Анна Климова - Люби меня нежно

Перемыв посуду и все, что можно было перемыть, она принялась за остальные комнаты.

Видела бы Тамарка, что творилось в ее шикарной квартире!

Все пять комнат выглядели так, будто тут недавно располагался военно-полевой бордель, спешно эвакуированный куда-то. Везде валялись пакетики из-под презервативов, окурки, обертки от конфет, сигаретные пачки, куски пиццы, баночки из-под разных кока-кол, бутылки шампанского. Целое поле битвы представляла собой спальня супругов Климовых, и особенно огромная постель, в которой юный последователь Камасутры предавался бог знает каким утехам (каким именно, Светлана Владимировна даже думать не хотела).

«Далеко парень пойдет», — вздохнула она и споро привела квартиру в божеский вид, попутно взяв из потайной шкатулки 200 долларов, которые ей оставляла Тамарка. Света вначале всегда опускала в шкатулку сдачу, остававшуюся после всех расходов на пропитание детей Тамарки, которых она частенько оставляла одних, но подруга резко заявила, что и слышать не хочет ни о какой сдаче. «Я знаю, как эти двое паршивцев гадят, так что считай, что это твой дополнительный заработок».

После уборки она приготовила обед.

Олега не было довольно долго, и когда он вернулся наконец с хлебом и солью, его встретили аппетитные запахи из кухни.

— Теть Свет, вас сам Бог послал! Дайте посмотрю, нет ли у вас крылышек? — сказал Олег, делая попытку повернуть ее к себе спиной.

— Ну тебя! — отмахнулась она, шутливо занеся над его головой толкач для картофеля. Он так потешно скривился и сжался, будто ожидая удара, что она невольно улыбнулась.

— Ну лоботряс же! Вот лоботряс! Бить тебя некому.

На Олега решительно невозможно было сердиться. И хотя за услуги, ему оказанные, он никогда не говорил «спасибо», принимая их как само собой разумеющееся, окружающие особенно долго и не возмущались. Под действием обаяния Олежки таяли даже самые ожесточенные сердца и рты расплывались в неудержимой улыбке.

К примеру, насколько Света знала, дочери доставалось за беспорядок от Тамарки больше, чем Олегу.

Вот и сейчас Света чувствовала, как сердце наполняет легкость, а тяжелые, тревожные мысли отступают куда-то далеко-далеко. Ведь если бы с Вадиком случилось что-то плохое, Олег бы знал об этом и просто не мог бы вести себя так, как всегда.

Она позвала его обедать. Тот, давно уже исходивший слюной, примчался незамедлительно. Она налила ему только что сваренных щей (Тамарка обычно не очень утруждала себя готовкой, предпочитая кормить семейство рекламными супами от «Галины Бланки»), положила большую гору картошки с жареной курицей, подвинула хлеб и салат.

— Круто! — восхитился Олег, втягивая носом аромат щей. — Мать уже достала своими бульонными кубиками.

В устах Олега для ее стряпни это выглядело как комплимент.

Светлана Владимировна села напротив него за стол и с улыбкой принялась наблюдать за его здоровым аппетитом. Она решила повременить с вопросами, которые ее больше всего волновали, и подойти к ним издалека.

— Когда мать-то приезжает?

— Недельки… через две, не раньше, — он сглотнул и три раза ударил костяшками пальцев по столешнице.

— Ох, и ввалит же она тебе, когда застукает.

— Тамарка? — переспросил он в свойственной ему бесцеремонной манере называть всех за глаза, даже мать, по имени. — He-а, она во мне, ясном соколе, души не чает.

— Ох, господи, откуда такая непробиваемая, чудовищная самоуверенность? — ткнула она его пальцем в лоб. — Отец твой, вроде, нормальный мужик, без этих твоих выкрутасов.

— Я — не отец. Он типичный подкаблучник, получающий от давления этого каблука всяческое удовлетворение. Жуткий парниша.

— Еще добавить? — обреченно вздохнув, спросила она.

— Теть Свет, я вам что — лошадь? — возмутился он.

— Нет, не лошадь, — спокойно согласилась она. — Жеребец — будет правильнее.

Олег чуть не подавился.

— Мадам, вы меня смущаете.

— Как же, тебя смутишь. Смотри, принесет какая к порогу ребетеночка, скажет: принимай, папашка, пополнение.

— Несчастная женщина! — продекламировал он. — Что вы понимаете в юношеской гиперсексуальности? А может, было бы лучше запираться в ванной и делать это ручкой?

— Тьфу на тебя! — возмутилась Светлана Владимировна.

— Отсталый вы человек, тетя Света, — трагически вздохнул Олег. — Воспитанный на лозунге: «В СССР секса нет!» Да, кстати, надеюсь, вы не собираетесь представить Тамарке подробный доклад о моем отвратительном поведении?

