– Даша! Прекрасно выглядишь, даже лицо немного загорело. Ты так похожа на таджичку в этом наряде!
– Доброе утро! Твой папа ждёт тебя завтракать, – говорю ему.
А мысленно добавляю, что не только нарядом похожа на таджичку. И было бы странно, если бы у меня не загорело лицо под этим палящим солнцем. Но вслух ничего подобного не говорю, потому что это похоже на жалобу. Надира только что прочитала лекцию о том, что жаловаться мужу – последнее дело, перед ним я должна быть всегда приветливой и доброжелательной, за это он и будет меня любить. Рустам тут же доказывает её слова: нежно целует меня, говорит то, что каждая женщина больше всего хочет слышать – «люблю тебя», и сам весь светится счастьем и довольством. Впрочем, как я понимаю, именно ради этого и вся утренняя суматоха – чтобы мужчина был доволен.
Во дворе, под виноградником, небольшой помост, айвон, как назвала свекровь эту своеобразную террасу. На нём лежит ковёр. Ковры тут везде, даже на улице. Свекровь сказала – это символ достатка. Как я понимаю, попала в богатую семью. Должна быть рада. На айвон мы с Надирой устанавливаем неизменный низенький столик, достархан, за который усаживаются Рустам и его отец. Подношу блюда, которые мне подаёт свекровь. Стол накрыт, я возвращаюсь к печке, наливаю себе суп и иду к мужу, чтобы присоединиться. С трудом усаживаюсь, не понимаю, как у меня получится кушать, стоя почти на коленях, куда деть ноги. Наконец, как-то разместилась рядом с Рустамом. Вижу пристальный взгляд свёкра, непонимающе смотрю ему в глаза, хочу спросить, что ему нужно, но из головы вылетает и его имя и принятое здесь обращение к отцу.
– Тебя зовёт мама, – говорит мне шёпотом Рустам и помогает подняться на ноги.
– Извините, – говорю я, всё так же глядя прямо на свёкра, и выбираюсь из-за стола.
Подхожу к свекрови, она гневно смотрит на меня. Что я успела натворить?
– Никто, даже мужчины, не имеют права смотреть в лицо старшему, а уж тем более женщина, – торопливо выговаривает мне свекровь, за руку утаскивая подальше от помоста, – Девушка должна скромно опускать глаза, это во-первых. Во-вторых, я ещё вчера говорила, что мужчины и женщины не сидят за одним столом.
– Но я думала, это касается только праздничных столов. И там мой муж, я хочу быть рядом с ним, – оправдываюсь я.
– Твой муж не достоин уважения? Что ты его так позоришь! Ночью будешь рядом с ним, а днём у тебя должны быть свои дела!
– Так что, я теперь и кушать не должна! – всё во мне бунтует против этих странных порядков. Стараюсь сдержаться, чтобы не закричать.
– Должна, только после того, как поедят мужчины.
– Ещё скажите, я должна есть то, что останется после мужчин!
– Ты знаешь эту традицию? Она очень старая, сейчас её не придерживаются, но раньше жена могла есть только то, что оставил ей на своей тарелке муж.
– С ума сойти! А если он очень прожорливый и ничего не оставил?
– Если не заслужила, может и не оставить, а если жена хорошая – никогда голодной не будет.
– А я голодна! И я беременна, если вы забыли! Мне нужно хорошо питаться!
– Так иди на кухню и кушай себе на здоровье. Я тебе ещё и фрукты принесу! Знаешь, какие у нас яблоки уродили, а виноград!
Свекровь вдруг меняет гнев на милость и заботливо уводит меня со двора в душную кухню. Но там я хотя бы могу поесть, не вызывая гнев и недоумение новых родственников.
Всю неделю семья готовится к нашей свадьбе. Устанавливаются во дворе длинные столы и скамейки, братья Рустама привозят всевозможные ковры и развешивают вдоль забора. Невестки у нас появляются с утра, приводят в порядок двор и сад, наводят чистоту в доме. Я тоже не сижу без дела, так что к вечеру буквально валюсь с ног. В связи с тем, что у нас в доме братья с жёнами бывают практически каждый день, остаются обедать и ужинать, готовить приходится много. Для меня эта неделя стала практическим занятием по приготовлению блюд таджикской кухни. Мне кажется, целый день я что-то крошу, чищу, режу, мою посуду, подношу, уношу. Снова крошу, взбиваю тесто, сортирую фрукты. Не успеваешь убрать посуду после завтрака, как пора думать о приготовлении обеда, а там и ужин недалеко. Таджикская кухня очень разнообразная, вкусная, обильная. За обедом и ужином должно быть не менее трёх блюд, не считая десерта в виде выпечки, которая иногда называется, как и у нас – хворост, халва, пахлава, но имеет совсем другой вид и вкус. А уж сколько времени и сил уходит на приготовление всего этого!
Чем ближе день свадьбы, тем напряжённое. В доме появляется много незнакомых женщин, так как приготовить еды нужно человек на сто. Я, как и положено, просыпаюсь в пять утра, традиционно мету улицу, а потом подключаюсь к общему труду, у них это называется хашар – добровольная помощь в каком-либо деле. Меня иногда отправляют в комнату отдохнуть, но, видя, что на обеденный сон никто не тратится, мне тоже неловко уходить.
День свадьбы отпечатался в виде отдельных картинок. Я так уставала до этого торжества, что только и мечтала, как бы поскорее всё закончилось, и в доме восстановился покой. Помню, что утром невестки нарядили меня в белое атласное платье, украшенное голубой вышивкой. Сюзане – всё время говорят они, я не понимаю, кто такая эта Сюзанна, но Медина, которая всё время крутится рядом, объясняет, что сюзане – это традиционная таджикская вышивка. На голову мне надевают тюбетейку, поверх неё что-то типа фаты или большого платка, тоже искусно украшенного вышитыми цветами. На руки и на шею мне надели все золотые украшения, которые до этого были подарены, а также свекровь преподнесла мне утром в день свадьбы ещё целую шкатулку золотых изделий. Я сопротивляюсь такому обилию украшений, золовки меня не понимают, но тут появляется Надира и одно её слово «так положено» пресекает все мои протесты.
Потом толпа людей, однообразная народная музыка, не смолкающая весь день, на её фоне гул незнакомой речи. Сначала я сижу за столом рядом с мужем, но к еде прикасаться не имею права. Не очень-то и хочется. Нас поздравляют, кто-то старается по-русски, но в основном поздравления понимает только жених. Я должна скромно улыбаться и кланяться, не поднимая глаз, благодарить за подарки. В основном это ковры, посуда и золото. Потом по традиции меня и мужа обводят несколько раз вокруг дома, потом какой-то уважаемый старик долго что-то говорит, видимо, благословляя наш союз. Ближе к вечеру мне приходится расстаться с мужем, меня уводят за женский стол. Здесь я могу поесть, но от усталости и волнения горло скрутило болезненными спазмами, пью только щербет, по-нашему компот из фруктов, и заталкиваю в рот кусочки хлебной лепёшки. Далеко за полночь торжество заканчивается, мы должны проводить всех гостей, лично поблагодарить каждого за то, что пришли. Как добралась до постели, помню с трудом. Какая уж там брачная ночь! Первый раз засыпаю раньше мужа, даже не дождавшись его из ванны.
