- Я нагрузил на себя ровно столько, чтобы не потопить в покаянных слезах мое самолюбие, - жестко ответил Кассио, презирающий себя за мимолетную вспышку отеческой сентиментальности.
- А как отнесется твое непотопляемое самолюбие к этом пустяку? Ингмар вытащил какую-то бумагу, положил её в цент опустевшего стола и придавил вылепленной статуэткой. Потом летучим движением фокусника выхватил из воздуха нечто, добавил к своему посланию и не оглядываясь, покинул бункер.
Альконе присмотрелся: в красном шестиграннике победы, на листе с подписью Ингмара стояла длинная девичья фигурка с белой розой на груди. Несколько раз пробежали выпученные глаза Альконе заверенную нотариусом копию завещания сына. Его губы, судорожно ловя воздух, посинели, трясущаяся рука пыталась нащупать кнопку звонка. Но не успела. Еще несколько минут продолжалась агония и вскоре затихла. Обмякшее тело осело на пол. Кассио лежал среди своих игрушек, а в дюйме от его щеки упрямо стояла кряжистая смолянисто-черная фигурка.
Камердинер, обеспокоенный опозданием хозяина к столу, уже десятый раз поглядывал на массивные часы резного дуба и на растворяющуюся в бокале шипучую таблетку. Это тонизирующее средство, регулярно доставляемое с Гималаев, господин Кассио необходимо было принимать непосредственно перед едой и ни минутой позже.
Эпилог
В мае Алисе исполнилось шестьдесят, а Остин отметил пятидесятилетие Победы той большой войны, на полях которой навсегда остался гарный хлопчик лейтенант Остап Гульба. Он вспоминал своих сталинградцев - отца, брата, Марика-очкарика, майора Сергачева, которого возил под обстрелом на союзническом "виллисе", и всех тех, кого помнил живыми - имена, голоса, лица, да и просто - чью-то руку, передавшую кружку с водой, поделившуюся махоркой. Вспоминал и потихоньку плакал у телеэкрана, на котором гремел маршами проходящий в Москве праздник.
Эти дни они провели с Алисой скромно, не собирая "большой съезд", традиционно приуроченный к шестнадцатому июня. Собраться всей большой семьей теперь было нелегко - разлетелись по разным странам дети и внуки, отяжелели друзья. Но вот уже тридцать семь лет с того самого дня, как случай занес на Остров Йохима Динстлера и Дани Дюваля, 16 июня стало днем "Большого съезда", самым большим общим праздником, подводящим итоги и намечающим перспективу. Как и положено "этапному мероприятию".
Алиса заботливо готовила комнаты для гостей, состоящих, в основном, из членов заметно разросшегося семейства. Виктории с Жан-Полем теперь нужна отдельная детская. Дочке исполнилось три, сын Алекс - совсем малышка, только-только начал сидеть. Они-то заезжают на остров чаще других - от "Каштанов" всего несколько часов езды, так что и Брауны порой не вытерпят и нанесут внеочередной визит просто так - "по пути".
Последний раз они были в "Каштанах" в конце мая, когда четырехмесячный Алекс заболел крапивницей. Ничего серьезного, конечно, не было, да и не могло быть при таком отце. Лауреат множества премий, мировая знаменитость, профессор нескольких университетов, почетный председатель научных обществ - а ведь ещё нет и тридцати. На лабораторию Дюваля с надеждой смотрит весь мир - ещё совсем немного, и выделенный здесь ген "молодости" станет достоянием человечества, давая возможность каждому легко преодолеть столетний барьер.
Но молодой профессор застенчив и строг, не позволяя себе хвастаться успехами даже в присутствии любящей тещи. Еще бы - он уже наобещал чудес, заранее предопределив имя будущей дочери. Курс инъекций, сделанный Виктории в период беременности по специально разработанной методе, должен был обеспечить девочке черты наследственного сходства с "генным донором". Когда Виктория родила Алису, члены семьи с любопытством заглядывали в пеленки, где сучило ножками крошечное существо, багровеющее от надсадного ора, и в недоумении переглянулись: никто не мог допустить, что новорожденная Алиса-старшая могла выглядеть так обыковенно.
Шли месяцы, малышка росла, не ведая о захватывающих генных баталиях, разыгрывавшихся в ядре воспроизведшей её клетки и горячем интересе семейной и научной общественности к каждой черточке её крошечного тела. Жан-Поль вел специальный дневник, фиксируя изо дня в день перемены в блике Алисы, подкрепленные фотографиями. А потом развивал пространные научные дискуссии с привлечением экспертов своей лаборатории. Они спорили, а дочка росла.
И посмотрите - вот она, Алиса! Распахнув ручки, малышка бросилась навстречу приехавшей бабушке: толстые ножки в "перевязочках", забавно косолапя, торопятся по зеленому ковру, усыпанному маргаритками, карие глаза щурятся от смеха, а на круглых щечках чуть заметны пометки "дювалевских" родинок. Бабушка прижимает к груди маленькое тельце, с удовлетворением отмечая густые светлые завитушки на плечах и рисунок пухлых губ, уже обещающий точно повторить материнский, тот, что по алисиному образцу "вылепил" Йохим.
