— Я хочу пить, мамочка, — пожаловалась Наташа.
Ксения взяла бутылку с водой и протянула дочери.
— Один глоток, — уточнила она голосом, не терпящим возражений. — Надо оставить для Феликса и Лили тоже.
Сидящие рядом на сиденье трое детей безропотно повиновались. Наташа скривила гримасу, побоявшись пожаловаться, что вода слишком теплая. В свои двенадцать лет девочка была достаточно проницательной, чтобы знать, когда лучше не раздражать мать. Феликс и Лили не протестовали никогда. С момента их приезда в Париж тетя Ксения всегда успокаивала их. Она стала их тихой гаванью во время бури. Когда грусть об оставшихся в Германии родителях становилась слишком тяжелой, она была единственной, кто утешал их.
— С такими темпами нам понадобятся дни, чтобы добраться до Ниццы, — беспокоилась Маша. — Говорила я тебе, что надо было уезжать раньше.
— Я тебя не задерживала. Могла бы уехать с Ольгой раньше, — ответила Ксения. — В любом случае, мы наверняка сможем пересесть на поезд, как только пересечем Луару.
Она достала из сумки пропитанный духами платок и протерла лицо. Свои соображения Ксения предпочла хранить при себе. Она смутно запомнила 3 сентября — день объявления Великобританией и Францией войны Германии. Запомнила только, как, глядя в зеркало, она увидела, что ее серые глаза стали очень серьезными, а губы — жесткими. Первые месяцы войны оказались достаточно тихими, но Ксении хватило опыта не поддаться этому мнимому спокойствию. Захват Германией Нидерландов, Люксембурга и Бельгии, массированные бомбардировки и неотвратимое наступление танков выбросили на дороги сотни тысяч людей.
Очень скоро Ксения стала замкнутой — такой, какой была двадцать лет назад. Она приняла решение: надо уехать и найти укрытие для близких людей, из которых двое были евреями немецкого происхождения. Если она и выжидала столько времени, то только потому, что в отличие от большинства французов у нее не было дома в безопасном месте. Несколько дальних кузенов Габриеля проживали в Бордэлэ, но связи с ними он не поддерживал. Ксения не знала их и не имела никакого желания ехать к неизвестным людям. Наиболее приемлемым вариантом оказались родители Николая Александровича, которые жили в окрестностях Ниццы с момента их переселения во Францию в начале века. Ксения позвонила Машиному свекру. С импульсивным великодушием, свойственным русским, он и его супруга потребовали, чтобы она приезжала вместе с их невесткой и внучкой Ольгой, беспокоясь только об одном: насколько безопасно окажется в их собственном городе.
Три года назад, несмотря на плохое отношение мужа, Маша отказалась с ним развестись. Тогда у Ксении с зятем Николаем состоялся короткий, но запоминающийся разговор. Отношения между супругами, казалось, улучшились, особенно после рождения дочери. Маша меньше нервничала, а Николай стал более рассудительным. Если Ксения продолжала наблюдать за ним и всем сердцем не любила его, то о его родителях, с которыми познакомилась на Машиной свадьбе, у нее остались хорошие воспоминания. Отец Николая был выдающимся хирургом-офтальмологом на пенсии, а мать — набожной женщиной, преданной семье. Сестры Николая казались великодушными и жизнерадостными.
Внезапно колонна тронулась с места. Люди стали запрыгивать в автомобили. Хлопки кнутов по лошадиным крупам заставляли животных двигаться вперед. Велосипедисты оседлали свои поскрипывающие цепями велосипеды. Ксения завела машину, звук мотора которой тихо отзывался в ушах.
К концу полудня усталость стала одолевать и взрослых. Дети хныкали, утомленные скукой и усиливающейся жарой. Кто-то возился возле автомобиля, у которого кончилось горючее и который надо было откатить на обочину. Ехавшие на нем люди умоляли проезжающих взять их с собой, но другие были и без того перегружены. Несчастным не оставалось ничего другого, как бросить свои чемоданы и идти пешком. Каждый следил за своими вещами, боясь воров. Никто никому не доверял.
Продолжались налеты авиации. Все попадавшиеся бензоколонки не работали. Продовольствия не хватало, воды тоже. К большому удивлению беженцев, некоторые без зазрения совести продавали воду на дороге стаканами. Новости тревожили: немецкое наступление продолжалось. С испуганным видом рассказывали, что враг уже в нескольких километрах от Парижа.
Остановившись на перекрестке, Ксения забарабанила по рулю пальцами. Платье прилипало к телу. Ее мучила жажда, но она не пила, предпочитая оставить последнюю бутылку воды детям. Солдат-пехотинец стоял рядом, похожий на чучело в своих обмотках, слишком большом кителе с вещмешком и фляжкой, висевшей на бедре.
Увидев, что он голосует, Ксения почувствовала нервный сжимающий желудок приступ. Не в силах сдержаться, она резко приняла вправо, едва не сбив велосипедиста, который принялся осыпать ее проклятьями. Увидев впереди небольшой поворот, Ксения нажала на педаль газа. Дети закричали от испуга.
