– Дурацкий фильм. Я так и не поняла, они что, не поженились…
Или:
– Посмотри, я спину не обтерла? А то мамка будет ругаться…
Ее мать относилась к Руслану так ласково, что ему временами бывало неловко. Отец Людмилы был сумрачно-спокойный, высокий мужчина, который много времени проводил в гараже, «возился с машиной», как сообщила Людмила, насмешливо прищурившись. Руслану нравился этот человек, и он немного завидовал подружке, что у нее есть отец, а у него его никогда не было. Как-то раз они даже поссорились с Людмилой после того, как она пренебрежительно высказалась о своем отце.
– Вот папанька мой – рабочая лошадка, всю жизнь вкалывал, как папа Карло, ничего не нажил, кроме гордости, что честно жил, а ведь есть же люди…
Руслан, внезапно вспылив, обозвал ее дурой, она удивленно посмотрела на него и заплакала.
Но, несмотря на ее непроходимую глупость и поверхностность, несмотря на то, что она беззастенчиво выпрашивала подарки, а в его объятиях оставалась рассудочно холодна – от свиданий с ней все же Руслан отказаться не мог. Быть может, худшие опасения Алевтины в конце концов сбылись, и дети наделали бы глупостей… А может, и нет – Людочка была слишком испорчена для того, чтобы сделать ошибку по неведению, да и какая ей корысть в школьнике? Да что уж теперь – роман Руслана и Людмилы оборвался в тот день и час, когда он повел подругу в местный универмаг накануне ее дня рождения выбирать подарок.
Людмила заранее заявила, что к сюрпризам относится плохо, что цветы и конфеты – это не подарок, а приложение к таковому и что ей давно уже не дает покоя модная сумочка… Ах, что она там стоит, какие-то пустяки! Продается на «Чистом рынке».
На «Чистом рынке», несмотря на название, было грязно и шумно. «Чистым» рынок прозвали только в противовес другому рынку, блошиному, развернувшемуся на привокзальной площади. Там торговали совсем уж немудрящим скарбом прямо с рук, с земли, с расстеленных газет – а на «Чистом» были и прилавки, и павильоны, и туалеты, и лотки с хот-догами. Вся эта роскошь расположилась на стадионе, где Руслан когда-то забил решающую шайбу. Да, такие пришли времена. Помнится, что-то еще было связано с этим стадионом и шайбой, неприятное, даже страшное… Но что – он не мог вспомнить, пока вел Людмилу между рядами, галантно придерживая за локоток и оборачиваясь на крики торговцев. Им предлагали куртки из кожзама, зелено-лиловые пуховики, свитера и капоры из ангорской пряжи. Вещи диких цветов и дикой красоты окружали их, однако Людмила головой по сторонам не крутила и мягко и настойчиво тянула кавалера к прилавку с сумками, кошельками и перчатками.
– Вот она! Правда, прелесть? – шепотом высказалась Людочка, театральным жестом указав Руслану на вожделенный аксессуар. Он посмотрел. Вещица была в ее стиле – лакированная кожа, сверкающая фурнитура.
– Шик, блеск, – подтвердила мысли Руслана продавщица. – Отделка под питона. Есть еще под крокодила. Самый писк моды.
Лицо продавщицы показалось Руслану знакомым, да и она тоже посматривала на Руслана так, словно хотела его узнать – и не могла. Она справилась первой.
– Обухов!
– Я, – покорно согласился Руслан. – А вы, извините?..
– Не признал, – констатировала продавщица. – А я Любовь Ивановна. Твой классный руководитель и учитель математики.
– Вот это да, – сказал Руслан непроизвольно, и бывшая математичка захохотала.
Она очень похудела. Ее лицо, казавшееся раньше вылепленным из сырого теста, покрылось загаром и, несмотря на появившиеся возле глаз морщинки, выглядело более молодым. Волосы, которые раньше стояли вокруг лица вздыбленными химическими кудряшками, теперь свободно лежали по плечам, и одета она была свободно, молодо – в джинсы и ярко-оранжевую куртку, отороченную мехом. И уж тем более раньше она никогда не хохотала во весь голос, показывая хорошие зубы, и пахло от нее раньше мокрой тряпкой и мелом, а теперь – духами и сигаретами.
– Вижу, вижу, ты шокирован, – кивала Любовь Ивановна. – Да, мальчик, всем иногда приходится менять свою жизнь. И мне ведь еще грех жаловаться. Кстати, ведь это твоя матушка меня уму-разуму научила. Что ты, говорит, дурища, тут юбку просиживаешь, шла бы делом заниматься! Я и пошла, и вот видишь – другую жизнь узнала. А как ты-то вырос! Пришел купить своей девушке подарок? Отлично. Я тебе по знакомству сделаю скидку.
И она назвала цену – по мнению Руслана, все равно несколько… неадекватную. Эта маленькая сумочка, похожая на лакированный сундучок, могла бы стоить и дешевле… Но он рассчитывал, что она может стоить дороже, думал, что придется потратить все деньги или ему денег не хватит. Посмотрел искоса на Людмилу. Глаза у девушки горели, она облизывала пересохшие губы остреньким язычком, под косметическим румянцем пробивался естественный… Алчность красила ее, как не могли украсить его поцелуи. На каком-то птичьем языке она заговорила с Любовью Ивановной, и та прекрасно поняла ее и ответила на все вопросы. Они в четыре руки щелкали звонкими замочками, выворачивали шелковые подкладки, разматывали змеиные кольца ремешков.
Руслан заскучал и стал смотреть в сторону.
Девочка в коротком не по росту пальто чинно шла по проходу между прилавками, крутила головенкой, словно высматривала нужный товар. «Элька! Что она здесь делает? Наверное, заметила нас на улице и увязалась. Неловко будет при ней покупать Людмиле сумку. Фу, какое глупое положение», – только и успел подумать Руслан до того, как случилось нечто, что уж впрямь ни в какие ворота! Эля спокойно, не оборачиваясь на продавщиц, ничуть не озабочиваясь их щебетливым присутствием, потянула с витрины рукавички – белые на меху рукавички, вышитые синей и белой шерстью.
Руслан забыл, как дышать. Его сестра, его любимая младшая сестренка ворует вещи, не конфетки, не горячие булочки, а серьезные, дорогие вещи, за такое по головке не погладят! Он покосился на Людмилу, та ответила ему недоуменно-веселым взглядом.
– Подожди меня, хорошо? – шепнул он ей.
Пожалуй, все еще можно исправить, если удача будет на его стороне, подумал он. Сейчас нужно незаметно вывести Эльку с рынка и прогнать домой. А там, глядишь, и до сумочки очередь дойдет, если уж она так мила Людмилиному сердцу. Но сначала – обязанности старшего брата.
– Эля! – громким шепотом окликнул он сестренку.
Та не услышала его, продолжая крутиться у прилавков. Наглый ребенок, ничего не боится! Но потом вдруг подняла глаза и уставилась на него удивленно.
– Руслик? – прошептала она. А потом спросила еще что-то, но понизив уж голос так, что он едва расслышал: – Ты что, меня видишь?
– Разумеется, я тебя вижу! – прошипел он сквозь зубы. – И те две тетеньки тебя тоже вот-вот увидят, если ты оттуда не выйдешь! Верни вещи немедленно, и убираемся отсюда! Брысь!
