Довоенное фото запечатлело Рахель и Абрахама, Джоханнеса и Анну, Хендрика и Вильгельмину, и Катарину — та была еще совсем ребенком — на катке. Как-то раз Вильгельмина собралась было вырезать оттуда Хендрика, но передумала. Это было все равно, что вырезать часть души.
Она прошла на кухню, сделала бутерброд с сыром, заварила чай и съела последнее печенье.
— Приезжай немедленно!
Была среда, половина пятого. Зазвонил телефон, и Джулиана сразу сняла трубку, взбудораженная и ошеломленная. Сегодня она играла изумительно. Шопен плескался волнами по ее памяти, нервно трепетал, как желе на большом блюде в сочельник. Ей не хотелось останавливаться даже на секунду, хотя она чувствовала, что пора сделать перерыв. Немного прогуляться. Музыка все равно не оставит ее. Ей было приятно слышать Лэна Везеролла, хотя она предпочла бы другой голос. Когда же она услышит его? И услышит ли вообще? Она говорила себе: он, пережив такие события, хочет осмыслить все это, должен побыть один.
— Лэн, о чем ты говоришь?
— О том, крошка, что ты опоздала на целых полчаса.
Она удивилась.
— Ты меня уволишь?
— Да нет. Тебя ждет публика, ангел мой. Люди вырывают друг у друга газеты. Красавица-пианистка спасает мать и тетушку-голландку из когтей убийц. — Он засмеялся. — Мне нравится. Это будоражит воображение. Теперь ты заведешь их так, что они будут приходить снова и снова.
Заведешь их. Джулиана улыбнулась. Поклонники Д. Д. Пеппер, оказывается, не так уж сильно отличаются от ее публики.
— И кем я должна быть сегодня?
— Самой собой, детка. Только ею ты и можешь быть.
Она нанесла на волосы зеленый гель, надела белое платье из прозрачного шифона пошива 1919 года, длинную, до пят, шубу из белой норки, белую шляпу, белые ботинки, белые перчатки и вызвала такси. Лэн встретил ее у дверей клуба.
— Ого, — произнес он, ухмыльнувшись.
— В Симфоническом зале Бостона я бы не появилась в таком виде, но здесь, по-моему, это то, что нужно. Конечно, в джазе я новичок, и мне еще многому предстоит научиться, — сказала она, — но все-таки я надеюсь вскоре выпустить диск со своими любимыми, — она усмехнулась, — мотивчиками.
— Ты что, так и будешь разрываться между концертами и клубом?
Она кивнула.
— Теперь я буду давать меньше концертов. Ни к чему устраивать по сотне концертов в год, но я не хочу отказываться от них совсем, Лэн.
Он не мог скрыть своего облегчения.
— Отлично, детка. Я ведь тоже не собираюсь отказываться от Д. Д. Пеппер. Она забавная, взбалмошная — и чертовски талантливая. И мне бы хотелось, чтобы она была рядом, если, конечно, она не против.
— Она не против.
— А что скажет Шаджи?
— Тут уж не ему решать, и он это знает. Шаджи, конечно, не понимает меня и никогда не полюбит джаз, но он меня не бросит.
— Ну что ж, значит, все нормально? И тебе не хочется, чтобы маэстро понял тебя?
— Нет, не хочется, — сказала она. — Все нормально, Лэн.
Она отыграла первую часть вечера и прошла в бар, чтобы выпить бокал минеральной воды. Лэн сказал, что она-таки завела публику. Она огляделась и только сейчас услышала аплодисменты, радостное гиканье, одобрительные возгласы, только теперь заметила, что стоит босиком. Она позволила себе забыться так, как никогда не позволяла, выступая в Карнеги-холл.
Лэн кивком головы показал ей на дальний конец бара.
— К тебе пришли.
Джулиана, потягивая воду, обернулась и застыла. Мэтью Старк.
— Только скажи, и я выкину его.
— Нет, я справлюсь сама.
Лэн хмыкнул.
— Думаю, крошка, справишься. Конечно, справишься.
Она, легко ступая по полу босыми ногами, подошла к нему и облокотилась о стойку. Она почувствовала, как пот струйкой стекает меж грудей, — словно это Мэт опять ласкал ее кончиками пальцев.
— Привет, Милашка, — проговорил он, и легкая, еле заметная усмешка пробежала по его губам. Темные глаза, не отрываясь, смотрели на нее. — У тебя красивые волосы. Прямо под цвет глаз, да? Смотри только, чтобы кто-нибудь не увязался за тобой и не навешал на уши сладкой ваты.
— Мэтью. — Она сама услышала надежду и призыв, прозвеневшие в ее голосе. Услышал ли он? Поймет ли, как она нуждается в нем? Она не видела его всего четыре дня, но они показались ей вечностью. Та ночь в Вермонте изменила все. Узнав его, она уже не может жить, как жила прежде. — Я думала, ты работаешь над статьей.
— Фелди опубликует сухие факты. Их вполне достаточно. О Камне Менестреля там ничего не будет. — Мэтью улыбнулся. Он молча разглядывал ее; ему нравилось, как она держит себя в руках, как щурится, нравилось смотреть на эту женщину — великолепную, зеленоволосую. Другой он никогда не захочет. — Так что налог на алмаз тебе платить не придется. Что ты собираешься делать с камнем? Или ты не скажешь мне об этом?
Она пожала плечами.
— Думаю, он должен вернуться обратно в древнюю легенду.
— То есть, ты по-прежнему будешь хранить под ним рецепты своих джемов? Скажи-ка мне, Д. Д., она же Джулиана, какие у тебя планы на рождественские каникулы?
— Наконец-то выберусь в Вермонт.
Она говорила правду, хотя и рассчитывала, что поедет туда не одна. Она не знала, как ей пригласить Мэтью, и уже перебрала все возможные предлоги. Даже подумывала, не заставить ли его улаживать с Шаджи вопрос об автомобиле. «Ты потеряла мою машину! — бушевал Шаджи. — Это все твой джаз! Ты ходишь, словно пьяная! Верни мне машину!» Но сейчас он, положившись на ее слово, уехал отдохнуть в Калифорнию, где у него был дом, Абрахам Штайн должен с нарочным отправить бандероль в Вермонт. Камень Менестреля вернется на свое место, и она опять будет хранить под ним рецепты. Она обдумала несколько возможных вариантов. Передать его в музей, выбросить в океан, отдать матери, или тетке, или Абрахаму Штайну. Но в конце концов решила оставить у себя. Только Пеперкэмпы знают о его существовании… И Мэтью.
Она должна продолжить четырехвековую традицию.
— В Вермонт? — переспросил Мэтью. — Удивительное совпадение. Я тоже еду туда. — Он заметил крошечную капельку пота, выступившую на ее правом виске, и ему страшно захотелось смахнуть ее пальцем, но он удержался. Пока. — Там, на Баттэнкилл-ривер, стоит маленький домишко, ужасно холодный, но когда ты лежишь под грудой одеял с красивой зеленоглазой блондинкой… Она играет на фортепиано — все больше классику, но, думаю, недалек тот день, когда она прославится как джазовый музыкант. Я, конечно, не могу сказать наверняка. Я знаю ее совсем недавно. Но это не имеет значения, я люблю ее.
— Мэтью, ты говоришь серьезно?
