Ознакомительная версия.
Мадам так же, как и Лизи, смотрит одновременно на Семена и князя, но на князя чуть пристальнее, чуть многозначительнее.
– Да, уезжал безусым юнцом, а вернулся не мальчиком, но мужем. – Ефим Никифорович не дает Семену возможности ответить, по-хозяйски занимает внимание гостей. – А это, позвольте представить, князь Андрей Сергеевич Поддубский, сын моего давнего приятеля, можно сказать, закадычного друга Сергея Викторовича Поддубского.
Далее все идет согласно этикету: все друг другу улыбаются, говорят приятности. Мне бы вот сейчас взять да спрятаться, чтоб не пугать гостей своим гувернантским платьем, но не могу. Точно гирями пудовыми прикована к князю Поддубскому. Больно-то как и обидно...
– Софьюшка. – На плечо ложится мягкая ладонь, ноздри щекочет пряно-кондитерский аромат. – А что ж ты тут стоишь одна, грустишь? – Наталья Дмитриевна смотрит внимательно, ласковым взглядом точно ощупывает. – Девочка, ты сейчас поразительно похожа на Анну, свою матушку. Мы дружили с ней, ты знала?
Я не знала. Не могу ни о чем думать, и голова болит.
– А давай-ка мы с тобой выпьем шампанского! – Наталья Дмитриевна улыбается, и в улыбке ее мне чудится фальшь.
Беру с серебряного подноса бокал, смотрю сквозь запотевший хрусталь. В хрустальном мире все неправильное, изломанное и обманчиво искристое. Шампанское кислит и царапает горло. У князя Поддубского глаза цвета штормовой волны, в них – восхищение. Не мной...
* * *
Я рассчитывала, что ночью, когда настырный персонал оставит меня наконец в покое, смогу спокойно обо всем подумать, разложить по полочкам те факты, что у меня есть, проанализировать их, выработать тактику и стратегию. Но коварный Валентин Иосифович решил, что я излишне возбуждена и эмоционально ранима, а посему велел уколоть мне успокоительное. Так что ночь и часть утра я проспала сном младенца, а когда проснулась, оказалось, что чуда не случилось и моя шкура по-прежнему не моя. Зато доктор разрешил мне вставать, на первых порах исключительно под присмотром медсестры.
Под присмотром так под присмотром – я не возражала. Я теперь вообще сделалась очень покладистой, потому что уразумела: споры лишь крадут мое время, а его у меня мало, я же так и не успела выработать тактику и стратегию.
Медсестра, на сей раз не привычная уже Светочка, а какая-то новая тетенька, довела меня до санузла и манекеном застыла на пороге.
– Со мной мыться собираетесь? – усмехнулась я.
Медсестра обиженно фыркнула, поджала тонкие губы, но все-таки капитулировала.
– Дверь на защелку не закрывайте, – буркнула она ворчливо, – а то мало ли что.
Да, по правде сказать, я и сама боялась этого «мало ли чего», подходя к зеркалу со смесью надежды и ужаса.
Из зазеркалья в меня внимательно всматривалась «не я». Худенькая, если не сказать, субтильная, небольшого росточка – сантиметров сто шестьдесят против моих ста семидесяти трех, – с волосами никакого цвета и такими же никакими, с беспомощным близоруким прищуром, глазами. Глаза были особенно не моими, я не умею смотреть на людей так пытливо и требовательно одновременно. Рука с тонкими прожилками вен потянулась к зеркалу, узкая ладонь оставила на сверкающей поверхности отпечаток, а в «не моих» глазах появилось что-то новое. Узнавание...
В этот момент я вдруг отчетливо осознала, что стою в метре от зеркала и мои руки спрятаны за спину...
Бледные до синевы губы дрогнули в подобии улыбки, я сделала шаг назад, а мое отражение – шаг вперед.
– Паутина... – Зеркало в том месте, где отражались не мои губы, словно коснувшиеся зеркальной поверхности с обратной стороны, пошло мелкими трещинками. – Паутина...
Я зажмурилась, зажала уши руками и завиз-жала...
– ...Да что ж вы казенное имущество ломаете? – Кто-то сильно тряс меня за плечи. – Это чем же вы зеркало-то так раскурочили?!
Я замотала головой и попыталась высвободиться из настырных объятий.
– А вот все расскажу Валентину Иосифовичу, он вас накажет, не позволит вставать еще неделю, будете тогда знать, как зеркала бить.
Угроза подействовала на меня неожиданно отрезвляюще, я открыла глаза, посмотрела сначала на склонившуюся надо мной медсестру (я уже не стояла, а лежала на кафельном полу), потом, не без внутренней дрожи, на зеркало: сеть трещинок, похожих на паутину, никуда не делась.
– Там... – Я снова зажмурилась, чтобы не видеть этого, и ткнула пальцем в сторону зеркала. – Там не я.
– Ну, знамо дело, не ты, – согласилась медсестра и ласково погладила меня по голове. – Ты же месяц неизвестно где пропадала, успела измениться.
Да, я успела измениться, до неузнаваемости. С этим я уже почти смирилась, но как смириться с тем, что мой зеркальный двойник – даже не новая я, а какое-то совершенно другое существо?!
– Ничего, деточка, – медсестра продолжала гладить меня по голове, – пройдет неделька-другая, и станешь ты как новая, себя прежней красивее.
Это вряд ли. Если мне вот такие глюки начнут мерещиться, то «как новая» я точно не стану. Может, мне с доктором посоветоваться? Рассказать ему все, попросить помощи? Ага, я расскажу, а он меня спровадит прямиком в психушку, причем из самых лучших побуждений, чтобы меня там спасли, вправили мне мозги. Нет, придется молчать и как-нибудь самостоятельно со всем разбираться...
– Ну что, мыться-то будешь? – спросила медсестра.
Конечно. Я ж месяц без ванны, вот только...
– Может, вы со мной побудете? – К черту стыдливость! Страшно мне тут одной, а в кабинке вон экран есть матовый.
– Побуду, куда ж я денусь! – Медсестра кивнула. – А ты давай-ка на ножки вставай, еще застудишься чего доброго на холодном полу-то. – Она помогла мне подняться, довела до душевой кабинки, закрыла крышку унитаза, уселась сверху. – Только ты недолго, ополоснулась – и хватит. И воду горячую не делай, а то вдруг плохо станет...
Воду я сделала горячей, настолько, что почти невмоготу терпеть. Когда мне плохо, вода должна быть именно такой, она меня лечит лучше всяких успокоительных. Не мое тело плескалось под горячими струями, а я думала, как же мне жить дальше. Думала, думала и додумалась. Во всем виновато успокоительное, хорошее, запатентованное, от него у меня галлюцинации и расстройство психики. Померещилось невесть что, я запаниковала и сама же по зеркалу врезала... феном. Плохо, что на действие лекарства нельзя списать тот факт, что живу я нынче, фигурально выражаясь, в новом домике. Старый мне, конечно, больше нравился... Я замерла, выключила душ. Господи, как же я про себя-то забыть могла?! Озаботилась чужими проблемами, домик чужой обживаю, с родственниками знакомлюсь, а о том не думаю, что сейчас с моим телом, каково ему, родненькому, без хозяйки...
Ознакомительная версия.
