам, вам назвать номер?
— Да, пожалуйста.
Телефонистка называет номер, и Анук записывает его на бумажке.
— Можете ли вы соединить меня с этим номером?
— Да, мадам.
В Аннаполисе уже раздаются телефонные звонки. Анук видит перед собой маленькую гостиную-столовую, где была позавчера вечером.
— Никто не отвечает, мадам, — говорит телефонистка.
— Наберите номер еще раз. Это большой дом.
А большой ли это дом? Она не знает. Неожиданно она слышит:
— Алло!
Анук произносит на одном дыхании:
— Алло! Это миссис Дейл?
— Да.
Анук очень медленно говорит:
— Извините, что беспокою вас. Я была у вас позавчера. Я та француженка, которую привозил к вам Стив. Он рассказал мне все в тот же вечер. Пожалуйста, мадам, скажите, он дома?
Молчание. Между Вашингтоном и Аннаполисом слышно лишь жужжание от помех на линии.
— Госпожа Дейл, вы слышите меня?
— Да.
— Где Стив?
— Не знаю, — отвечает женщина. — Вчера вечером он не вернулся домой. Его не было всю ночь. И утром он не пришел.
— Мадам Дейл…
У Анук пересохло во рту. Она боится, что не сможет произнести и слова.
— Госпожа Дейл, вы знаете адрес Стива в Нью-Йорке? Вы не можете не знать его…
— Нет, — отвечает женщина, — он никогда не сообщал мне своего адреса. Он не хотел, чтобы я нагрянула к нему. Из боязни, что я за ним слежу.
— Госпожа Дейл, — говорит Анук, — я люблю вашего сына. Я люблю его всей душой. Я хочу уйти от мужа и жить со Стивом. Помогите мне!
— Я ничем не могу вам помочь…
Немного помолчав, она добавляет:
— Никто не сможет помочь нам…
«Нам»? Кому это? Стиву и ей? Или Анук и ей?
— Госпожа Дейл, — настаивает Анук, — мне необходимо увидеться со Стивом.
Женщина на другом конце провода говорит:
— Не надо ломать себе жизнь. Он только что обрел какое-то душевное равновесие. Он уже научился вновь улыбаться. Не надо вмешиваться в его жизнь. Улетайте во Францию вместе со своим мужем…
Анук сжимает трубку. Ее ладонь мокрая от пота.
— Мадам, отчего вы не хотите поверить мне?
И получает короткий и ясный ответ:
— Я не знаю вас. Я видела вас только один раз. Мой сын вовсе не для того, чтобы развлекать скучающую туристку.
Чей-то голос вклинивается в их разговор:
— Вы будете говорить еще или я отключаю линию?
— Не отключайте! — просит Анук.
Однако госпожа Дейл уже повесила трубку.
Дверь открывается, и в номер входит Роберт. Он осторожно закрывает за собой дверь, позванивающую цепочками безопасности. Он подходит к Анук и говорит:
— Надо, чтобы ты хоть немного что-нибудь перекусила.
Неподвижно застыв на месте, с потерянным взглядом, она, кажется, и не слышит его слов.
— От завтрака осталось немного фруктового сока. Выпей его.
Она только отрицательно качает головой.
Роберт садится напротив своей жены. Он пытается заглянуть в глаза молодой женщине, которую он сегодня не узнает.
— Объясни мне, в чем дело, — говорит он.
— Я не могу, не могу… Позавчера я познакомилась с одним человеком… На краю бассейна.
— И что же дальше? — спрашивает Роберт. — Что ты знаешь о нем?
— Все, — отвечает она. — Я знаю все о нем.
— Что между вами было?
— Все, — говорит она. — Все, что может произойти между мужчиной и женщиной. За проведенные вместе шестнадцать часов мы прожили целую жизнь.
Как было бы легко с возмущенным, горестным или злобным видом воскликнуть: «Ты изменила мне!» Он смотрит на нее и не может узнать ее. Словно упала и разбилась на куски стеклянная стена фальши, которой она окружила себя.
— Будь благоразумной, — произносит Роберт.
Она останавливает его жестом.
— Не говори мне о благоразумии.
— Нет уж, — не соглашается он. — Я задаю тебе вопросы в доказательство доброй воли с моей стороны. Я хочу помочь тебе. Как ты вела себя с ним?
По ее лицу уже катятся слезы. Ему невыносимо смотреть на ее страдания. Она плачет совсем тихо и бесшумно и не вытирает слез. Ее всегда гордо поднятый нос опустился вниз и также совсем расквасился; она даже не делает попытки вытереть слезы обратной стороной ладони. Роберт не смеет даже протянуть ей свой носовой платок.
— Я вела себя агрессивно и недопустимо грубо. Как последняя дура. Я привыкла лгать всегда и всем. Ему я выложила всю правду о себе… Мне надо было держать язык за зубами.
— Какую правду?
Она отрицательно качает головой.
— Ты никогда не узнаешь. Пожалуйста, оставь меня одну. И не бойся: окна закрыты наглухо.
Роберт дважды уходил на заседания, чтобы бегом подняться к ней в номер.
— Съешь хоть что-нибудь. Хочешь, я закажу фрукты?
— Нет. Спасибо, — говорит она.
Что он знает о ней? Ему хочется разгадать тайну этой растрепанной, залитой слезами женщины. Ему известно о ней только то, что она дерзкая, капризная, нетерпимая к проявлению чужой слабости. И что она «подает большие надежды», как говорят в добропорядочных семьях. Невероятно большие надежды. Он знает, как она занимается любовью; он также знает, с каким высокомерным видом она тотчас вскакивает с постели и бежит в ванную комнату. Возможно, чтобы досадить ему.
Он знает ее тело наизусть. С большим трудом он почти научился предвидеть ее реакцию. Однако до сих пор он не может найти истинную причину ее столь поспешного замужества.
Со вчерашнего вечера он делает удивительное для себя открытие. Оказывается, что она способна по-настоящему страдать. Он не знает, какое влияние окажет на их будущую совместную жизнь ее мимолетное увлечение. Он обещал дать Анук свободу, но зачем ей эта свобода, если другой растворился в тумане?
«Должно быть, он воспользовался ее неопытностью и беззащитностью», — думает Роберт. Он приносит из ванной комнаты наполовину смоченное водой полотенце.
— Чтобы освежить немного твое лицо.
Анук снова ложится на неубранную постель. Она закуривает. Она выпускает колечки дыма, похожие на маленьких рыбок, едва шевелящих плавниками.
— Откуда явился этот тип?
Она пожимает плечами.
— Ты могла бы ответить.
Она поворачивает голову в сторону окна. Трудно содержать в чистоте такие широкие окна, когда существует нехватка рабочей силы. Мойщики окон в небоскребах, как правило, индейцы. Говорят, что у них не кружится от высоты голова.
