Ознакомительная версия.
– Почему… Вспомнить завсегда есть чего… Много чего было за мою жисть… Да рассказывать-то не все можно, хотя развратничали мы меньше, чем сейчас…
– Вы еще и сейчас?! Ну вы даете – в вашем-то возрасте! – поразился Леонид. Он не понял сразу, что дед, как все старики, начал рассуждать: «Вот, мол, в наше время…»
Но Охмнетыч тут же откликнулся на его вопрос, насмешливо посмотрел на Леонида и сказал:
– И-и-и, милай… Любви все возрасты покорны, слыхал? А старые коты, чтоб ты знал, как соберутся вместе, кричат громче, чем молодые… Тут у меня сосед по огороду есть, мы с ним иногда в картишки перебрасываемся после пахоты, иной раз и другие мужики подтягиваются, так разговоры знаешь какие, у-у! Так вот, этому моему соседу лет так около семидесяти пяти, а все озабоченный!.. Об чем не скажет – все о бабах! Чувствуется – мужик наголодался. Ну мы ему не раз говорили: «Женись, Федотыч, что ты маешься?». Ну и сошелся он тут с одной, наконец. Приходит, аж светится весь! Нас, конечно, любопытство разбирает – что это его так осчастливило? Мы же все примерно одного возраста, так сказать, способны разве что на воспоминания – у кого не сильный склероз… Свеженького вроде уже и быть-то не может… Ну мы его так сурьезно и спрашиваем, мол, что – оприходовал молодую? А он так же отвечает: «И не говорите – всю ночь сексом занимался!». Мы аж ошалели! «Это как же ты им занимался?» – спрашиваем. «Да, – говорит, – положил ей руку на живот – и всю ночь балдел!» Молодой-то тоже под семьдесят набежало… Вот такой разврат, Аркадьич! – дед засмеялся, а потом добавил: – А вообще, я тебе скажу, мужик – он до старости мужик! Баба что? Ласку любит, доброту. Кто ж мне мешает ее приголубить? Опять же – руки на месте остались, губы – тоже, и хватит, и достаточно, ежели с умом подойти. А то, что уже не можешь на нее свои килограммы завалить, значит, время такое пришло, а то завалишь, а снять и мочи не будет, так и помрешь на ней. Нехорошо!
– Во-во, – поддержал деда Леонид, – есть тут у меня один спец знакомый, я вас познакомлю, мужик – золото, так вот он как раз этими проблемами занимается, ну теми, кто от любви помирает.
– А чего ими заниматься? – удивился дед. – Тут уж плотник или столяр ими заниматься должен – обмерить, гроб хороший состругать.
– Да работа у него такая! – пожалел Леонид заочно Кузьму Григоровича.
Дед помолчал, лениво хлестнул себя еще раз по бокам веником, и спросил:
– Слушай, Аркадьич, Есения-то твоя, сдается мне, никакая тебе не племяшка? Больно ты в лице переменился, как узнал, что она уехала…
– Угадали, Прохор Дмитриевич, – вздохнул тот. – Да только она мне дороже, чем три племянницы вместе взятые.
– Да, девка хорошая… – задумчиво согласился дед. – И какие виды у тебя на нее?
– Женился бы, Прохор Дмитриевич! Только бы вернулась!
– А что у вас с ней вышло-то?
– Да ничего такого. Раненая она, вот в чем проблема!
– Куда? Я ничего не заметил, – подскочил дед.
– В душу она раненая, – пояснил Леонид.
– А-а, а я-то подумал. Ох, мне… – облегченно вздохнул дед, но тут же добавил: – В душу – это беда… И чем ты ее ранил?
– Да не я, – сказал Леонид и неожиданно для себя выложил деду всю историю Есении.
Тот слушал, открыв рот и сокрушенно покачивая головой, а, услыхав про ее рождение, всплеснул руками и крепко выругался, помянув ученых и их ближайших родственниц по женской линии…
– Вот теперь и не знаю, как подступиться к ней, как помочь… – сетовал Леонид. – Была бы обыкновенная девчонка, а тут… Она себя считает кем-то вроде изгоя на земле, вроде как нерожденной, как бы нелюдью… Что делать, ума не приложу! Мы с ней на эту тему только в поезде и поговорили. Но она же ждет. А я к ней с обычным набором влюбленного подбираюсь… – обличил он себя.
