— Deo gratias![102]
— Нет, нет! — с юмором поправил генерал-иезуит. — Ascarelli gratias![103] — Он повернулся к поверенному и спросил: — Вы, кажется, упоминали еще о каком-то дополнении к завещанию?
— Да, — ответил Леоне. — Накануне своей кончины Паоло призвал меня обсудить намерение архиепископа Хогана построить в Бразилии детский госпиталь. Он дал мне указание обратить ваше внимание на эту задачу как на приоритетную и оставил на этот счет письменное распоряжение, удостоверенное двумя медсестрами. Конечно, нотариально оно не заверено, но я думаю…
Верховный иезуит жестом остановил юриста.
— В таком деле формальностями можно пренебречь, сеньор адвокат. Воля Паоло удостоверена единственным необходимым в этом случае свидетелем.
— Отец Мартинес имеет в виду Всевышнего, — с улыбкой пояснил Тим.
Пока римские гости собирались в обратный путь, Тимоти прошелся по семейным виноградникам Аскарелли. Теперь он разобрался: они тянулись до горизонта. Отойдя на достаточное расстояние, чтобы его не было слышно в доме, он восторженно прокричал:
— Благослови тебя Господь, отец Аскарелли! Ты спас тысячи больных детей. — И шепотом добавил: — И мою душу.
Когда кортеж прибыл назад в Рим, Тим понял, что при всей моральной и физической усталости не уснет, пока не помолится за упокой души своего обожаемого наставника.
В половине двенадцатого ночи площадь Святого Петра была пуста и объята полумраком. Эхом отдавались шаги Тима по брусчатке. Подойдя к главному входу в храм, он с изумлением обнаружил массивные бронзовые ворота на замке.
Он стал корить себя за забывчивость: знаменитый собор закрывался с заходом солнца и теперь откроется только с первыми лучами. Он медленно побрел по Виа-делла-Кончиляцьоне к реке, и на память пришли слова Христа из шестой главы Евангелия от Матфея. Когда молишься, не стремись делать это на людях. Лучше помолись наедине с собой — и Он ответит тебе.
И в точности так, как молился Спаситель, Тим жарко зашептал:
«Отче наш, сущий на небесах!
да святится имя Твое;
да приидет Царствие Твое;
да будет воля Твоя и на земле, как на небе…
Второй епископ Чикагской епархии — крупнейшей католической епархии Америки, смотрел из окна кабинета на серые улицы. Он диктовал какой-то текст молодому выпускнику коллегии Святой Марии Озерной, а тот судорожно водил карандашом, едва поспевая за быстрой речью.
Зазвонил телефон, и молодой священник снял трубку.
— О-о… — Он онемел. — О, мой Бог…
— Кто это? — спросил епископ.
— Из Рима, Ваше Преосвященство, — не дыша прошептал молодой человек. — Поверить не могу, что говорю с самим Ватиканом, пусть даже и с оператором.
— Ну-ка, уточните, кто звонит, — распорядился Джордж Каванаг, стараясь держаться так, словно ничего особенного не случилось.
Секретарь спросил и тут же повторил услышанное:
— Некто по имени Тимоти Хоган.
— Мой дорогой Ежи! — воскликнул Джордж с деланным негодованием. — Вы говорите о выдающемся архиепископе и папском нунции. — Он взял трубку. — Salve, Ваша честь. Чему обязан этим звонком?
— У тебя есть для меня пять минут? — спросил Тим.
Джорджу показалось, что голос звучит как-то сдавленно, но он отнес это на счет плохого качества связи.
— Для тебя, Тиммо, у меня есть целых шесть. Что там у тебя?
Первым делом Тим сообщил о кончине Аскарелли.
— Искренне соболезную, — сказал Джордж. — Я знаю, как много он для тебя значил.
— Спасибо, Джордж. Мне надо обсудить с тобой один важный вопрос, — серьезным тоном объявил Тим. — Ты там один?
Второй епископ Чикаго поднял глаза и вежливо попросил:
— Ежи, ты не мог бы выйти ненадолго? Нам надо поговорить без свидетелей.
Молодой человек нагнул голову и удалился.
— Да, Тиммо. Если мои враги не напихали мне «жучков», мы можем говорить свободно.
— А-а, — ответил Тим. — Насчет врагов ты серьезно?
— Еще как! Если бы их у меня не было, можно было бы считать, что я плохо делаю свою работу. А теперь выкладывай, чем я могу тебе помочь.
— Я где-то читал, что ты входишь в состав Консультативного совета некоей ассоциации под названием Католическая пресса Америки. Я прав?
