Дэйн опустил глаза, но потом пересилил себя и вновь взглянул на нее.
- Глориана, - начал он, пытаясь смягчить свой хриплый голое, - наш брак заключался не по любви, он был не больше чем контрактом.
Она моргнула. Это было что-то новое: брак по любви. Если чувства вспыхивали до брака, это считалось счастливой случайностью. Но так бывало редко. Нет, чувства росли медленно, день за днем, когда люди начинали жить вместе и учились любить и ценить друг друга. Но Глориане было отказано в этом счастье, и она едва не разрыдалась при мысли о подобной несправедливости.
- Мой отец, - сказала она холодно, расправляя юбки своего пышного платья, - считал вас человеком чести и долга, который держит свое слово.
Дэйн поморщился, показывая, что колкость Глорианы попала в цель, а потом улыбнулся.
- Прекрасная Глориана, неужели вы хотите мужа, который желает другую?
Глориана вырвала у него свою руку и резко встала. Капюшон плаща откинулся, открывая ее прекрасные волосы, но она даже не потрудилась водворить его на место.
- Нет, - тихо и с яростью молвила она, и слова ее эхом отдались в огромной комнате. - Нет, не хочу. - Глориана повернулась к нему спиной, чтобы хоть отчасти скрыть свои страдания, но почувствовала, что он подошел к ней.
- Не так уж все и плохо, - ласково заверил ее Дэйн. - В Англии много женских монастырей. В любом из них такая одухотворенная девушка, как ты сможет прекрасно провести свои дни...
Глориана резко повернулась к нему.
- Монастырь? - неверяще переспросила она. - Вы что, надеетесь упрятать меня в монастырь, будто я сумасшедшая, как Элейна, или прелюбодейка?
Дэйн скрестил руки на груди. В конце концов он воин, напомнила себе Глориана, его стихия отнюдь не мир, но война. В его холодных голубых глазах зажглись гневные искорки.
- Ты так возмущена, словно тебя сажают в клетку. Монастырь не такое уж плохое место. Мариетта сама выросла и получила воспитание в одном из...
- Так пусть она и убирается туда, пусть сидит там и прядет, вышивает и молится! На здоровье! А я - ни за что!
- Хоть ты в действительности и не жена мне, но все «же я несу за тебя ответственность. И я позабочусь о тебе, хочешь ты этого или нет!
Глориана зло рассмеялась, всплеснув руками.
- Ах, я ваша забота, да? Ну уж нет! Я - женщина из плоти и крови, я хочу жить и дышать вольным воздухом. И вам не удастся запереть меня в монастыре в угоду вашей совести, если только она у вас осталась! У меня есть золото, дом и здесь, и в Лондоне. Я прекрасно могу сама позаботиться о себе!
Дэйн на мгновение прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. В глубине души Глориана любила Дэйна, но сейчас она была так возмущена, что призывала ему на голову все известные ей проклятья.
- Ты не будешь жить одна. - Когда он наконец заговорил, в голосе его были слышны угрожающие нотки.
- А я и не собираюсь жить одна, - упрямо ответила Глориана. - У меня есть слуги, которые будут заботиться обо мне.
- Это совсем другое, - осторожно ответил Дэйн. - Женщину нельзя оставлять одну, без присмотра...
Глориана пробормотала какое-то непонятное ругательство. Должно быть, она слышала его в том, другом мире, о котором ей запрещено было вспоминать и говорить...
- А вдовы? - нашлась она. - Они предоставлены сами себе и прекрасно справляются, и не только в Англии, но и во всем мире.
- Но ты не вдова.
- Молю, не пытайтесь причинить мне лишних страданий, напоминая мне об этом, сэр, - нарочито вежливо ответила Глориана, сделав реверанс. - Вместо вдовства я буду носить клеймо шлюхи, отвергнутой благодетелем, которого терзают угрызения совести. Меня запрут в монастырь. Так ленивый слуга запихивает под ковер носком туфли дохлую мышь, чтобы она не портила вид комнаты.
Даже в полутемной комнате Глориана увидела, как Дэйн побледнел, потом густо покраснел. - Тебя назовут шлюхой, - прошипел он, - если только ты будешь вести себя так глупо и непристойно, как задумала. К счастью, я избавлю тебя от этой ошибки и сам позабочусь о тебе! - Дэйн был так распален, что казалось, у него изо рта вырвется сейчас огонь и испепелит Глориану.
Разговор для нее был окончен. Оставив упавший плащ валяться на полу у ног Дэйна, Глориана повернулась и, прошуршав по свежим тростниковым циновкам, вышла из комнаты. На пороге она остановилась и повернулась к мужу.
- Ты человек без совести, - сказала она, - ты не заслуживаешь высокой чести называться рыцарем. Отправляйся в ад и гори там синим пламенем, мне на тебя плевать!
С этими словами Глориана покинула покои Элейны и величаво спустилась по ступеням лестницы.
