Но тогда Анна была слишком счастлива. После того как они встретились и полюбили друг друга, она стала такой эгоисткой и думала только о себе. Ей хотелось, чтобы Генри без остатка принадлежал только ей, а о детях она тогда и думать забыла. И вот теперь Анна осознала, какую огромную ошибку совершила. Генри носил фамилию Хейл, был наследником империи и сам нуждался в наследнике. Человек, занимающий положение Генри, не имел права просто влюбиться.
Анна прижала пальцы ко лбу. Ее переполняло чувство вины и сожаления. Она медленно поднялась и пошла прочь от скамейки. Прошла мимо няни и розовощекой малышки, играющих в пряжи. Женщина закрывала лицо руками и спрашивала:
— А где Риа? — потом отводила ладони и ворковала: — Вот она где.
Анна уже далеко отошла от них, но до нее все еще доносился веселый смех ребенка и женщины. Их счастье словно дразнило ее, и она с тяжелым вздохом прикрыла глаза. С того самого дня в Тарритауне, когда Элизабет-Энн подарила им дом, Анне казалось, что она всюду видит детей, особенно малышей, и это напоминало ей то, чего не могло дать ее собственное изуродованное тело.
Она еще раз глубоко вздохнула, потом встряхнулась. Посмотрев на часы, Анна увидела, что до ее встречи с Генри в «21» остается всего пятнадцать минут. Ей придется поторопиться, если она хочет успеть вовремя. Распрямив плечи, она быстро пошла из парка. Что бы ни происходило, женщина пообещала себе не говорить Генри о том, что ее беспокоит и как сильно. Эту проблему создала она сама, и ей самой придется искать решение. Не имеет она права осложнять его жизнь своими трудностями, во всяком случае, пока сама не решит, что делать. Анна слишком любила мужа. Для нее он был всем. Она любила его достаточно для того, чтобы…
Анна резко остановилась, ее сердце бешено колотилось. Неужели это правда? Неожиданно решение всех ее проблем возникло перед ней. Чувства переполняли ее. Ей пришлось глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться и еще раз все обдумать. Но думать тут было особо не над чем. Ее решение было таким же внезапным, таким же инстинктивным, как и ее любовь к Генри. Потому что именно любовь подсказала ей это решение.
Она достаточно сильно любит Генри, чтобы попытаться родить ему ребенка.
Осознание этого переполнило ее радостью и ощущением собственной всесильности. Тяжесть депрессии куда-то испарилась. Она чувствовала себя всемогущей, свободной и такой счастливой от того, что встретила такую любовь.
Но, даже испытывая прилив необыкновенной радости, Анна знала, что Генри не должен узнать о величине приносимой ею жертвы. Он не должен догадаться о том риске, которому она себя намеренно подвергает, не должен узнать, что, давая жизнь их ребенку, она, весьма вероятно, расстанется со своей собственной. Только она сама могла рискнуть и принять такое решение, Генри никогда бы не позволил ей этого сделать, если бы знал. Но для Анны теперь только одно имело значение — их любовь должна продолжиться в ребенке. Следовательно, она постарается все держать в секрете от Генри любой ценой.
Женщина сразу же поняла, насколько трудно будет осуществить свой план. Сколько моментов следует принять в расчет. Доктор и гинеколог семьи были самыми лучшими в городе, но их услугами пользовалась и Элизабет-Энн. А Анна прекрасно знала, что бабушка в дружеских отношениях с обоими врачами.
Что ж, значит, ей придется просто-напросто найти другого врача. Вряд ли это будет так уж трудно сделать. В конце концов, Нью-Йорк не Италия. Штаты — одна из самых передовых стран мира, истинная земля обетованная для терапевтов, специалистов и больниц. Народ съезжается сюда изо всех уголков земного шара с различными недугами и расстройствами здоровья. Вполне возможно, что при такой квалифицированной медицинской помощи она не только сможет выносить ребенка, но и выживет сама. Ради осуществления своей мечты стоило бороться, это была очень заманчивая возможность. Да, если человек любит так сильно, как она, для него нет ничего невозможного.
Анна дошла до Пятой авеню и торопливо зашагала по тротуару, переполненная возбуждением. Ее глаза блестели, каждый глоток воздуха словно пьянил ее. Женщина почти бредила от радости. Она чуть ли не танцевала, идя по улице, улыбаясь каждому прохожему, особенно детям, младенцам!
Да, теперь, когда Анна приняла решение, она чувствовала, как все внутри нее трепещет от переполняющей ее любви, чувствовала себя непобедимой и абсолютно живой.
