Мариетта следила за Йозефом Геббельсом, который произносил речь с трибуны. Она не могла не согласиться с тем, что он очень талантливый оратор. Геббельс мастерски использовал все модуляции своего голоса, который становился то звенящим, то теплым, почти отеческим. Короткие, рубленые фразы стрелами пронзали аудиторию. Все сказанное подкреплялось энергичными движениями длинных нервных рук, что еще больше воспламеняло зал.
Она прищурилась, чтобы получше рассмотреть Магду Геббельс, которую сопровождали две ее дочери. Белокурые и тихие малышки Хельга и Хильда не сводили с отца глаз. Магда загадочно улыбалась, и тот, кто ее не знал, мог подумать, что она получает удовольствие от услышанного. Но Мариетта знала, что супруга министра умирает от скуки. Измены мужа закончились именно благодаря показному энтузиазму фрау Геббельс, который она умудрялась демонстрировать всем во время этих грандиозных представлений. На самом деле в Берлине остались только две вещи, способные вызывать хоть какие-то эмоции: страх бомбардировок и скука. Военные действия привели к закрытию магазинов по продаже модной одежды, бижутерии, галантереи, а также ночных баров. Танцевать запретили еще раньше. Задорные шансонье и кабаре остались только в воспоминаниях. Лишь в «Адлоне» еще можно было выпить мало-мальски приличный коктейль.
Дрожь пробежала по залу. Сталинград… Геббельс произнес название русского города на Волге, слышать которое было больно германскому народу. Мариетта увидела, как Курт оглядывается по сторонам. В начале месяца под звуки Пятой симфонии Бетховена по радио объявили о капитуляции германской армии после многомесячного окружения под Сталинградом. Фюрер объявил национальный траур в честь славных воинов, чьи жертвы не были напрасными. Ошеломленно подсчитывали потери вермахта, которые составили около двухсот пятидесяти тысяч погибших. Сдавшиеся в плен Красной армии сто тысяч солдат были отправлены в Сибирь. Никто не сомневался, что лучше смерть, чем большевистский плен. Приглушенными голосами говорили о повороте в войне, и многие были уверены, что смерть многих тысяч людей оказалась напрасной. Все это вызывало нехорошие чувства. «Но только не этим вечером», — говорила себе Мариетта, убежденная, что каждый из присутствующих здесь скорее зашьет себе рот, чем выдаст вслух подлинные мысли.
Слушая речь Геббельса, она обращала внимание на то, как все громче становился его голос.
— Германская нация стоит перед выбором, — вещал он. — Настало время для тотальной войны. Вы хотите тотальную войну?
Мариетта взволнованно посмотрела на сына, который вместе с остальными вскочил с кресла. Воспитанник национал-социализма, рьяный поклонник своего отца, прекрасный ученик, он не имел другого желания, кроме как сражаться за родину.
— Верите ли вы фюреру?! Верите ли вы в полную абсолютную победу германского народа?! — разрывался Геббельс, ответом которому был воодушевленный рев людей.
Мариетта испуганно почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Они потеряли голову! Они хотят мобилизовать всех немецких жителей! Что означает понятие «тотальная война»? Война — это смерть. А разве есть разница между обычной и тотальной смертью? Как можно еще верить в победу, когда Соединенные Штаты приняли участие в конфликте, когда старинные немецкие города подвергаются чудовищным воздушным налетам, а Советский Союз нанес германским войскам историческое поражение? Однако Геббельс неумолимо продолжал:
— А теперь я обращаюсь к вам, женщины! Хотите ли вы, чтобы наше правительство гарантировало вам право посвятить себя продолжению войны, заменив мужчин на их тыловых работах, чтобы они, оказавшись свободными, могли сражаться на фронтах?!
Волна аплодисментов прокатилась над толпой. «Боже мой!» — восклицала про себя Мариетта, не в состоянии понять такую ужасную и абсурдную страну, невменяемые руководители которой отправляли на верную смерть мужчин, женщин и даже детей. Охваченное волнением лицо мужа было серьезным, и это настроение передавалось Акселю. В первый раз она спросила себя, справилась ли со своей задачей как мать, позволив сыну поверить этим негодяям.
Геббельс продолжал задавать вопросы толпе, которая с энтузиазмом отвечала громовым «да». «Словно находишься на свадьбе сумасшедших, — думала Мариетта, сдерживая нервный смех. — Навеки в горести и радости, пока смерть не разлучит нас».