Дэйн остался один в комнате, где когда-то давно, еще мальчишкой, сидел у ног Элейны, слушая ее игру на арфе, веселое пение или замечательные волшебные сказки. Как он любил эти сказки! Полные таинственности, магических чар и забавных проделок! Он и сейчас помнил их, но только как волшебный сон. Ему захотелось увидеться с Элейной, несмотря на то что сейчас она не смогла бы вернуть ему душевный покой, так как сама потеряла его. Сейчас ему не смогли бы помочь ни ее пение, ни игра на арфе, ни чудесные истории.
Внизу он столкнулся с Эдвардом, который, без сомнения, поджидал его. Юноша чистил грушу тонким ножом и наверняка считал себя фигурой устрашающей. Дэйн с трудом подавил улыбку.
- Привет, Эдвард, - сказал Дэйн. - Я еду засвидетельствовать свое почтение леди Элейне. Поедешь со мной?
Эдвард удивленно взглянул на него. Приглашение ли удивило брата или явный отказ Дэйна прояснить что-либо насчет своего разговора с Глорианой, лорду Кенбруку было все равно. Пусть его удивляется.
- Элейне? - переспросил Эдвард, будто впервые услышал это имя. - Но ведь она умалишенная!
Шагая по направлению к конюшням, Дэйн ответил:
- Может, и так, а может быть, она умнее нас всех вместе взятых.
- Но она видит то, чего нет, - не отступался Эдвард, едва поспевая за братом. - А еще, говорят, она слышит голоса.
Дэйн пожал плечами.
- Ну и что? Выходит, это мы глухи и слепы.
Что-то в собственных словах неприятно поразило Дэйна, и он встряхнул головой, отгоняя мрачные мысли.
- Во всяком случае, - продолжал он, - во мне нет страха перед благородной леди Элейной.
Войдя в конюшню, Дэйн оседлал Пелея. Огромный свирепый жеребец затоптал уже не одного злополучного конюха, поэтому Дэйн больше не пользовался их услугами. Эдвард, решивший, как видно, присоединиться к брату, вывел во двор своего старого мерина. Дэйн улыбнулся, узнав потертое седло.
- Я хочу поговорить о Глориане, - заявил Эдвард, когда они подъехали к воротам, которые были открыты, несмотря на проблемы Гарета с соседом, бароном Мэрримонтом.
- А я нет, - ответил Дэйн, когда копыта их коней глухо застучали по древнему деревянному мосту. - Ты скоро станешь рыцарем, Эдвард. Давай-ка лучше поговорим об этом.
Дорога, вьющаяся рядом с пустым рвом, была обсажена дубами. Их листья трепетали на ветру, ловя солнечный свет. Все тревоги вдруг оставили Дэйна, и он просто тихо радовался тому, что снова дома.
- Я буду наемником, - сказал Эдвард. - Как ты. Может быть, я поеду воевать с турками.
Ужасные образы - призраки прошлых сражений - пронеслись перед глазами Дэйна. Он видел, что делали знаменитые турки на войне и что делали с ними. Но за долгие годы службы он научился загонять страшные воспоминания в самые дальние уголки памяти. Вот и сейчас он снова встряхнул головой и улыбнулся.
- Это твоя жизнь, - просто сказал он. - Ты волен распоряжаться ею. - И тут же Дэйн увидел лицо Глорианы, ее ироническую усмешку, когда дерзкая девица заявила ему, что и она имеет право распоряжаться своей жизнью.
- А ты? - спросил Эдвард. - Ты когда-нибудь поедешь еще воевать ради денег?
Скрипнуло седло, когда Дэйн повернулся к своему младшему брату.
- Когда я сам буду знать ответ на твой вопрос, Эдвард, - произнес он, - то непременно скажу его тебе. Война - это не игрушки, Эдвард. Это не битва понарошку, когда двое юнцов с мечами воображают себя рыцарями, это не партия в шахматы. Нет, это жестокое, безобразное ремесло, пот и кровь, и я устал от этого.
- Ты стар, - выдал Эдвард как нечто само собой разумеющееся.
Дэйн расхохотался, вспомнив, что так же думал и о Глориане, боясь найти ее седой, сморщенной, беззубой каргой. Каким же он был глупцом - таким же, как сейчас Эдвард!
- Да, - сказал он, понимая, что спорить сейчас бесполезно. - Я уже стар и ни на что больше не гожусь, кроме как лежать у камина, как охотничий пес, загнавший в своей жизни немало зверья.
На сей раз Эдвард промолчал, и Дэйн облегченно вздохнул. Он был солдатом, командиром. Он не привык вести праздные речи и на дух не переносил подобные разговоры. Он уже понадеялся было, что они в молчании достигнут аббатства, как юноша заговорил вновь.
- Я бы стал ухаживать за Глорианой, - пробормотал мрачно Эдвард. - Она красива, добра, жизнерадостна. К тому же еще и умна.
