Андреа Парнелл - Безрассудная девственница

- Мама, иди без меня, - попросила она мать, - а я сначала посмотрю, что с Уильямом, а потом зайду к Саре. Мальчику, вроде, совсем плохо.

Моди-Лэр взяла у дочери корзинку с травами и лечебными настойками и одобрительно кивнула ей. У нее тоже заныло сердце при виде Уильяма, тем более что, зная его безобидный характер, она тоже усомнилась в справедливости выпавшей на его долю кары.

- Посмотри, чтобы он не пил слишком много, - сказала она. - И пусть завтра приходит к нам ужинать.

Проводив мать глазами, Глория набрала воды в ковш и осторожно понесла его Уильяму, стараясь не расплескать по дороге.

Уильям был всего на год моложе ее, но у него не было ни отца, ни матери. Он был высок ростом и очень силен, но дурашлив с младенчества. Лет с четырнадцати он зарабатывал себе на жизнь всякой тяжелой и грязной работой, да еще был поденщиком у Асы Дугласа, который арендовал поле Уорренов. У Глории защемило сердце, когда она подошла к парню. Он выглядел совсем одиноким и несчастным, как большой ребенок, с которым любимые им люди обошлись слишком жестоко.

Бедняжка Уильям. Он был совсем одинок в этой жизни. Дуглас, правда, не притеснял его, но и не обращал на него особого внимания. Жалость-то какая. Глория не ошиблась, когда решила, что Уильям хотел поиграть с мальчишками, которые довели его до беды.

- Уильям, они жестокие, - Глория дала ему попить. И вода, и ее ласковый голос сделали свое дело. Краска немного сошла с его лица, особенно после того как Глория обтерла его концом передника, смоченного в воде. - Сейчас я найду твою шапку и принесу тебе, - пообещала она в ответ на неуклюжую благодарность Уильяма. - Надо тебе надеть ее, если ты еще долго здесь пробудешь.

Потрескавшиеся губы Уильяма сложились в слабую улыбку.

- Ты добрая, Глория. Ты не мучаешь меня, как другие.

Она тоже улыбнулась ему и от души пожалела беднягу, который хотел всех любить, а в итоге только набивал себе шишки.

- Ты тоже хороший, Уильям, и не заслуживаешь такого обращения. Хорошо было бы, если бы ты не всегда беспрекословно выполнял то, что прикажут тебе другие. Тебе это только пойдет на пользу.

Глория вздохнула, зная, что напрасно говорит все это. По виду Уильям был старше мальчишек, издевавшихся над ним, а вот по уму явно не дотягивал. Он все сделает, что они скажут, чем бы это ни грозило ему самому. Значит, на следующей неделе быть ему опять в колодках или с исполосованной спиной.

Поднявшись с колен, Глория отряхнула пыль с платья. Уильяму было очень плохо. Как же так случилось, что собрание, выносящее приговор, пошло g` кучкой негодяев и назвало это безобразие справедливостью? Взволнованная увиденным, она припомнила одного подлеца, которому неплохо было бы побыть на месте Уильяма.

***

Преподобный Джосия Беллингем стоял неподалеку и одобрительно разглядывал Глорию Уоррен. Девушка необыкновенно красива и, что еще удивительнее, у нее доброе сердце. Он, правда, не сомневался, что Уильям Кук заслужил свое наказание, но его тронуло милосердие Глории Уоррен. Она была словно великолепно ограненный бриллиант между скромными жемчужинами.

Вечно озабоченный тем, как он выглядит со стороны, Беллингем осмотрелся. Никто не обращал на него внимания, и он вновь перевел голодный взгляд на очаровательную девушку, позволяя себе то, на что никогда не решился бы в присутствии паствы.

Глядя на это прекрасное творение природы, Беллингем ничего не упустил из виду. Ни черных, как вороново крыло, волос, блестевших на солнце, ни нежной оливковой кожи, ни румяных щек, говоривших о завидном здоровье Глории. Во время службы он часто замечал, что брови и длинные ресницы у нее такие же черные, как волосы, и такие же густые. Особенно завораживали священника губы Глории, напоминавшие спелые вишни. И он отлично помнил сверкающие голубые глаза, которые не раз уводили его мысли далеко от молитвы к Богу.

При взгляде на ее тонкую талию, пышную грудь под повязанным крестнакрест платком и округлые бедра у священника забурлила в жилах кровь и ему пришлось побороться с самим собой, чтобы никто ничего не заметил. Несомненно, он видел перед собой самую красивую девушку в здешних местах и даже, возможно, в целой колонии.

Беллингем вспомнил, что уже прошел почти год после того, как его жена умерла в родах. Этот год был для него тяжелым. Он не привык жить без женской заботы и тем более без женщины в постели. Если бы не кумушки, ухаживавшие за Эстер и пустившие слух, будто все могло быть в порядке, если бы он не спал с ней чуть ли не до самых родов, он бы уже подыскал себе невесту.

