Джойс Элберт - Безумные дамочки

Лу впервые встретилась с Робертом после памятного Дня благодарения в прошлом месяце, и сейчас, одетая в норковую шубку, она не чувствовала себя той девушкой, которая голая лежала на обеденном столе на глазах семерых человек. Ей было интересно знать, что чувствует Роберт в своем консервативном сером костюме и полосатом галстуке. Может, ему тоже немного не по себе говорить с ней серьезным профессиональном тоном о неуспеваемости ее дочери?

Лу смешило их положение. Она — озабоченная мать. Роберт — дипломированный психолог. И при всем этом месяц тому назад они были потной, трахающейся парой эксгибиционистов.

— Я думаю, что могу говорить с тобой откровеннее, чем с другими родителями. — Перед Фингерхудом лежал отпечатанный на машинке отчет, в который он все время заглядывал. — Иногда со мной это случается. Обычно я перевожу с профессионального языка на бытовой. Если я могу говорить прямо, то это более эффективно и исключает неприятную вероятность недопонимания.

Комната, в которой они сидели, была сравнительно пустой. Ни картин на стенах, ни ковра на полу, ничего декоративного. У окна, выходившего на Парк авеню, стоял другой стол с кучей детских игрушек. Лу знала, что это не просто игрушки, а часть тестов, но ей все равно казалось, что она сидит в чьей-то детской. Нет, не совсем в детской, а в той, где дети играют, а отец работает из-за недостатка места в доме. Комната противоречила всем ее представлениям об уюте. Она выглядела так, будто рабочий стол Фингерхуда плавал в море цветных блоков и нелепых конструктивистских игр, и это странным образом противоречило вниманию и сосредоточенности. Фантазия и болезнь.

Лу раздражало это противоречие обстановки даже больше, чем противоречивость их взаимоотношений с Робертом.

— Джоан спокойно отнеслась к тестам, — прочитал Роберт из отчета. — Она легко и точно реагировала. Было несколько случаев, когда девочка смущалась и отказывалась контактировать. Это касалось только тестов Роршаха, но в других случаях все было нормально.

Лу думала о том, что все это значит. Ее смущала холодная, отчужденная терминология, которой Роберт задевал ее нежные материнские чувства. Пусть она формально отказалась от ребенка, но чувства у нее остались. Как и всем родителям, ей было противно слушать, как ребенка описывают психологическими терминами, и хотя отвергала это, в глубине души признавала, что действует по обычному шаблону. Лу всегда выбивалась из общей колеи, но чем дольше она жила, тем больше сомневалась, что очень отличается от остальных. Иногда ей хотелось быть обычным человеком: поддаться слабости, не напрягаться, не бороться изо всех сил. Но чем она будет без борьбы? Драться и побеждать. Даже когда точно не знала, за что сражается, считала лишь, что должна победить, отличиться, выстоять против толпы. Это ее сущность и, следовательно, судьба.

— Показатель интеллекта по полной шкале девяносто шесть баллов, — решительно продолжал Фингерхуд, — что выше показателя тридцать семь процентов нормативного населения. Вербальный компонент девяносто семь баллов, контактный — девяносто четыре балла, разброс интересов между шестью и двенадцатью. Оценки показывают трудности в понимании и дезорганизующее воздействие напряженности. Другие параметры показывают, что ее интеллектуальный потенциал выше среднего уровня.

Нормативное население. Средний уровень. Лу почувствовала горькое разочарование. Она родила тупого ребенка? Вспомнив об отце Джоан, который погиб в автокатастрофе до ее рождения, Лу с неохотой допустила вероятность плохой наследственности с отцовской стороны. Хотя Хэнк обладал типичным для ирландцев очарованием, умницей он не был. Она помнила его горячее увлечение бейсболом и стремление попасть в команду высшей лиги. Но в семнадцать лет он, пьяный, врезался в телефонную будку, возвращаясь с танцев, на которые Лу не пошла из-за пятимесячной беременности. Девушка, одноклассница Лу, сидевшая с ним в машине, выжила, но ее парализовало.

Лу решила высказать свои опасения.

— И что означает этот отчет?

— Во-первых, говоря академически, Джоан не реализует своих возможностей. — Вид у Фингерхуда был задумчивый. — Она не любит школы и занимает резко отрицательную позицию по отношению к ней.

— А почему?

Лу продолжала удивляться убранству комнаты. Это сознательная политика администрации, чтобы стены в Детском центре были голыми, а обстановка сведена к минимуму? Или это отражение вкусов самого психолога? Она с интересом припомнила роскошное убранство квартиры Фингерхуда.

