— Я бы предпочел владеть полуакром самой каменистой земли и быть свободным, — неожиданно заявил Эфраим, — чем работать на кого-то другого даже на самой богатой ферме.
— Весьма глупо, — резко ответил Николас, но тут же себя одернул. — Осмелюсь заметить, что мы просто недостаточно понимаем друг друга. Должно быть, вам скучно слушать об этом, — добавил он, обращаясь к Миранде.
— Я не очень поняла ваш разговор, — призналась девушка. — Но мне очень понравилось глядеть в окно. Парк со всеми этими огнями и фонтанами кажется очень красивым и каким-то прохладным. Что это за большое здание, мистер Ван Рин? — указала она рукой. — И вот то?
— Не нужно называть меня мистером Ван Рином, Миранда, зовите меня кузеном Николасом, — улыбаясь сказал он. Он стоял рядом с ней, и пока они вместе смотрели на Бродвей, ее неожиданно охватило чувство восхитительной легкости. — Это Сити-Холл, — ответил он на ее вопрос. — А то здание через улицу — театр.
— О! — выдохнула она. — Как бы я хотела посмотреть какую-нибудь пьесу!
— Ренни! — сердито прикрикнул отец и виновато обратился к Николасу. — Поверьте, мистер Ван Рин, что она не столь глупа как кажется. Не пойму только, почему она часто болтает ерунду.
Миранда покраснела и опустила ресницы, однако успела заметить в глазах Николаса лукавые огоньки. Смеется он над ней или над отцом, а, может быть, над чем-то еще, размышляла она. Она не перенесла бы, если бы он смеялся над ней, потому что ей отчаянно хотелось ему понравиться. Конечно, он сам уже стар и давно женат, но кто-нибудь, похожий на него, только моложе и с черными сверкающими глазами идеально подойдет ее грезам, и она встретит наконец своего принца, как это случилось много-много лет назад с прекрасной Эсмеральдой.
В эту ночь Миранда почти не спала. Все казалось ей странным; огни улицы, свет которых проникал в ее комнату даже через задвинутые шторы, удивительно мягкая постель, отсутствие Табиты. Впервые в жизни Миранда спала одна и почему-то скучала без теплого дыхания Тибби и ее неустанного тихого бормотания, совсем не похожего на непривычный ей шум. Она слышала тиканье часов из оникса на каминной полке, громыхание повозок по булыжникам мостовой, звон колоколов с находящейся неподалеку церкви Святого Павла, а так же раздающийся с завидной регулярностью голос сторожа: «Сейчас один час после полуночи. В третьем округе все спокойно».
А позднее, когда начался рассвет, сторож, словно вдохновленный скорым освобождением от своих тяжких обязанностей, начал выражаться более пространно: «Сейчас вторник июньского утра. Четыре часа утра, и все спокойно. Джон Тейлор по-прежнему наш президент. Погода прекрасная, благослови вас Господь».
В пять часов Миранда поднялась с постели.
Она оделась и почти час просидела у окна до тех пор, пока в гостиной не появились официанты с завтраком. Она была слишком возбуждена, чтобы много есть, а когда появился Николас, и одобряюще улыбнувшись, сказал, что их у входа уже ожидает коляска, она подавила в себе внезапно возникшее желание намертво вцепиться в отца.
Этим утром Эфраим не был склонен к излишним сантиментам. Дочь все равно уезжала, а ему не терпелось вернуться домой. Он тоже плохо спал этой ночью, потому что никогда не принадлежал к людям, радующимся переменам в монотонной рутине жизни.
Поэтому стоя на ступенях Астор-Хауз, они торопливо проговорили слова прощания.
— Господь Бог в своем провидении будет руководить тобой, Миранда. Всегда помни, что ты раба Божья и служи ему со всем тщанием, — заявил Эфраим, решительно надевая свою круглую бобровую шапку. — Прощайте и вы, сэр, — Эфраим повернулся к Николасу, стоящему рядом с ними. Темные непокрытые волосы Ван Рина были слегка взъерошены утренним ветерком. — Наказывайте ее, если это понадобится. Я буду молиться, чтобы она оказалась полезна вам и вашей жене. Предупреждаю вас, она ленива. Проследите, чтобы она часто писала домой, и не позволяйте ей забывать о молитвах.
Миранда покраснела, а Николас, церемонно поклонившись, ответил:
— Я буду обращаться с ней так же, как со своей собственной дочерью.
Но я же не его дочь, размышляла Миранда, он старше меня только на тринадцать лет. И эта простая мысль внезапно поразила ее.
— Тогда до свидания, — сказал Эфраим. Он подхватил свою плетенную корзину и быстро зашагал по Бродвею.
Миранду сразу же охватило чувство жалости к самой себе. Он мог бы поцеловать меня на прощанье, думала она, признавая, впрочем, что это глупо с ее стороны. Эфраим терпеть не мог никаких нежностей. И в любом случае, он не очень-то меня любит, размышляла она с самым разнесчастным видом. Но она знала, что Эфраим, если уж на то пошло, все-таки думал о ней. Он выполнил свои обязательства, хотя и не слишком охотно, передал ее новоиспеченному кузену, а теперь волновался, как бы поскорее вернуться к своим настоящим интересам.
Она только тревожно вздохнула, когда Николас проводил ее в экипаж. Пока они ехали на запад по Барклай-стрит, она была слишком подавлена, чтобы замечать что-либо вокруг. Она никогда не ездила в таких красивых экипажах, но даже кучер в дорогой ливрее, гордо восседавший на козлах, и две великолепные гнедые лошади не могли привлечь ее внимание.
Она неуверенно предположила, что он их нанял, не имея даже представления о том, как живут люди вроде Николаса. Миранда не знала, что он содержал в Нью-Йорке целую конюшню и две кареты, чтобы иметь возможность пользоваться ими во время его редких визитов. А недавно для этих же целей он выстроил здесь дом. Сейчас этот дом был на замке, вся мебель упакована в чехлы, а так как не было ни малейшего смысла открывать его только на одну ночь, Ван Рин решил остановиться в отеле.
Однако, когда они подъехали и причалу на Гудзоне и Миранда увидела поджидающий их большой бело-золотой пароход, она пришла в такой неописуемый восторг, что сразу же забыла обо всех своих обидах.
— О, мы поплывем на нем? — изумленно воскликнула она. — Я никогда не видела такого большого корабля… и такого красивого.
Николас улыбнулся. Ее наивность забавляла его. Будет очень интересно сформировать этот еще незрелый ум, и обучив девушку разным премудростям, переделать по своему образу и подобию. Ей придется многому научиться, прежде чем она станет его достойной кузиной. Эти ужасные наряды должны быть выброшены. Она должна избавиться от своего произношения, которое выдает в ней янки. Он заметил, что она почти не умеет пользоваться ножом и вилкой, и вообще все ее манеры нуждаются в исправлении. Она должна научиться двигаться с достоинством и избавиться от этой наивной восторженности. Она была еще недостаточно уравновешенна, а ее движения слишком порывисты — похоже, она даже не подозревала, что должна идти впереди мужчины и каждый раз в растерянности замирала, когда он пропускал ее вперед. Но ничего, она быстро все выучит. К счастью, природа одарила ее душевной тонкостью и восхитительной грациозностью — всем тем, чего не было у Джоанны.