Беллингем тяжело вздохнул. Чего только он ни делал, чтобы замолить свой грех. И постился, и молился, стоя на коленях по многу часов. Откуда ему было знать, что это может ей повредить, ведь это законное право мужа спать со своей женой. Правда, жена жаловалась на боли, но она жаловалась и раньше, до того как забеременела.

Что было, то прошло. Год он оплакивал Эстер и ребенка, и это был долгий год. Кстати, за это время и кумушки нашли себе другую пищу для разговоров. Теперь их, к счастью, занимали гораздо более волнующие дела. С марта в Сили-Гроув все только и говорили, что о ведьмах в Салеме. Чуть ли не каждую неделю приходили слухи о новых жертвах черной магии.

Беллингем был одним из первых, кого призвали допросить подозреваемых девиц. Опираясь на этот свой опыт и еще кое-что почитав, он написал несколько трактатов о сверхъестественном и дьявольском, которые были хорошо приняты, по крайней мере их даже сравнивали с писаниями одного признанного знатока в таких делах.

Теперь ему не о чем было беспокоиться. Вскоре он опять женится, и дай Бог, чтобы его будущая жена не меньше него любила супружеские утехи и чтобы у нее хватило приданного заплатить его бесчисленные долги. Приход бедный, и жалованья не хватает, особенно если живешь без жены и любишь пофорсить.

Глория улыбнулась Уильяму Куку, и Беллингем заметил, как преобразился несчастный парень, отчего плоть его опять восстала против вынужденного поста.

- Добрый день, преподобный отец. Улыбаясь, чтобы скрыть свои нечистые помыслы, Беллингем круто повернулся, боясь, как бы кто не распознал чтонибудь по его лицу. Придется ему сегодня вечером подольше помолиться, чтобы Господь укрепил его во вдовстве.

- Господь с тобой, матушка Уоррен. Вот смотрел, как твоя дочь жалеет сироту, - он приподнял шляпу и поклонился. - Доброе сердце у девицы.

Моди-Лэр, хотя ей нравилось, когда хвалили дочь, все же удивилась, что это нашло на сурового Беллингема. К тому же ее порадовало, что Беллингем не разделяет мнение некоторых в Сили-Гроув, считавших, будто Глория слишком своевольна для девицы.

- Она моя радость, сэр, да и другого такого доброго ребенка на свете не сыщешь.

Про себя Беллингем удивился, как такая красавица могла уродиться у простушки Моди-Лэр. За что Господь наградил ее подобной дочерью? Прищурив глаза, он вертел в руках шляпу и, вечно занятый лишь собственным благополучием, думал о том, что Глория позднее дитя у Моди-Лэр Уоррен.

Лицо матери все в морщинах, волосы давно уже поседели, узкие плечи начали сгибаться под тяжестью прожитых лет, хотя походка у нее еще оставалась по-молодому легкой. Тем не менее, недалеко то время, когда большое хозяйство окажется ей не по силам.

Взгляд священника вновь обратился на Глорию, когда она торопливо двинулась прочь от колодника, словно впереди у нее было какое-то очень важное дело. На нее было приятно смотреть, и священнику стоило большого труда вновь обернуться к ее матери, отогнав от себя грешные мысли, за которые он постановил себе еще и пост в добавление к строгим молитвам.

- Она уже не ребенок, госпожа Уоррен. Сколько ей лет?

У священника был красивый голос, которым он умел ласкать, словно песней, и стегать, словно бичом, и он знал, как им пользоваться ради достижения своих целей. Глория, несомненно, красавица, но и ему нечего стыдиться. Ростом в добрых шесть футов, с красивыми, пшеничного цвета, густыми волосами и карими глазами, опушенными светлыми ресницами, с аристократической горбинкой на носу и сильным подбородком, он производил впечатление сильного человека, который много чего может добиться тяжелой работой, хотя на самом деле тяжелой работы он не знал и руки у него были нежные, как у какого-нибудь богатого бездельника.

Моди-Лэр не замедлила с ответом.

- В прошлом месяце исполнилось восемнадцать, преподобный отец.

Беллингем остался доволен ее ответом. Чтобы она не прочитала его мысли, он прикрыл глаза. Итак, девушке пора замуж. А ему нужна жена. У Нобла Уоррена других наследников нет. Треть всего - вдовья часть, значит, ферма, может, и не самая большая в округе, но одна из самых прибыльных принадлежит дочери или будет принадлежать, когда она выйдет замуж. Он глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух. Кажется, Господь не оставил его своей заботой.

- Разве ей еще не пора замуж? - спросил он.