- Но ведь получилось же, получилось? - как всегда Жан-Поль вопросительно всматривался в лаза Браунов, ожидая услышать то, что казалось ему несомненным: девочка унаследовала подавляющее большинство черт "бабушки", именно те, что никак не могла бы передать ей собственная мать.
- В понимаете, - теперь эти волосы, эти губы, этот лоб - уже наша фамильное достояние, запечатлевшееся на века в банке данных каждой её клетки! Ничего, что родинки и цвет глаз мои. Эти признаки могут пропасть в следующих поколениях! - горячился Дюваль, которому уж очень хотелось довершить то, что не удалось Пигмалиону, - сделать нетленным столь дорогой всем облик.
- Почему вы все же не допускаете, что наше с Сильвией "фамильное достояние" - я имею в виду носы и лбы, - присовокупившись к вашему (Даниэль поклонился в сторону Браунов) не может дать некий неожиданный великолепный эффект? Ведь неожиданность, если и не всегда лучше запрограммированности, то, во всяком случае, - интереснее.
- Достаточно с вас, Дювали, Алекса. Насколько помню, маленький Ален Дело выглядел точно так же, а значит внук - весь в деда, - шутливо запротестовал Остин. - Он ведь мог унаследовать что-то и от русского деда, имя которого носит.
- Конечно, уже унаследовал. - Виктория взяла сына на руки и сняла панамку. - У Лешеньки совершенно черные и уже густые кудри! К тому же прекрасный русский язык! А ну-ка, покричи на них на всех, сынок!.. И вообще, довольно разбирательств. На территории лаборатории генетических исследований только и разговору, что о наследовании доминантных признаков, прямо как на научном симпозиуме. Кроме того... чтобы подтвердить все гипотезы мужа, мне придется рожать каждый год.
...Алиса всегда улыбалась, думая о детях. Она давно уже перестала блуждать в лабиринтах кровного и духовного родства, считая их всех - и Дювалей и Дали Шахов - своими детьми. Да разве можно сказать, кого любишь больше - эту золотистую девчушку Виктории или девятилетнего Готтла, серьезного, застенчивого, каждым жестом и интонацией напоминающим об Йохиме?
Во всяком случае, в доме Дали Шахов вопросам генетики не уделяли должного внимания. Значительно чаще здесь разгорались дискуссии по международному праву и проблемам мирового сообщества. Максиму - так дома звала мужа Антония, удалось экстерном защитить диссертацию на степень магистра и он не стеснялся занимать домашних своими проблемами.
Зачастую Антония с Амиром, ставшим уже членом семьи, проводили вечера у политической карты мира, обсуждая перспективы заключавшихся и рушившихся союзов.
Никто не знал, что брачный ультиматум, предъявленный принцем 31 августа накануне двойной свадьбы, был удовлетворен Хосейном во многом благодаря Амиру. Ему было не легко, взывая к мудрости Аллаха и человечности своего господина, убедить его, что Антония Браун в качестве дочери Ванды Динстлер не только мезальянс для принца, с которым можно, скрепя сердце, смириться, но и некий знак свыше, путь к искуплению грехов, открытый эмиру Высшим доброжелателем. И, конечно же, - символический подарок к рождению долгожданного сына. Осчастливленный уступчивостью отца, Бейлим торжественно подписал акт отречения от наследования престола в пользу младшего брата, сына Зухреи, и срочно умчался на остров, чтобы прямо на подступах к месту совершения брачной церемонии вырвать у Картье свою Антонию.
Большую часть года семья жила в парижском доме Грави-Меньшовых. Однако уже в начале мая Антония с детьми перебиралась на флорентийскую виллу под покровительство Доры, души не чаявшей в крошечном Максимилиане. Когда Максу-младшему исполнился год, семья в полном составе нанесла визит эмиру. Теперь Антония с детьми и мужем жила в "английском" особняке на правах хозяйки, не переставая побаиваться тестя.
Подержав на руках годовалого внука, бывшего всего лишь на год младше сына Зухреи, Хосейн понял, что все его затеи с усыновлением Бейлима не так уж и тщетны: этот плотненький смуглый силач - хороший росток на семейном древе. И даже предложил Бейлиму оставить сына на родине, под присмотром Зухреи - пусть племянник и дядя растут вместе. Но не тут-то было двадцатидвухлетний Бейлим проявил основательность зрелого отца семейства, пекущегося о своем потомстве: "Готтлиб слишком замкнут и застенчив, ему нужен жизнерадостный, крепкий брат. Вот каким я, например, был у Виктории". Хосейн довольно улыбнулся и подарил Готтлибу чистокровного арабского жеребенка - "для храбрости".