– Аркадьич, ну ты погоди, – остановил его дед. – Ну что ты такого особого сделал? Ну потискал ее маленько, так это полезно, у нас в деревне говорили, что девки от этого только соком больше наливаются. Если бы ей не пондравилось, она б злая пришла. А тут веселая прибежала, вся аж звенит! Вон Варфоломея Игнатьича чуть в грех не ввела, он уже готов был своей Мисюсе украшение на голову пристроить. Да не ревнуй ты, не ревнуй, давно заметил, какие ты взгляды на него кидаешь. Он хоть и мужеского полу, но безобидный. Не, Аркадьич, думаю, что подождать тебе надо. Вернется она, должна вернуться! Мужик ты видный, – и он оценивающе посмотрел на Леонида.
Тот смущенно прикрылся веником:
– Прохор Дмитриевич, ну чего вы меня как племенного быка оглядываете!
В это время раздался стук в дверь, а потом послышался голос Раисы:
– Эй, мужчины, вы там себя до дыр не протерли? У меня уже все готово!
– Не гони лошадей, Раиса, дай мужикам от работы отойти! – закричал в ответ дед.
– Ну, как знаете! – сердито отозвалась та. – Греть себе сами будете! Я тут не прислуга, да и дел у меня полно, так что я домой пошла.
Дед с досады сплюнул, промахнулся и попал себе на ногу, из-за чего еще больше расстроился.
– Вот заноза! И в кого характер такой? Мать ее, покойница, Царствие небесное, хорошей женщиной была. Это все Ваня мой – после смерти жены совсем дочку избаловал, язычок-то ей вовремя не подровнял, а теперь уже… – дед махнул рукой.
– А что случилось с ее матерью? – осторожно спросил Леонид.
– Ох, Аркадьич, и вспоминать-то тошно об этом! – дед помолчал. – До сих пор не могу смириться я с ее смертью, а уж про Ваню и говорить нечего. Она ему такой женой была… Всем подходила, не только по хозяйственности. Ты же понял, что Ваня мой – мужик дородный, так жениться ему цельная проблема была – девки его габаритов боялись, да и не столько девки, как их мамаши… Мы тут к одной присватывались, уже и в невестах-то засидевшейся, так и ее мать наотрез отказала. Как завела: «Задавит он нашу курочку…» Я тогда, помню, аж взбеленился: треснул кулаком по столу, и как заору: «Ну так и щупайте вашу курочку сами, пока перья от старости не вылезут!» и ушел, хрястнув дверью. Соседка потом рассказывала, что у них там что-то даже обвалилось… Не прав был, конечно, да за сына обидно стало – парень спокойный, работящий, непьющий, чего еще желать! Ну вот, после этого случая мы решили на время отложить сватовство, все равно толку никакого. Но тут опять же случай помог, приехала сюда к своим родственникам на Лиго[2] одна девушка, а Лиго тогда под строгим запретом был, да у нас здесь все равно собирались – мало ли кто к кому в гости зашел! Позвали и нас, мы хоть и не латыши, но отношения у нас с соседями хорошие были. Вот так и встретились мой Ваня и Марта. Он как увидел ее – так глаз с нее и не спускал весь вечер, да и она на него – нет-нет, да и стрельнет своими серыми глазищами. Гости это заметили и сначала вроде посмеиваться начали, а потом, когда смекнули, что такие переглядки чем-то серьезным обернуться могут, вроде как притихли. И хозяева посмурнели, что-то тихо по-латышски сказали Марте, та как вспыхнет! И убежала. Дружбу-то народов у нас все восхвалять умеют, да вот как до дела доходит… Тут сразу свое, племенное, вылазит! Я в Латвии остался после войны, служил здесь и язык их выучил, так что понял я, что они бедной девушке сказали… Ваня мой как туча грозовая стал – тоже понял. Вижу, не праздник у нас получается, а не пойми что. Подошел я тогда к хозяину и говорю ему:
Ознакомительная версия.