— Согласны ли вы с тем, что мы принимаем радикальные меры для искоренения оставшихся немногих колеблющихся и предателей, которые хотят мира в самом разгаре войны, хотят якобы избавить народ от страданий ради их собственного благополучия?! Вы согласны с тем, что мы будем обезглавливать всякого, кто будет выступать против войны?!!
С яростной ненавистью к «предателям» встретила такое предложение обманутая пропагандой толпа. Крики стали оглушительными. Мариетта поднялась скрепя сердце, чтобы тоже похлопать. Зрители топали и свистели, заглушая вой сирен противовоздушной обороны, предупреждающий об очередном нападении. Аксель прижался к ней, как всегда делал, слыша сигналы воздушной тревоги. С нехорошим чувством, что у нее украли сына, Мариетта почувствовала сожаление и стыд. Она знала, что во всем этом есть и ее вина.
Бездушный, холодный свет мрачного неба над Польшей зимним утром 1943 года не радовал обитателей концлагеря Аушвиц.
Когда супруга коменданта лагеря фрау Хосс узнала, что в лагере появились швеи, она потребовала, чтобы свое мастерство они использовали по назначению, и посадила двух работниц у себя дома. Они должны были обшивать семью коменданта, изготовляя костюмы для Рудольфа Хосса, бывшего адъютанта в лагере Заксенхаузен, и элегантные наряды для его жены и детей. Когда другие эсэсовцы узнали об этом, пришлось организовать целый цех в лагерном бараке, где жили некоторые надсмотрщики и работали двадцать четыре молодые женщины. С сырьем проблем не было: использовалась одежда тех, кого раздевали, прежде чем отправить в газовую камеру. Иногда попадались новые рулоны сатиновых, бархатных или шелковых тканей, которые поступали из оккупированных и разграбленных стран.
Опустив глаза, Сара рассматривала сделанное. Ей было холодно. Особенно мерзли низ живота и босые ноги, обутые в широкие деревянные сабо. Шифоновая косынка покрывала разбитую голову. Израненные руки дрожали, и ей приходилось прилагать большие усилия, чтобы выполнять работу.
Виктор погиб. Когда арестованных пригнали в лагерь, эсэсовцы стали отбирать людей на тяжелые физические работы. Тех, кого они считали непригодным для этого, сразу уничтожали. От изнеможения Сара стала уже забывать лицо своего мужа.
Далия тоже погибла. Ее вырвали из рук Сары, когда они выходили из вагона, предназначенного для перевозки скотины. От Далии остался только пепел. Но Сара помнила о ней все: запах волос, родинку на верхней части плеча, доверчивый взгляд.
Ножницы выскользнули из пальцев и больно порезали руку. Сара долго смотрела, как кровь течет по коже возле номера, вытатуированного голубой тушью. Она ничего не чувствовала.
— Будь внимательна! — прошептала соседка, вытирая ее руку рукавом своей полосатой робы. — Испортишь ткань. И поторопись, надо закончить вовремя.
Каждую субботу, ровно в полдень, швеи сдавали готовую одежду, предназначенную для охранников, офицеров СС, их жен или любовниц. Швеи должны были сделать как минимум два платья в неделю. Если работа нравилась, они могли получить кусок хлеба сверх нормы. Время от времени приходилось выполнять специальные заказы от женщин на разные случаи — свадьбы или крестины. Рассказывали, что некоторые особо удачные наряды отправлялись в Берлин.
Сара проигнорировала замечание соседки, поднялась и подошла к зарешеченному окну. Снаружи небо было слепое, безжалостный ветер резал кожу, словно лезвие бритвы. Той ночью на болотах и равнинах Силезии все еще шел снег. Сара подумала о Феликсе. О Лили. Под небом более приветливым, за тысячи километров отсюда ее дети не ощущали этого запаха смерти. Она доверила их женщине, которая могла их защитить, и это было ее единственной причиной пытаться выжить. Сара сжала кулаки. Даже теперь, когда у нее отняли последнее — ее имя, она все равно в это верила, обязана была верить.
Берлин, ноябрь 1943Остатки стен здания магазина Линднеров поднимались к голубому холодному небу. Разорванные афиши с нацистской пропагандой на закрытых дверях напоминали о том, что необходимо остерегаться шпионов. Товары давным-давно исчезли. Чернели оконные проемы с выбитыми стеклами. Прямое попадание бомбы положило конец некогда славному универмагу, от которого уцелел только фасад.
«Что стало с Сарой? — думал Макс, превозмогая сильную боль. Ему так и не удалось отыскать ее следы. — Жива ли она еще?»