Генри и Элизабет-Энн были в Греции на переговорах по поводу заключения контракта на строительство курорта Иерапетра-Вилледж, когда раздался телефонный звонок. Снял трубку в апартаментах «Перикл» отеля «Хейл Афины» Сотириос Киркос, местный представитель компании «Отели Хейл».
— Это вас, мистер Хейл, — обратился он к Генри, прикрывая микрофон рукой. — Офис в Нью-Йорке.
— Я отвечу, спасибо. — Генри встал с белой кушетки и прошел по отполированному мраморному полу к столику, на котором стоял аппарат.
Элизабет-Энн осталась сидеть, изучая стоящий перед ней макет Иерапетра-Вилледж, задуманного ею курорта на Эгейском море. По ее замыслу, это должна была быть идиллическая рыбацкая деревушка с прибрежными тавернами и ветряными мельницами. Уловив, что тон Генри изменился, она взглянула на внука и стала внимательно прислушиваться.
Когда Генри положил трубку на рычаг, его лицо побелело, как мел. Он смотрел через комнату на Элизабет-Энн.
— Звонил доктор Дадурян, — еле слышно сказал он. — Анну положили в больницу.
— Что? — Элизабет-Энн быстро поднялась на ноги и подошла к нему. — Он сказал, что произошло?
Внук покачал головой:
— Только, что она может потерять ребенка.
— О, Генри!
Тот отвернулся и вышел на залитую солнцем террасу. Глубоко засунув руки в карманы, ничего не видящими глазами Генри смотрел на возвышающийся вдали над панорамой города Акрополь. Элизабет-Энн пошла за внуком и встала рядом, зажмурившись от сияния солнца Греции. Она взяла его под руку.
— Анна и сама может умереть, — только и произнес Генри.
Элизабет-Энн показалось, что эти слова вонзились в нее, словно острый нож. Нет, этого не может быть.
Но когда Генри обернулся к ней, она увидела холодный ужас в его глазах и поняла, что это правда. Но потом страшное отчаяние, проступившее на его лице, будто придало ей силы. Она сказала себе, что сейчас не время давать волю собственному страху. Не имеет значения, насколько сильно волнуется она сама, ей надо быть сильной. Генри нуждается в ней.
— Оставайся здесь, дорогой, — твердо сказала Элизабет-Энн к торопливо ушла в комнату, чтобы переговорить с Сотириосом Киркосом.
— Мистер Киркос, не могли бы вы заказать для нас билеты? Нам необходимо немедленно вылететь в Нью-Йорк.
Грек не знал, что за новости получили Хейлы, но их горе было очевидным.
— Мне очень жаль, миссис Хейл, но ни сегодня днем, ни вечером нет рейсов. Боюсь, что вам придется ждать до завтрашнего утра.
— Завтра утром — это слишком поздно, — Элизабет-Энн помолчала, прокручивая про себя другие варианты. — У нас есть только один выход — зафрахтовать самолет. Вы можете организовать это для нас? Мне подойдет любой самолет, только бы он смог перелететь через океан. Расходы меня не волнуют.
— Хорошо, миссис Хейл.
— И пожалуйста, распорядитесь насчет машины, которая доставит нас в аэропорт немедленно. Мы подождем там, пока самолет будет готов к вылету.
— Да, миссис Хейл. — Сотириос Киркос вежливо поклонился и вышел из комнаты.
Элизабет-Энн снова вышла на террасу. У нее возникло ощущение, что ее лицо застыло, словно маска.
— Не будем тратить время на то, чтобы укладывать чемоданы, — сказала она Генри. — Персонал может сделать это за нас и переслать вещи или мы сами заберем их, когда снова вернемся сюда. Нам нужны только наши паспорта. Мы уезжаем прямо сейчас.
Генри медленно повернулся к ней. В его глазах стояли слезы.
— Я люблю ее, — заговорил он прерывающимся голосом. — Господи, как же я люблю ее. Если с ней что-нибудь случится… — Его голос прервался рыданием.
Элизабет-Энн обняла внука и прижала к себе. Она закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы, не имея силы взглянуть ему в лицо и увидеть на нем отражение собственных страданий.
— Я это знаю, Генри, — мягко произнесла она. — Я тоже люблю ее.
«Больше, чем ты можешь даже себе представить».
В половине третьего утра они были уже в клинике при Колумбийском университете. Доктор Дадурян мерил шагами вестибюль, поджидая их. Как только он увидел входящих Элизабет-Энн и Генри, сразу же торопливо пошел им навстречу.
— Как она, доктор? — не тратя времени на приветствия, спросила Элизабет-Энн.