— Джоан пуглива, — сказал он. — Она призналась во множестве обуревающих ее страхов. Кажется, девочка чувствует, что обе родительницы, особенно мать, от которой она ждет защиты, не могут помочь ей.

— Ты имеешь в виду мою мать? — спросила Лу резким тоном.

— Джоан же считает ее матерью, так ведь?

— Да.

— Ты говорила, что она не знает, кто ее настоящая мать, а тебя считает старшей сестрой. Я верно говорю?

— Верно. Ты считаешь это ошибкой?

Она не собиралась спрашивать об этом. Сам вопрос говорил о позорном признании неудачи.

— С точки зрения здоровья Джоан было бы ошибкой, если бы ты не смогла выдержать до конца роль старшей сестры. Другими словами, если ты будешь по-прежнему вмешиваться в методы воспитания твоих родителей.

— А ты думаешь, я вмешиваюсь?

— Скажем так, ты проявляешь чрезмерную ответственность за Джоан, гораздо большую, чем обычная старшая сестра.

— Например?

— Ну, скажем, ко мне на консультацию привезла ее ты, а не родители Джоан.

— Ты прав, — кивнула Лу. — Я вмешиваюсь. Я хочу отойти в сторону, но мне это не удается. Вечно сую нос во все, что касается Джоан. Я не хочу отвечать за нее и не могу бросить ее. Чувствую себя очень виноватой.

— Твои родители, ее родители, тоже чувствуют себя виноватыми, когда вынуждены контролировать ее поведение, и в итоге у Джоан возникло постоянное чувство неуверенности. Она стремится защититься сама. Например, играя с маленькими детьми. Суть в том, что Джоан нужен разумный контроль, который дает чувство безопасности, она очень в нем нуждается. Ее родители слишком нерешительны и снисходительны, возможно, потому, что у них руки связаны твоим вмешательством. Ты им мешаешь.

Все это было известно Лу, хотя и не в такой форме, она давно это знала, и все же было облегчением (хотя к нему примешивалось и сожаление) услышать суть проблемы в медицинских терминах.

— Что мне делать?

— Можешь пересказать твоим родителям наш сегодняшний разговор. Если хочешь, привези их, я переговорю с ними. А еще лучше, я порекомендую им психолога в Филадельфии. При данных обстоятельствах это практичнее.

— Да, я тоже так думаю.

— Прекрасно. — Фингерхуд написал на листке две фамилии. — Я очень рекомендую этих людей и пошлю свой отчет тому, кого вы выберете.

— Это значит, что Джоан нуждается в лечении?

— Да, с определенностью могу это сказать. Ей нужно лечение, родителям нужны советы, и если ты не хочешь стать полноценной матерью, то должна заставить себя не влиять так сильно на ситуацию, а играть роль обычной старшей сестры.

Лу зазнобило под норковой шубкой, и она встала.

— Спасибо. Я рада нашей беседе. Это очень полезно.

— Я знаю, как ты себя чувствуешь. — Фингерхуд тоже встал. — Трудно бросать того, кого любишь, но ты должна помнить, что в данном случае ей это во благо.

— Оттого еще больнее.

— Почему?

— Я чувствую себя чудовищем. Драконом, который один и может помочь, но не помогает, чье влияние пагубно, чье вмешательство осложняет жизнь человеку, которого я люблю больше всего на свете.

И даже произнося эти слова, Лу сомневалась, любила ли она Джоан по-настоящему или притворялась, чтобы загладить ужасное чувство вины за то, что бросила дочь одиннадцать лет назад. Кажется, она потеряла всех людей, за которых переживала: Дэвида, Питера, Джоан. В душе возникли пустота, жалость к себе и осуждение себя. У нее осталась только работа, и, может, впервые в жизни ее поразило, какой это пустяк по сравнению с теплом близких человеческих взаимоотношений. На глаза навернулись слезы, когда она пожала руку Роберту и еще раз поблагодарила его.

Лу покидала Центр со смешанным чувством облегчения, раскаяния и радости, что не надо больше выслушивать анализ проблем ее дочери, но также и с чувством ужаса перед теми шагами, которые должна предпринять, чтобы решить эти проблемы. На Парк авеню было холодно, светило солнце, на домах, выстроившихся вдоль улицы, как гигантские серые крепости, висели рождественские венки. На Шестьдесят пятой улице из одной из крепостей выбежала женщина с серо-голубыми волосами — под цвет здания. На ней были пелерина и замшевые сапоги. Она посмотрела на Лу, как будто та была прозрачной.