— Да, — подтвердил Джордж. — Правда, это называется Новая католическая пресса Америки. Только не говори, что ты написал книгу!
— Бери выше! — ответил Тим. — Что бы ты сказал, если бы тебе предложили издать английский перевод трактата Эрнешту Хардта о браке духовенства?
— Эрнешту Хардта? — В голосе Каванага появились почтительные нотки. — И когда я смогу увидеть рукопись?
— Видишь ли, — сказал Тим, — на тот случай, если ты, несмотря на высокое положение, остался верен своим принципам, я уже выслал тебе несколько дискет по «Федерал-Экспресс». Они на португальском, а английский перевод я думаю закончить через месяц.
— Я правильно понял, что переводчик назван не будет?
— Напротив, Джордж. Если мой перевод покажется тебе приемлемым, можешь поставить под ним мое имя.
— Не обижайся, дружище, но в благодарность за такое сокровище я обязан тебя предупредить: это не очень умный шаг с точки зрения твоей карьеры.
— Это тебя пусть не беспокоит, — ответил Тим. — Никакой карьеры у меня больше нет.
— Что? — изумился Джордж.
— Ты лучше сядь. Это долгая история.
Джордж внимательно выслушал рассказ Тима о его поездке по Бразилии с Хардтом в роли гида. Он был глубоко тронут.
— Если честно, даже не знаю, что тебе сказать. В глубине души я рассчитывал увидеть тебя на престоле святого Петра. Но в то же время готов признать, что за твою нынешнюю деятельность тебя можно причислить к лику святых. Хочешь, я помогу тебе найти преподавательскую работу в Штатах?
— Нет, Джордж. Я решил отдохнуть от церкви.
— И чем займешься?
— Прошу меня извинить, Ваше Преосвященство. Могу только намекнуть, что моя мотивация сродни той, что есть в восьмом стихе четвертой главы Первого послания от Иоанна. Спасибо тебе за все. Храни тебя Господь, Джордж.
В трубке раздались гудки, и Джордж Каванаг вполголоса процитировал упомянутые Тимом строки из Писания: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».
Он задумался. «Надеюсь, она не менее мила и добродетельна, чем та, с которой ты был тогда в Иерусалиме».
Эли недоверчиво изучал гостя, нагрянувшего в шриф.
— Ты — ее сын? — спросил незнакомец.
Он был высокий и загорелый. Волосы от солнца совсем выгорели. Несмотря на все это, чувствовалось, что он не из здешних, так как на иврите он говорил немного неуверенно, со смешным американским акцентом.
— Если хотите, мы можем разговаривать по-английски, — предложил Эли.
— Да, хорошо. Спасибо, — сказал мужчина. — На иврите я коряво изъясняюсь. Можно мне войти?
При всей его подростковой строптивости, Эли никак нельзя было упрекнуть в невоспитанности. И все-таки в госте было нечто, раздражавшее и даже тревожившее его. Чтобы сбить с незнакомца спесь, он угрюмо буркнул:
— Мамы сейчас нет. Она приходит с занятий не раньше пяти.
— Так она преподает? — спросил приезжий.
— Зачем вы все это у меня выпытываете? — возмутился Эли.
— Затем, что я ее старый друг, — заявил американец. — И приехал издалека, чтобы с ней повидаться.
— А «издалека» — это откуда? — уточнил мальчик.
— Бразилия тебя устроит? — Гость улыбнулся.
— Смеетесь?
— Нисколько. Если я скажу «пожалуйста» по-португальски, пустишь меня в дом? А то ты не слишком гостеприимен.
— Да, — сдался Эли, — вы правы. Извините. Я просто… Я никого не ждал. Хотите кофе или колы?
— А покрепче ничего нет?
Мальчик саркастически хмыкнул.
— Если хотите действительно крепкого, то пиво продается в столовой.
— Ничего страшного. Выпью кофе, если это тебя не затруднит.
Эли вызывающе отвернулся и включил электрический чайник, одновременно пытаясь взять себя в руки. Он надеялся, что ему это удалось, но, поглощенный своими эмоциями, он не замечал, с каким любопытством его разглядывает незнакомец.
И тем более он понятия не имел, что нежданный гость говорит себе: «Я узнаю этого парнишку. Он похож на Дебору, но и на кого-то еще. Мне знакома эта манера».
Эли полез в шкафчик за банкой растворимого кофе, одновременно скосив глаза на пожелтевшую газетную вырезку, которую Дебора приклеила на дверцу с внутренней стороны. Со временем бумага стала похожа на хрупкий осенний лист.
Он вгляделся в снимок. Подозрения подтвердились. Не поворачивая головы, Эли спросил:
