Орхидея вздрогнула, выражение обиды промелькнуло на ее лице, но она почти тотчас же овладела собой и улыбнулась своей блистательной улыбкой, как будто говорящей: «Мне нет никакого дела».
— Хорошо, я ухожу, — небрежно бросила она.
В дверях она столкнулась с Китом. Оба сделали шаг назад.
— Торопишься? — спросил Кит Орхидею, когда она проскользнула мимо него из комнаты. Затем он повернулся к Валентине. Тепло наполнило его голос. — Дорогая, — сказал он, заключая ее в объятия, — я просто должен был тебя обнять.
Валентина с благодарностью приникла к жениху.
— Давай обнимемся на пару минут.
Она обхватила его руками и почувствовала, что он испытывает такое же напряжение, как и она.
— Что-то безумное происходит сегодня, — с тревогой в голосе прошептала она. — Непонятное…
— Все эта охрана, — поддержал ее Кит. — Я попытался разузнать о ней, но мне никто ничего не сказал. Похоже, никто не знает, откуда они.
— Это сенатор Уиллингем, — сказала Валентина. — Это касается его, я уверена. Кит, что-то происходит.
— Да, — кивнул он. — Я знаю.
Прибыло так много флористов с цветами для актеров, что часть букетов пришлось разместить на специально поставленном в артистической длинном столе. Их смешанный аромат одурманивающим благоуханием заполнил всю комнату. Еще четыре раза доставляли телеграммы. Трех папарацци выгнали из-за кулис.
В уборной для танцовщиц Джина трясущимися руками надевала парик, в котором будет выступать в первом действии. Она дрожала, ее только что вывернуло наизнанку. Только сейчас она начала понимать, какой же была дурой, что попросила Чарли прийти на премьеру, несмотря на все дикие слухи, которые носились в воздухе.
Остекленевшими глазами Джина смотрела на свое отражение. Она испытывала почти разочарование оттого, что Беттины не было. Если она прекрасно станцует, ей бы хотелось, чтобы Беттина увидела ее триумф.
Но Чарли будет среди публики, нервно утешала она себя. Он обещал!
Охваченная гневом, Орхидея бежала за кулисами по коридору. Валентина отвергла ее в последний раз!
Она влетела в свою уборную, коробочка с брошью, которая, как предполагалось, станет символом примирения ее с сестрой, жгла ей руку. Она с шумом захлопнула дверь, чтобы отгородиться от премьерного гама, и сердито швырнула коробочку на пол.
— Ну и черт с ней!
Резкий стук в дверь побеспокоил ее.
— Да?
— С вами ничего не случилось, мисс Ледерер? — осторожно осведомилась Касси Ли. — Осталось двадцать пять минут.
— Все в порядке.
Она села и стала наносить дополнительно зеленые тени на веки, делая это вполне профессионально. Но только она закончила, как прекрасные глаза, отраженные в зеркале, наполнились горячими слезами.
Она знала, почему так расстроена сегодня вечером, — не только из-за Валентины, но также из-за Михаила и их прошлой ночи. Ее терзала мысль, что она, возможно, никогда не увидит его снова, что он прощался с ней навсегда. Что если ее тревога была, не дай Бог, предчувствием опасности? Или даже хуже!
«Нет, — подумала она, ощущая, как ее обдало ледяной волной ужаса. — Пожалуйста… нет, Боже милосердный. Не забирай его у меня!»
Дождь уменьшился, и гудки такси глухо звучали во влажном ночном воздухе. Неоновые огни вспыхивали и гасли, освещая кричащую красоту «Таймс-Сквер» сквозь легкую туманную дымку.
Аранья присоединилась к толпе, теснившейся у входа в театр «Ледерер». Она чувствовала себя невероятно взволнованной и в то же время спокойной, ее нервы были под ледяным контролем. Двери машин то и дело хлопали, когда процессия такси и лимузинов высаживала зрителей премьеры. Водители в униформе помогали выйти дамам в длинных вечерних туалетах и мехах. Полицейские сдерживали толпу любопытных, собравшихся поглазеть на публику.
Загримированная под пожилого мужчину, Аранья смешалась с толпой.
Она вошла в театр, прошла мимо билетера и принялась осматривать богато украшенное фойе, салоны, лестницы и входы. Она прекрасно знала театр из своих прежних набегов сюда, когда изображала охранника, но всегда существовала опасность, что на лестницах и у входов могут разместить новых охранников или кабельное телевидение установит свои камеры. Все ее чувства были настороже. Полиция? Обычная театральная охрана?
Лучше быть чрезмерно осторожной, чем беспечной и мертвой.
Аранья отметила, что больше чем обычно охранников стоит у входа на бельэтаж. Один из них незаметно говорил по маленькой портативной рации, которую держал в ладони. Она застыла. Ей это совершенно не нравилось. Ублюдки усилили охрану!
Она направилась к двери, ведущей в партер. Ее мишень скоро появится. Возможно, его лимузин прямо сейчас останавливается перед театром. Сенатора Уиллингема усадят в первом ряду в центре.
Репортер Джоу Донован в сопровождении своего фотографа Риты Доуэрти вошел в сверкающее огнями фойе.
Его глаза забегали вокруг в поисках чего-нибудь сенсационного, что могло произойти сегодня вечером. Он чувствовал это своим профессиональным нутром, да и прерванное Китом Ленардом интервью у служебного входа час назад обострило его и без того отточенный инстинкт. Что это за типы, похожие на цереушников и фэбээровцев, с безумным видом снующие вокруг? За время своей деятельности Донован посетил уже более двухсот премьер, но никогда не видел столько охранников. Они были повсюду — переодетые в продавцов освежительных напитков, стояли у лестниц, ведущих к ярусам.
— Посмотри, Арнольд Шварценеггер и Мария Шрайвер, — ликовала Рита. — Все прибыли сегодня, да? А вот…
— Надеюсь, ты взяла с собой достаточно пленки? — перебил ее Донован.
— Да, конечно, но…
— Я хочу, чтобы ты сделала множество фотографий сегодня. Постарайся заснять всю толпу на пленку, если сможешь, хорошо? Сними как можно больше. Начинай, Рита.
— Но здесь же сотни людей!
— Ну и что! Встань рядом с билетером и снимай каждую группу по мере появления. У меня предчувствие, что мы добудем кое-что. Я хочу, чтобы все это было на пленке.
— А что это может быть?
— Черт побери, кто знает? — с раздражением бросил Донован. — Просто сделай это, Рита. Верь мне. Я репортер, а ты — мои глаза, хорошо?
Рита послушно защелкала.
— Хорошо, хорошо, не горячись.
Стоя на тротуаре, Эбби Макей оглянулась на выстроившиеся вокруг блестящие лимузины, камеры телевидения, толпы зевак. Наверху огни рекламы высвечивали имя Валентины, а ниже, буквами помельче, — Орхидеи.
Она договорилась с водителем, чтобы он заехал за ней после спектакля, и вошла в театр.
