Мы отдыхали в Одессе. Снимали большую трехкомнатную квартиру в центре города. Утром – поездка на катере на пляж. Либо на Ланжерон, либо в Аркадию.
На обед прямо на пляже покупался шашлык. Мама все бурчала, что мы испортим себе желудок, но это было удивительно вкусно! Вечером мы всей семьей шли гулять по городу. Дерибасовская, Пушкинская, Потемкинская лестница, памятник дюку Ришелье, большие белоснежные красавцы-корабли в морском порту… А Привоз! Я до сих пор помню, как испугалась там кролика, которого продавала толстая неопрятная женщина с черными усами. Почти как у папы. У кролика на задних лапах висела шерсть, и я спросила, зачем. «Или я могу вам по-другому доказать, что этот кролик никогда не мявкал?» – ответила торговка.
Средиземное море совсем не похоже на Черное. Не такое родное, не такое приветливое. Оно даже пахнет иначе. И еще здесь, в Турции, совсем нет медуз. А я вспоминаю, как мы с Леной ловили их в море, стараясь отличить, какая жжется, какая нет. Папа тогда прочитал нам целую лекцию. С тех пор прошло четырнадцать лет, а я до сих пор ее помню. Хотя сегодня нет ни Лены, ни папы. И мамы, по большому счету, тоже нет.
Это было последнее лето, когда наша семья была счастлива и беззаботна. На следующее лето Лена уехала в Москву сдавать экзамены. А спустя еще год мы ее похоронили. Папа умер от обширного инфаркта через месяц. Не смог пережить, что его старшая дочь, красавица, умница и отличница, наложила на себя руки.
Когда я начала понимать, что у мамы не все в порядке с головой? Наверное, года через три. Я тогда сама только-только закончила школу. Ни о каком институте даже речь не шла. Я только и делала, что ходила с мамой по врачам. Она все чаще лежала в больнице, а промежутки между курсами лечения становились короче и короче.
Я собиралась в эту поездку очень долго. Мне было нелегко собрать деньги даже на самый скромный трехзвездочный отельчик. Еще повезло, что лучшая подружка Вера работает в туристическом агентстве, она поймала для меня горящую путевку, поэтому удалось здорово сэкономить.
Мама опять в больнице, так что я вполне заслужила семь дней отдыха. Семь дней безмятежности, когда не надо просыпаться от криков по ночам. Не надо делать уколы и вызывать «скорую». Семь дней наедине с морем – я думала, я надеялась, что это будет здорово.
Но я ошибалась. Что не дает мне покоя? То, что море совсем другое? То, что нет рядом Лены и мамы с папой? Что мне никогда не вернуться в то счастливое лето?
Я уже четвертый день думаю об этом, и мне кажется, что виной всему встреча с тем человеком. Меня мучает, что я никак не могу вспомнить его имя. Сева? Или Савва? Или все-таки Слава? Ну почему я не в состоянии окончательно удостовериться, он ли это! Если бы я была дома, то могла бы действовать. А тут я привязана к этому ненавистному, выложенному крупными острыми камнями пляжу, слишком острой еде, жирным сладостям и сальным взглядам продавцов из окрестных магазинчиков.
Наверное, я бы наслаждалась всем этим, впервые за четырнадцать лет увидев море, если бы не жгучее желание понять, нашла я этого подлеца или нет. Я вернусь домой через четыре дня, и все сразу встанет на свои места. Если это действительно он, я отомщу ему за Ленину гибель, за папину смерть, за мамино безумие, а потом снова поеду на море. Пусть мне придется работать день и ночь, чтобы накопить денег на новую поездку. Но я поеду на море! И оно покажется мне родным и ласковым.
* * *
Подъехав к дому и заглушив мотор, она вдруг поняла, что так устала, что не может выйти из машины.
На улице по-прежнему лил дождь, и необходимость вновь скакать через лужи к двери подъезда, пусть находящейся недалеко, но от свинцовой усталости казавшейся недосягаемой, навевала тоску, от которой хотелось выть.
Глядя на эту дверь сквозь лобовое стекло, становящееся все более мутным от бьющих по нему капель, Наталья вспоминала прошедший день. Безысходный от произошедшей смерти, но, тем не менее, обыденный, а от этого еще более страшный.
– И что тут у вас случилось? – голос Муромцева звучал у нее в ушах. И ответ Верочки: – У нас клиентка умерла.
– Хм, – Муромцев бесцеремонно растолкал собравшихся, опустился на колени, не обращая внимания на то, что его четырехсотдолларовые брюки касаются замызганного влажными ботинками пола, приподнял голову Аллы Перфильевой и небрежно отметил: – И вправду умерла. Прямо эпидемия у вас тут, граждане!
– Как-к-кая эпидемия? – тонкий голос Верочки, казалось, стал еще выше. – Вы что, хотите сказать, что Станислав Николаевич тоже умер?
– Дура ты, Вера! – звонко сказала Наталья, непроизвольно прижав к себе голову Стаса. – Ну что ты болтаешь?
– Я хочу сказать, что сначала одна из ваших клиенток в окно сиганула, теперь вторая копыта откинула. Кстати, на отравление похоже. И чегой-то у вас клиенты мрут, как мухи? Не дай бог, слух по городу пойдет, – Муромцев хитро прищурился, – так недолго вообще без клиентов остаться. Слышишь, Развольский? Ты давай, вставай, чего раскис, хуже бабы.
Станислав, действительно, открыл глаза и, держась одной рукой за стену, а второй – за Наталью, начал подниматься с пола, не обращая, впрочем, никакого внимания на Муромцева.
– Вы к нам по делу, Сергей Васильевич? – раздраженно спросила Наталья.
– Билеты через вас хотел заказать. В Чили уезжаю, в командировку.
– Вы пройдите ко мне в кабинет, я сейчас к вам приду, – подставив плечо Развольскому, Наталья начала медленно двигаться в сторону приемной. – Володя, будьте так добры, встретьте «Скорую» и попросите врача зайти к Станиславу Николаевичу, – распорядилась она. – А все остальные – идите уже по рабочим местам. Это ведь не представление, в конце концов!
Ей понадобилось два часа на то, чтобы отделаться от Муромцева, переговорить с врачом «Скорой», дождаться приезда «труповозки», позвонить капитану Бунину, утешить бьющуюся в истерике Верочку и металлическим голосом приказать сотрудникам не болтать о случившемся.
Все эти два часа ее терзала тревога за Развольского, который после сделанного ему укола отлеживался в кабинете. Несколько раз Наталья, отрываясь от дел, заглядывала туда и с облегчением отмечала, что Стас спит.
Закончив все дела, она снова прошла к нему. Развольский немного отливал зеленью, но в целом был бодр и свеж.
– Ты куда подевалась? – сердито спросил он Наталью. – Бросила меня тут одного. А если бы у меня сердечный приступ начался?
– Солнышко, я все время тебя проведывала, – начала оправдываться Наталья. – Ты спал. Да и Анютку я попросила за тобой приглядывать.
– Эта дура приглядит! У нее же мозгов нет совсем!
– Как ты себя чувствуешь?
– Сама-то как думаешь? – Станислав болезненно поморщился и вздохнул. – Такие испытания не для моих нервов.