— Ты куда? — спросила Маша. — Эта не та дорога, которая отмечена на карте. Ты знаешь, куда едешь?
Ксения не ответила. Путь был свободен. Автомобиль мчался, ветер свистел в открытых окнах, давая чувство возрождения. Вдруг они услышали доносящийся сверху вой моторов.
— Тетя Ксения, я вижу самолеты! — воскликнул Феликс, который глядел через заднее стекло.
— Боже, что нам делать? — закричала Маша, так сильно прижав к себе дочку, что та захныкала от боли.
— Там деревья, мама, быстрее! — крикнула Наташа, показывая пальцем на небольшой лесок.
Ксения нажала до отказа на акселератор, и мощная машина рванулась вперед. Несколько секунд спустя шины коснулись травы обочины, и Ксения затормозила.
— Выходите, — приказала она, открыв дверцу. — Прячьтесь в этот ров.
Дети послушно выполнили приказ. Ксения схватила за руки Лили и Наташу. Маша бежала рядом с Ольгой на руках. Все распластались в высокой траве. Ксения старалась, как могла, лечь так, чтобы защитить Наташу и Лили, в то время как Феликс закрывал руками голову своей сестры. Краем глаза Ксения поглядела, хорошо ли спряталась Маша. От маленькой Ольги была видна только ножка, все остальное было накрыто телом ее матери.
Приподняв голову, Ксения увидела темную тучу над их головами. Самолеты начали снижаться, пикируя на трассу национального значения. Пронзительный свист разорвал мирный полуденный воздух. Раздались несколько взрывов. Затряслась земля, град пуль вздымал землю. Туча пыли обволокла их, проникая в уши и нос. Прижимая к себе Наташу и Лили, Ксения боролась с желанием вскочить на ноги, поднять кулаки к небу и яростно закричать, чтобы они оставили невинных в покое. Перепуганных детей, женщин, стариков, которые только хотели спасти свои жизни. Но она продолжала лежать, вытянувшись на земле, прижимая голову Наташи к груди, чувствуя, как бьется сердце ее ребенка.
Самолеты развернулись и зашли на второй круг. Снова раздались пулеметные очереди, после чего гул моторов в небе начал удаляться. Отовсюду слышались крики и стоны раненых.
Ксения встала. Над дорогой поднимался черный дым. Слышен был запах горелой резины.
— Все целы? — спросила она, осматривая родных по очереди. — Наташа, ты как? А ты, Лили? Феликс, ты не ранен?
Трясущимися руками она вытирала слезы с запыленных щек, щупала руки, ноги, проверяя, не попали ли в них шальные пули. Все были целы. Но когда она повернулась в сторону Маши, сердце ее замерло. Ее сестра, не двигаясь, лежала, вытянувшись на дочери, которая закатывалась плачем.
— Маша! — крикнула она, тряся сестру за плечи.
По Машиному лицу текла кровь. Голова была расцарапана. Не понимая, что произошло, она бестолково моргала глазами.
— Господи, как ты меня напугала… Не думаю, что у тебя серьезное повреждение, — сказала Ксения, осмотрев ранку. — Ты слышишь меня, Маша? Отвечай же!
— Ольга в порядке? — спросила наконец сестра, поднимая голову к своему ребенку.
— Все хорошо, — ответила Ксения, а когда Маша расплакалась, обняла ее.
Стоя на коленях, Наташа прижимала Лили к себе. Маленькая девочка не пролила ни слезинки. Ксения долго смотрела на дочь, потом обе улыбнулись, как два заговорщика.
— Не беспокойся, мамочка, — пробормотала Наташа. — Мы выберемся.
Открыв глаза, Кирилл Федорович Осолин не понял, где находится. Ослепленный солнечными лучами, которые проходили сквозь ветки деревьев, он перевернулся на бок, и острая боль пронзила плечо, заставив его застонать, возвращая вместе с болью память о нескольких последних неделях.
Бомбардировщики заливали французские позиции огнем, не хватало оружия, боеприпасов, от частей противовоздушной обороны осталось только название, приказы командования доходили до войск с большим опозданием. Всему этому противостояли силы вермахта, быстрые и эффективные. Безжалостная авиация подготавливала наступления танковых клиньев и моточастей, поддержанных пехотой и высшими офицерами, которые находились в передних рядах, в то время как французский генералитет располагался далеко от действующих войск, не имея современных средств связи. Однако некоторые военные сражались храбро и отчаянно, в том числе и Кирилл. Раненный в плечо во время разгрома полка, он был спасен своим товарищем. Им было приказано отступить, но несколько дней спустя, прижав уши к динамику полевой рации, они услышали голос маршала Петена: «Я весь принадлежу Франции и сделал все, чтобы избавить ее от несчастья… С болью в сердце я говорю вам, что теперь необходимо прекратить борьбу…»
