Как будто он ее задерживал, не давал уйти, а она торопилась.
Она выпорхнула за дверь. Профессор усмехнулся, вздохнул, развернул клочок бумаги. Там было написано: «Аня» — и номер телефона.
Аня немножко солгала профессору — самую малость. В театральной кассе работала не ее подруга, а знакомая Марины. Или даже не знакомая, а знакомая знакомой. Но в этом случае ложь была микроскопической, почти незаметной. Ведь, что бы там ни было, а Аня собиралась выполнить свое обещание. И даже перевыполнить: раздобыть не один, а два билета на «Антигону» — один для профессора, другой для себя.
Они сидели на кухне в квартире Марины и пили кофе. Аня умоляла Марину о содействии: «Ведь тебе же ничего не стоит».
— Конечно, я постараюсь, — сказала Марина, сделав маленький глоток из крошечного наперстка с коньяком. — Разве я могу в чем-то тебе отказать? Только одна деталь, девочка: ты представляешь, сколько это будет стоить?
Аня обдумывала сумму, названную подругой. Раздумье было непростым. Настолько непростым, что некоторое время она ничего не говорила, только шевелила губами.
— Ну, что ты на это скажешь? — прервала ее размышления Марина.
— Ничего, — с бледной улыбкой отвечала Аня. — Продам портативный телевизор. Зачем он мне? Все равно у меня нет автомобиля.
— Не глупи. Телевизор оставь себе. В крайнем случае, дашь напрокат любовнику. Надеюсь, автомобиль у него есть?
— Кажется, есть.
— Прекрасно. Установите в машине и будете заниматься любовью. Кстати, не хочешь посмотреть порнуху? Мишель принес кассету.
Аня не любила порнуху. Возможно, ее боязнь унижения проистекала из этого источника. Подростком она впервые увидела порнофильмы на вечернике у одноклассницы. Мелькание половых органов на экране, ахи и вздохи не впечатлили ее. Во всяком случае, не вызывали желания творить подобное.
— Слушай, что я придумала, — сказала Марина, которая несколько минут смотрела на светящуюся духовку, где поджаривались тосты. — Я скажу Мишелю, что без ума от «Антигоны». Просто жить без нее не могу. Тем более, что там бар и все остальное. По совести, меня тошнит от этого элитарного выпендрежа, но ради тебя я пойду на все. Значит, я требую у Мишеля два билета. Он достает. Он все достанет. А часа за два-три до представления я ему заявляю, что мне что-то не по себе. Что у меня дико болит голова и вообще метеозависимость. Кстати, от головной боли он признает только одно средство, и ты догадываешься какое. Словом, я ему заявляю, что хочу побыть одна. Он сначала в ужасе: «А что с билетами?» Я ему спокойно: «Билеты я передала своей лучшей подруге. Она всю жизнь только и мечтала, что посмотреть «Антигону». И у нее есть друг, который всю жизнь об этом мечтал. И, по-моему, у них что-то может склеиться на почве «Антигоны». Что же, ты хочешь разрушить чужое счастье?» Он, отъявленный эгоист, задает вопрос (возможно, резонный): «А мне что в таком случае делать?» «Тебе? — спокойно отвечаю я. — Приехать ко мне и помочь выздороветь. И он мгновенно успокаивается. А ты со своим мэном наслаждаешься «Антигоной». Ловко?
— Тебе очень трудно будет это сделать? — робко спросила Аня.
Марина закрыла глаза.
— Не очень. Но, знаешь, в последнее время это становится малоинтересным. Не хватает жгучих открытий, которые мы находим друг в друге. Ты знаешь, в любви он неутолим, но так быстро надоедает… Быть с ним слишком утомительно, хотя порой он бывает довольно мил. Не в постели, — закончила она. — Знаешь, в последнее время мне хочется спокойного, романтического обожания. Ты меня понимаешь?
Конечно же, Аня ее понимала.
— Послушай, милая, — сказала Марина, извлекая из духовки горячие тосты, — я по твоим глазам вижу, что сейчас ты спросишь, как меня отблагодарить. Не отпирайся. Я даже подозреваю, что ты начнешь совать мне свои жалкие гроши из стипендии или гонораров за перепечатку текстов. Так вот, если ты действительно хочешь что-то сделать для меня… Я когда-нибудь сниму у тебя — на три-четыре часа — твою квартиру. Ты знаешь мои условия. В моей довольно неспокойно: в любой момент могут нагрянуть и мама, и сестра, и бывший муж. У каждого есть дубликат ключа. Представляешь, что будет, если кто-то откроет дверь в самый интересный момент? Я действительно хочу спокойной, сентиментальной любви. И покоя. Поняла?
