— Так это и есть твоя Джулиана? Поздравляю, Катарина, она просто красавица.
— Знаю. Иногда сама удивляюсь, как это у меня получился такой ребенок. С детства она без ума от музыки. Я не могу понять. Мы с Адрианом не увлекались музыкой, но для нее не существовало ничего другого. Ты когда-нибудь слышала ее игру?
— На концертах нет. Но я много раз слышала ее по радио. А завтра в Линкольн-центре будет сенатор Райдер. Он предлагает нам встретиться после концерта. Что ты на это скажешь, Катарина?
Катарина побледнела.
— Рахель, она ведь ничего не знает. То есть Джулиана. Я никогда не рассказывала ей.
— Про Амстердам? Ничего?
— Я не могла. Даже Адриан… — Катарина на секунду прикрыла глаза. Рахель наблюдала, как она пытается справиться с собой, чтобы предстать перед дочерью по-прежнему уверенной и спокойной.
— Никто из них не знает о случившемся со мной. Я понимаю, что излишне оберегаю своих близких, но мне не хотелось, чтобы это их коснулось. Я просто не могу говорить об Амстердаме.
— Это твое право, — осторожно заметила Рахель. Она не вышла замуж и была избавлена от необходимости принимать подобные решения. — Я все понимаю.
— Ты не станешь втягивать ее в это?
Рахель ободряюще улыбнулась, и хотя она не вполне понимала и одобряла подругу, но старалась успокоить ее.
— Разумеется, нет. Нет нужды вовлекать ее в наши дела.
Зиглер разыскал Мэтью Старка в кафетерии «Газетт», где тот яростно спорил с двумя спортивными репортерами по поводу вторых защитников. В свои тридцать девять лет Старк был смуглым, крепким и плотным. Его лицо можно было бы назвать красивым, если бы не шрамы, оставленные осколками разорвавшегося снаряда. Его темно-карие, глубоко посаженные глаза часто принимали за черные. Он был в джинсах, клетчатой хлопчатобумажной рубашке и в массивных армейских ботинках.
— Извините, что беспокою вас, — сказал Аарон, — но там у Фелди вас спрашивает какой-то мужчина. Он похож на персонажа фильмов ужасов. Назвал себя Пронырой.
— Проныра? Черт возьми, я думал, он уже помер.
Старк не спеша допил кофе и направился к дверям вместе с Аароном. Мэтью знал, что этот кучерявый мальчишка, носивший строгие костюмы, похожие на мокасины кожаные туфли с кисточками и ни черта не смысливший в бейсболе, благоговеет перед ним, но ему было плевать на это.
— Фелди здорово сердилась, — сказал Аарон.
— Пусть.
К тому времени, когда они вошли в отдел новостей, она уже водрузила на нос большие очки в черной оправе.
— Бога ради, не спешите, — произнесла она.
Старк и не торопился. Он уже пару лет не получал никаких вестей от Отиса Рэймонда; двадцать лет Проныра доставлял ему сплошные заботы и неприятности, и Старк полагал, что следующие двадцать лет знакомства, если, конечно, кто-то из них проживет так долго, лишь прибавят новых.
— Где Проныра? — спросил он.
— Я отправила его к твоему столу. Он говорит, что у него для тебя кое-что есть. Кто он такой?
— Он не из тех, кто будет продавать газеты.
Отис Рэймонд нетерпеливо ерзал на деревянном стуле возле стола Старка. Мэтью лишь покачал головой, когда, подойдя к этому худому, страшному человеку, разглядел у него на шее волдыри от укусов насекомых, увидел его пожелтевшие глаза и кожу. На нем были драные джинсы и армейская куртка, которая, похоже, не могла согреть его. Проныру била дрожь. Сейчас это казалось невероятным, но множество парней были обязаны жизнью военспецу четвертого класса Отису Рэймонду. Тогда он был классным парнем.
— Проныра, — окликнул его Мэтью, подойдя сзади. — Выходит, ты жив.
Проныра повернулся, оскалил зубы и пошатываясь, поднялся со стула. Одежда болталась на нем, а сам он выглядел так, словно явился из преисподней. По уставу они не должны были бы подружиться тогда. Кадровый офицер и военспец, пилот вертолета и стрелок. Они летали вместе на «Hueys» и «LOH» и выжили. Не так уж много общего. Но для дружбы достаточно.
— Мэт! Да, я еще волочу ноги. Боже ж мой, мне стукнуло сорок. Можешь себе представить?
Старк обошел стол и опустился в кресло, а Проныра сел на стул, оглядывая захламленный стол.
— Я думал, у тебя свой кабинет.
— Пожалуй, лучшее, на что можно рассчитывать в отделе новостей, это выгородка.
— Да, наверное. Я не очень разбираюсь в этом. А когда ты ушел из «Пост»?
— За два года до того, как мы с тобой виделись в последний раз.
— А, точно. Черт, старик, я ничего не помню.
— Ты никогда не помнил. Что случилось?
— Неприятности, Мэт.
Старк ждал объяснений, но Проныра покусывал свою желто-фиолетовую нижнюю губу. Старк скрестил ноги. У Отиса Рэймонда всегда, за исключением того времени, когда он смотрел на мир в прицел своего М-60, был избыток хаотичной, бессмысленной энергии. Старк часто задумывался о том, чего мог бы добиться Рэймонд, приспособь он эту энергию к делу.
— Ты поможешь мне? — спросил Проныра.
— Может быть. Что за неприятности?
— На этот раз не у меня. У Райдера.
Старк меньше всего ожидал и совсем не хотел услышать это имя, но его лицо осталось невозмутимым.
— Что Райдеру нужно от тебя?
— Я должен ему. Он хотел меня пристроить после Вьетнама, помнишь? А я залетел и подставил его.
— Он выкрутился. Такие всегда выходят сухими из воды. Ты ничего ему не должен, Проныра. Если уж рассуждать о долгах, то это он обязан тебе. И как бы его ни приперло, пусть Райдер сам выпутывается.
Проныра громко шмыгнул носом, и Старк подумал, что нос Отиса, похоже, не просыхал все эти десять лет.
— Елки-палки, старик, я думал, что могу рассчитывать на тебя.
— Ты можешь. Райдер нет.
— Он по уши увяз в дерьме, Старк. Ты же знаешь его, этот чертов говнюк так ничему и не научился. Если мы его не вытащим, он потонет. Поверь мне, старик. На этот раз его дела плохи.
— Это его проблемы.
— А ты потом, может, напишешь статейку.
— Проныра, я знаю о Райдере слишком много. И я не беспристрастен.
— Значит, книгу.
В словах Проныры чувствовалась надежда. Похоже, он нащупал ту ниточку, потянув за которую, можно заставить Мэтью Старка спасти его давнего дружка.
— Забудь про это, Проныра. Эта часть моей жизни закончилась.
— Ну, давай, ну в память о тех временах. — Отис Рэймонд хрипло засмеялся и закашлялся. — Вспомним давние славные денечки. А, Мэт?
Давние славные денечки. О, Господи.
— Ты все такой же, Проныра. Ну, рассказывай, что у тебя. Я послушаю.
Отис принялся покусывать ноготь, как будто зашел слишком далеко и теперь не знал, что сказать.
