Элизабет хотела было возразить, что ей совсем нетрудно, но осеклась, вдруг поняв, что Трейсу в его возрасте скорее всего неловко, чтобы мать возила его на работу. Он стоял у разломанного буфета, пил сок и ел ванильные вафли прямо из коробки, а она следила за ним краем глаза и думала, что, может, к будущей весне, если средства позволят, купит ему подержанную легковушку.
— Надо нам заказать тебе новые очки, — заметила она, зябко стягивая у горла вырез халата.
Трейс залпом допил сок, утер рот рукой и побежал к двери, по пути чмокнув ее в щеку.
— Завтра, — бросил он через плечо. На выходе он еле разминулся с Аароном, хлопнул дверью и умчался.
Элизабет улыбнулась:
— Шестнадцать лет. В этом возрасте все дела кажутся срочными. Аарон, каким вы были в шестнадцать лет?
Он покосился на нее, степенно установил на временном шатком столе ящик с инструментами. У нее был такой вид, будто она только что встала с постели. Пышные распущенные волосы, неприбранные и манящие, ниспадали на плечи облаком черного шелка. Должно быть, такими волосами Далила соблазнила Самсона. На ней было что-то греховно-тонкое, блестящее, изумрудно-зеленое, ниспадающее до щиколоток. Оно закрывало все, что следует, но держалось на одном поясе и с готовностью расходилось в стороны при каждом шаге, выставляя напоказ голые смуглые ноги. Элизабет лениво шла к нему, покачивая бедрами, и, казалось, не отдавала себе отчета в том, сколь она обольстительна, сколь трудно смотреть на нее мужчине, у которого так давно нет жены. А может, как раз знала…
— Я работал, — отрезал он, насильно переводя взгляд на инструменты. В мозгу полыхнула невероятная картина: вот она подходит к нему, распахивает зеленый халат, обнажая тугие груди… В нем все загорелось, но он скрипнул зубами, безжалостно отгоняя дурные мысли. Она ему не пара, она — испытание, а он дал обет пройти все испытания, что пошлет господь.
Элизабет села, как можно тщательнее запахнула вокруг ног халат и, прихлебывая кофе, стала наблюдать, как Аарон ровненько, будто хирург перед операцией, раскладывает инструменты, готовясь к последнему решительному наступлению на ветхие кухонные шкафы. Судя по угрюмому, как у похоронных дел мастера, лицу, настроение у него опять было хуже некуда. Казалось, он тратит уйму сил, чтобы случайно не взглянуть на нее; может, это из-за того, как она одета? Что ж, если мужчина день за днем заявляется к даме раньше восьми утра, пусть смирится с тем, в каком виде она открывает ему дверь. И все-таки Элизабет немного задевала враждебность Аарона: она только-только начала считать его другом, и вдруг он ведет себя так, будто не желает иметь с нею ничего общего.
Твердо решив разговорить его, она пустилась в подробный отчет о том, что случилось с Джолин. Аарон не прервал ее ни единым словом и молчал еще минуты две после того, как она закончила.
— Значит, Дэн Янсен убийцу поймал, — негромко сказал он.
— Так он считает. А я что-то сомневаюсь, — ответила Элизабет.
Она допила кофе, раздумывая, не налить ли себе еще чашку, но решила воздержаться. Аарон, сидя на корточках, разглядывал пустые недра шкафа. Казалось, ему совершенно все равно, что она рассказывает, словно все это происходит на другой планете. Его безразличие раздражало, раздувало тлеющий гнев, мешало, как холод при ознобе.
— Знаете, — резко сказала она, вставая и поправляя пояс халата, — это ведь и ваша жизнь. Не понимаю, как вы можете сидеть, перебирать винтики и делать вид, будто через дорогу от вашего дома не происходит бог знает что.
Аарон с перекошенным от бешенства, багровым лицом вскочил на ноги, сжимая в побелевших пальцах увесистое долото.
— Не смейте при мне поминать имя божие всуе! — загремел он.
Элизабет попятилась, шокированная этой внезапной вспышкой. Сердце у нее забилось вдвое чаще.
— Простите… пожалуйста.
— Моя жизнь — община, и другой у меня нет, — будто не слыша, продолжал бушевать Аарон. — Я только перед богом держу ответ, но не перед англичанами!
Его глаза за стеклами очков горели ярким лихорадочным огнем. Он вдруг стал как-то выше ростом, казался более живым, будто человек внутри его пробил наконец броню вечного самоограничения. Элизабет наблюдала за этим превращением со смешанным чувством изумления и страха. До сих пор все амманиты, и Аарон в частности, представлялись ей воплощением сдержанности и самообладания. Этот взрыв ярости сбил ее с толку.
Впрочем, Аарона, видимо, тоже. Он отступил назад, внутренне собрался, потупился и, глядя на ступни Элизабет с тщательно накрашенными ногтями, пробормотал:
— Извините.
В мозгу, как птица в клетке, билась знакомая с детства молитва. Jesu hor dein kleins Kind, vergil mir alle meine Sund. Иисусе, услышь дитя свое, прости мне прегрешения мои.
— Нет, — возразила Элизабет, — это я должна извиниться. За последние дни в моей голове все перемешалось. Боюсь, я не всегда слежу за тем, что срывается у меня с языка. — Она тяжело вздохнула; ей вдруг смертельно захотелось курить. — Простите, я отвлекаю вас отдела, — пробормотала она, уходя в столовую. Аарон отвернулся, не проронив ни словечка.
Им никогда уже не подружиться по-настоящему, с упавшим сердцем подумала Элизабет. Они живут в разных измерениях. У них слишком разные взгляды на жизнь. Проще было бы преодолеть двухсотлетний разрыв во времени, чем пропасть, разделяющую их культуры. Ей никогда не понять его до конца, и он, вероятно, никогда не сможет воспринимать ее иначе, как «англичанку». Точно так же, как жители Стилл-Крик, наверно, всегда будут видеть в ней только «ту южанку».
Расстроенная и усталая, она босиком прошла через столовую в гостиную, к журнальному столику, на котором рядом с кучей нераспечатанных счетов валялись ее заметки по убийству Джарвиса и пакет с фотографиями, что она у вчера забрала из печати, да так еще и не открыла. Поставиkа кассету Бонни Рэйт, забралась с ногами на диван, по-кошачьи свернувшись в углу. До визита в больницу к Джолин она еще успеет принять душ — так рано все равно в больницу не пускают, так что можно не торопиться.
На столике под бумагами виднелась почти пустая пачка «Вирджиния слимз». Элизабет потянулась за ней, пытаясь кончиками пальцев ухватить за край, но в результате добрая половина всего, что там было навалено, очутилась у нее на коленях, а в пачке оказалась всего одна слегка помятая сигарета.
— Нищим выбирать не приходится, — пробормотала Элизабет, закуривая и глубоко, с чувством затягиваясь. Дурная привычка, лениво подумала она, выпуская в потолок облако дыма. Как и виски. Ей вдруг пришло в голову, что, откажись она от дурных привычек, у нее не останется никаких. Курение, алкоголь, мужчины…
