— Не все, так хотя бы что-то! — дополнил Григорий. — Хотя бы не хуже, чем сейчас.
— Подожди, подожди еще, — не разделяя оптимизма друзей, сказала Нина. — Народ голодный и злой. Доживем еще.
— Да брось ты! Не такие уж мы, как видишь, голодные, а тем более злые. Ничего страшного с нами не происходит. Да, экономика в кризисе. Ну и что? Кризисы и в Европе, и в Америке были. Вот я недавно «Лунную долину» Джека Лондона прочитал. Так там такой кризис описывается — люди из-за работы друг друга убивали. И ничего — выжили. Все у них наладилось. И у нас со временем наладится. Только дай срок. Если уж американцы выжили, мы точно выживем, даже с меньшими потерями. Не сразу, конечно. Не за год и не за два все восстановится и наладится. Терпеть надо…
— Эй, Алеша! Я ведь тост сказал! Долго мне еще свою рюмку перед носом держать? Мы тебе дадим слово!
— Да, да. Извини, Вадим. Прошу прощения.
Алеша поднял вверх рюмку с белой прозрачной жидкостью и, запрокинув голову, выпил. Гриша и Вадим последовали его примеру. Девушки отпили по глотку и поставили рюмки на стол. Чеченец тоже сделал жест рукой, но к водке не притронулся.
— Эх! Хороша водочка! — заметил Вадик. — Ну, что еще человеку нужно? — Он энергично и с наслаждением принялся за салат.
— Все будет хорошо, Нина. Россия еще подымется и покажет себя. Я в этом уверен, — продолжал Алеша начатую дискуссию. Политика в те времена в любом обществе была главной темой разговора.
— А мне кажется, все-таки будет гражданская война. Смотри, что происходит кругом: Кавказ, Прибалтика…
— Нина, ну кто с кем будет у нас воевать? И за кого? За этих жалких политиканов? Вот ты: за кого и с кем ты собираешься воевать?
— Я ни за кого и ни с кем.
— Вот! И я ни с кем! И ты, Вадик, прав-да? О женщинах и говорить не приходится. — Алеша остановил взгляд на суровом и беспристрастном лице чеченца и продолжил, уже менее уверенно: — Мы — граждане! У нас нет противоречий, и большинство наших граждан такие же, как мы…
— Наивный ты парень, Лешка, — заметил Гриша. — Война — это политика. Здесь мало что зависит от простых граждан.
— Нет уж, извини…
— А мне кажется, друзья, в скором времени Россия снова станет монархией! — разделавшись с салатом, громко заявил Вадик.
— С чего ты взял?
— Так, жопой чувствую. Извините за грубое слово. Господа! Я хочу выпить за Россию! — Вадик встал и принялся по кругу наполнять рюмки водкой.
Круг замкнулся на полной рюмке чеченца. Тот молча поднял ладонь и, махнув ею, выразил категорический отказ.
— Ты чего? — недовольно спросил Вадим. — За Россию тоже не выпьешь?
— Ладно тебе, Вадим. Не приставай. Не хочет человек, пусть не пьет. У нас ведь демократия. Знаешь, что такое демократия?
— Знаю, знаю. Власть народа…
— Это в широком понимании. А в узком кругу, — Алеша обеими руками указал на стол, подразумевая, видимо, его под узким кругом: — Демократия — это когда кто хочет — пьет, кто не хочет — не пьет. И никаких принуждений.
— Правильно. Но при этом всегда должно быть, что выпить, — добавил Гриша Круглов.
— Черт с вами, демократами. Я пью за величие России! За Российскую Империю! За ее прошлое и будущее!
Снова все выпили, кроме чеченца.
— Тебе не скучно, Эльза? — тихо спросил Алексей.
— Нет-нет! Что ты! Мне интересно.
— Тебе нравятся мои друзья?
— Да, очень. Только Вадим все время как-то странно на меня смотрит.
— Наверное, он влюбился в тебя с первого взгляда. И это неудивительно…
— Эй вы! Хватит шептаться! Больше двух — говорят вслух. Успеете еще, — недовольно пробурчал Вадим.
В это время раздался звонок. Гриша пошел открыть дверь и через минуту вернулся вместе с Мишей Прошиным.
— Прошу прощения, я опоздал… — начал извиняться вновь прибывший, давно ожидаемый гость.
— Штрафную ему! — крикнул Вадик и сунул Мише под нос свою рюмку.
— Начальство задерживается, а не опаздывает, — заметила Нина.
Она поднялась и принесла еще одну чистую тарелку.
— Вадим, ты же знаешь, я сейчас не пью.
— Ах, он еще и не пьет? Спекулянт несчастный! Крутой стал? Друзьями пренебрегаешь?
Сопротивляться Вадику было бесполезно. Миша через силу выпил рюмку водки и сел к столу, кивнув при этом Солтану.