Аня поняла. Тем более, что и она мечтала о чем-то подобном.
— Значит, заметано, — завершила Марина. — Кстати, поинтересуйся у своего избранника, нет ли у него похожего солидного и интеллигентного приятеля.
Аня пообещала поинтересоваться. Хотя глубоко сомневалась, сможет ли она стать «избранницей» для своего «избранника».
— Договорились. А теперь смотрим «порнуху».
— А можно не «порнуху»? Что-нибудь другое?
— А что, ты разве не любишь? — удивилась Марина. О… Странно… Почему же?
Аня рассказала ей о своем первом впечатлении от просмотра порнофильма.
— Ах, вот оно что… — протянула подруга. — Тебе просто не повезло с фильмом. Очевидно, какая-то халтура, подделка…
— А что, бывает настоящая? — наивно удивилась Аня.
— Бывает даже классика, — с подъемом заявила Марина. — Например, «Калигула». Мне недавно принес эту видеокассету Мишель. Хочешь глянуть? Знатоки говорят, что это даже и не «порнуха», а элитарный фильм, хотя сцепы там крутые…
После первых кадров Аня в этом убедилась. Марина прокручивала для нее самые эффектные кадры. Аню особенно поразила сцена, в которой Калигула, хищный, самовлюбленный, объявляет всех жен римских сенаторов продажными женщинами и начинает публично ими торговать, а они с восторгом принимают игру. И начинается повальная оргия. Тела представителей гибнущей римской цивилизации сплетаются, извиваются в любовных конвульсиях. Несколько раз в кадре крупным планом появлялась голова римской матроны, обращавшейся с мужским естеством наподобие эскимо…
— Ну как, круто? — поинтересовалась Марина, когда Аня перевела дыхание.
— Круто… — признала Аня. — Но…
— Что «но»?
— Немного непривычно. Мне бы хотелось…
— Я знаю, чего бы тебе хотелось… — вздохнула Марина и заменила кассету. — Специально для тебя — немецкая эротика…
Нежная, сентиментальная любовь в уютных интерьерах, прекрасная обстановка, белье как будто с выставки мод, долгие поцелуи, томные постельные сцены…
— Нравится?
— Да, — опять призналась Аня.
— Ты всегда была чуть сентиментальной, — снисходительно заметила Марина.
И Аня мысленно с ней согласилась. Да, была и есть. Самую малость. И что с этим поделаешь?
Профессор превосходно владел немецким, почти в такой же степени, как древнегреческим. И все же некоторые слова в книге, присланной коллегой из Мюнхена, поставили его в тупик.
Пришлось обращаться к словарю, а он стоял на самом верху огромного стеллажа, занимавшего всю стену в профессорском кабинете. Он как раз тянулся за словарем, стоя на раздвижной лестнице, когда раздался телефонный звонок.
Голос, который двадцать с лишним лет звучал в этой квартире. И который уже год профессор слышал только по телефону, и то изредка.
— Юлиан, — скорее требовательно, чем вопросительно, обратился голос.
— Да?
— Как ты?
— Неплохо, благодарю.
— Студенты не замучали?
— Нет. Прекрасная молодежь.
— Очень хорошо. Рада за тебя. У меня тоже все в норме. Теперь слушай: нам надо определиться.
Виктория всегда претендовала на краткость и четкость разговора. Она считала, что у нее мужской образ мышления. Но была ли она всегда по-мужски логична и последовательна? Вряд ли.
— Конечно, надо определиться.
Кажется, ей не понравилась готовность, с которой соглашался с ней профессор. Может быть, она ожидала другой реакции? Вероятно, ей приятнее было бы, если бы он стал уговаривать ее вернуться. Простить ей. В этом случае она бы разговорилась как следует, стала бы снова напоминать о той вещи, которой у него нет. Теперь же разговор происходил не по ее сценарию. И в голосе появилась нотка раздражения.
— Я подаю на развод. Надеюсь, мы расстанемся как цивилизованные люди?
— Я тоже надеюсь.
Она взорвалась.
— Ты что это, эхо изображаешь? Впрочем, если тебе нравится ваньку корчить, пожалуйста. Но предупреждаю: не вздумай на суде разыгрывать роль обманутого мужа. Она тебе не к лицу. Подпортит твой имидж. А о том, что случилось, повторю еще раз: виноваты обстоятельства. Не я. А если я, то и ты в такой же степени.
Пауза.
— Чего молчишь?
— Думаю.
— О чем же, интересно знать?
— Анализирую «обстоятельства».
Она нервно рассмеялась.
— Молодец. Двадцати лет ему не хватило, чтобы проанализировать. Ладно. Продолжай в том же духе. Можешь еще двадцать лет анализировать.