— Ага, надейся, надейся, — кивнула она многозначительно. — Надежды юношей питают.

— Теть Свет, мы же друзья, в конце концов. Свои в доску люди!

— Что ж, ладно, — согласилась Светлана Владимировна. — Только ты мне должен ответить на несколько вопросов.

— Вау! Мне прямо страшно стало.

Больше не обращая внимания на его игривое настроение, она спросила:

— Скажи мне, Олег, что происходит с Вадимом?

На какое-то мгновение Света уловила в его глазах озадаченность и настороженность, но потом он улыбнулся, как всегда.

— А что происходит с Вадимом? Ничего с ним не происходит.

— Не лги мне, Олежка. Я могу с тобой пошутить, поболтать о разных глупостях, но это не значит, что я глупая и недалекая дура, которую можно водить за нос. Что происходит? Вы же ходите везде вместе. По вашим этим клубам, барам, кабакам, что у вас там еще… Вадик изменился. Я не знаю, что с ним такое. Ему звонят какие-то люди и что-то требуют. И мне кажется, ты об этом что-то знаешь.

— Тетя Света, я ничего не знаю, — неожиданно раздраженно ответил он и встал из-за стола. — Спросите у него сами. Но одно хочу сказать, что он набитый дурак. Вы уж, тетя Света, извините за прямоту. Если он впутался в дерьмо, то пусть сам и выпутывается, так как я его туда пинками не толкал.

— Во что он впутался? — похолодела она, прижав руки к груди.

— Так, кажется, я пообедал и теперь очень спешу…

— Олег, подожди, Олег! — она удержала его за рукав. — Послушай, я все равно узнаю: от тебя, от Вадика или еще от кого. Но будет лучше, если ты мне скажешь сейчас… Я же с тебя не слезу! А если узнаю, что ты виноват…

— Ни в чем я не виноват! — воскликнул Олег. — Просто Вадик должен большие деньги большим людям. И в этом виноват только он сам! Понятно?

Через несколько минут он выбежал из квартиры.

«Большие деньги большим людям… большие деньги большим людям… большие деньги большим людям…», — всю дорогу до дома стучало в ее голове, и она никак не могла понять смысл этих слов. Просто отказывалась понимать! Какие «большие деньги» и какие «большие люди»? Что за кошмарная обезличенность, из которой совершенно ничего нельзя понять? Сколько же можно было задолжать, чтобы какие-то типы звонили по нескольку раз на дню? 50 долларов? 100? Или (Господи, помилуй!) 1000? Но когда же Вадик мог взять ТАКИЕ деньги и на что потратить?

Света терялась в догадках и решила во что бы то ни стало добиться ответа от сына. В словах Олега — «большие деньги большим людям» — заключался угрожающий смысл, какая-то смертельная неотвратимость. Это пугало и одновременно настраивало ее на решительный лад.

Вадим долго бродил по городу. Он пытался развеяться, но это был самообман, глупая и неосуществимая попытка уйти от реальности. Более того, он почувствовал раздражение из-за толкотни и смрада машин. Его воротило от ярких витрин безумно дорогих магазинов, которые, словно издеваясь, выставляли напоказ безденежной черни изящные вещи.

Деньги… Вечная проблема. Вечная головная боль. Сколько он себя помнил, столько и слышал: «Нет денег, сынок». Это было словно позорное, несмываемое клеймо. Мать всю жизнь работала, чтобы хоть как-то прожить. И в то же время он видел, с какой легкостью некоторым достаются эти «фантики». Казалось, они просто липнут к их рукам.

Вращаясь с Олегом в компании знакомых и друзей, он видел этих богатых, довольных жизнью молодых людей, которые могли позволить себе зайти от нечего делать в кафе, купить пиццу и, брезгливо поморщившись, отодвинуть ее в сторону, удовольствовавшись веселым необременительным разговором. Он тоже покупал и тоже отодвигал в сторону, но если бы не друзья, обязательно бы сожрал эту пиццу только потому, что за нее была заплачена сумма, которую хватило бы на килограмм колбасы.

А эти вечные разговоры по сотовым телефонам. Они разрывали ему уши! А одежда! Они могли позволить себе посетить шикарный «Эгоист», «Саж» или «Ливайс» и просто купить понравившуюся вещь. Он же вынужден был часами ходить по рынку, прицениваться, торговаться, подсчитывать и, скрепя сердце, купить что-нибудь, чтобы хоть немного быть похожим на них — счастливых деток, никогда не считавших сдачу, никогда не ломавших голову над тем, где подешевле купить пачку крупы или сосиски. «Макдоналдс» был для них обычной забегаловкой, где, прервав вояж по вечернему городу, можно перекусить и поболтать.