— Я вижу, у нас тут новые люди?
— Да, Миша. Знакомься. Это Солтан.
— Солтан.
— Михаил. Наслышан, наслышан.
Они обменялись рукопожатиями.
— А это — Эльза.
— Тот самый сюрприз?
— Тот самый.
— Михаил. У вас удивительное имя.
— Очень приятно. Спасибо.
— Между прочим, Миша у нас поэт.
— Да брось ты, Алешка. Какой я поэт?
— Был поэт — стал бизнесмен, — сказал Гриша. — Сейчас это актуальней.
— Он скромничает. Он настоящий поэт. Между прочим, я тут как-то разбирал свои старые бумаги и нашел тетрадь по физике еще аж за первый курс. Там на последней странице есть одно твое стихотворение. Хочешь послушать, что ты писал в семнадцать лет?
— Алексей, я тебя прошу…
— Читай, читай! — вновь наполняя свою опустошенную Прошиным рюмку, грозно потребовал Вадик. — Вот только выпьем сначала.
Они еще выпили. Прошин более не возражал. Алеша, взяв тетрадь, отыскал нужную страницу и начал читать:
Альберт Эйнштейн не был поэтом,
И не писал мемуары.
И не снимал кинофильмы,
И не играл на гитаре.
Альберт Эйнштейн не был артистом,
Художником и музыкантом,
Суфлером, жонглером, дантистом,
Охранником и арестантом.
Он в жизни не знал эту даму,
А дама не знала Эйнштейна,
Не знала о скорости света,
И Лоренцевом сокращеньи.
Он думал, что жизнь, как пространство,
А время во власти желаний,
И все относительно просто,
Для добрых и умных созданий.
И все относительно ясно,
А смерть — это сказки для взрослых,
И время застынет в тумане,
Для мудрых, великих и рослых.
Но все оказалось сложнее.
Секунды его обманули,
Они обернулись часами,
Десятками лет обернулись.
Они не сошлись в этом мире,
И встретились только посмертно,
Он думал, что жизнь бесконечна,
А жизнь пронеслась незаметно.
Альберт Эйнштейн не был поэтом,
И мог бы он быть им едва ли,
Они говорят, что он физик,
Не знаю, с чего они взяли.
Алеша умел читать стихи. Голос его звучал ровно и возвышенно. В комнате воцарилась полнейшая тишина. Когда он закончил, все присутствующие зааплодировали.
— По-моему, это очень хорошее стихотворение, — сказала Эльза.
— Я помню этот день. Мы изучали теорию относительности. Он написал этот стих в моей тетрадке ровно за пять минут. Прошин, ты зарываешь талант в землю!
— Нет у меня никакого таланта! Да и никому это сейчас не нужно.
— Поэзия нужна всегда! — философски заметил Вадик. — Только деньги за нее не всегда платят.
— Ну вот, опять о деньгах…
— Правильно, Алексей! Ну их к дьяволу! Лучше произнеси-ка нам что-нибудь этакое… Из высоких материй. Нам ведь давно пора добавить.
— Давай, давай, наливай!
Алеша встал, поднял рюмку и тихим голосом произнес:
— Я хочу выпить за Веру, Любовь и Надежду! Да воцарится Вера навеки в каждом из нас! Да пребудет между нами Любовь до конца дней наших! Да не оставит нас Надежда! Да придет к нам Господь и да не покинет нас!
Все выпили. Несколько минут в комнате после этого было тихо. Гости и хозяева ели молча, так что было слышно, как накрапывает за окном мелкий дождь.
— А все-таки Бог нас оставил! — наконец пьяным голосом сказал Вадик.
— А мне кажется, никакого Бога нет, — сказала Эльза. — Во всяком случае, того доброго и любящего, о котором написано в Евангелиях.
— Друзья мои! — в голосе Алеши тоже чувствовалось опьянение. — Если Бога нет, то откуда тогда взялась жизнь на Земле? Почему нас посещает любовь и отчего нас мучает совесть? Что есть сознание наше? Неужели продукт химической или какой-нибудь биологической реакции? Весь наш внутренний мир есть продукт химической реакции в материи головного мозга, пусть даже самой высокоорганизованной материи? Кажется, ведь так нас учили атеисты? Нет! Человек создан по образу и подобию Божьему! Но это не подобие рук и ног и прочего… Господу нашему ни к чему ни руки, ни ноги. Бог есть великий Разум! Дух! Любовь! А человек? Человек — его подобие… Жалкое и ничтожное подобие. Быть может, человек подобен Богу настолько, насколько песчинка подобна горе? Что может человек? Отлить из стекла рюмку? — Алеша поднял перед собой дешевую стеклянную рюмку и поглядел сквозь нее на свет. — Но и для этого нужен разум!.. Сама по себе материя не способна к организации! Только Разум способен организовать ее!..
