Спенсер слушал его через силу, но ведь для того он сюда и приехал.
— А у тебя до этого было имя?
— Конечно. Но я его не помнил. Воспитательницы звали меня Билли.
— Билли, Натан, Альберт, — покачал головой Спенсер. — Ты сам хоть знаешь, кто ты?
— Знаю ли я, кто я? — переспросил Натан. — Вот ты утверждаешь, что тебя зовут Спенсер, но я слышал, как твои приятели-легавые звали тебя Трейси, а когда ты представлялся, то назвал себя Спенсером Патриком О'Мэлли. Так кто же ты на самом деле?
— Со мной все ясно. — У Спенсера от бессильного гнева уже началась во всем теле дрожь. — Я Спенсер Патрик О'Мэлли.
— И со мной тоже все ясно: я Альберт Мейплтоп.
— Это Кристина выбрала тебе имя и фамилию?
— Мы это выбрали вместе, — ответил Натан.
— А татуировку на руке вы тоже выбирали вместе? С инициалами. Ты после смерти Кристины пытался удалить ее с помощью хирургов?
— О чем ты говоришь, детектив? Зачем мне это было нужно?
— Скажи мне, Натан-Альберт-Билли, ты любил ее?
— Да, я ее любил, — ответил Натан сразу, не задумываясь.
— И ты ее убил?
Ответ последовал незамедлительно:
— Нет. Я ее не убивал.
Магнитофон продолжать жужжать.
— Ты лжешь?
— Нет, я не лгу.
— Ты лгал всю свою жизнь, всем подряд и обо всем. И теперь ты тоже лжешь?
— Нет, не лгу.
— Понятно.
— У меня есть алиби, детектив. И ты это знаешь.
— Да, алиби. — Спенсер сосредоточенно барабанил пальцами по своему пустому бокалу.
Натан засмеялся.
Затем они замолчали. Натан ел ножку индейки без майонеза, а Спенсер потягивал кофе. Он вспомнил о бабушке и не удержался от вопроса:
— Ты знал, что Луиза Морган составила завещание?
— Конечно, я знал, что она составила завещание. Это такие люди, эти Синклеры и Морганы, они только родились, и у них уже были у всех завещания. — Натан отрезал большой кусок от ножки и продолжил: — Это было еще тогда, когда Кристина жила в Бруклин-Хайтсе. Она рассказала мне, что бабушку взбесило, как ее дочь обошлась с Кристиной — единственной внучкой. Луиза не могла поверить, что они выгнали Кристину, ожидающую ребенка, только потому, чтобы хорошо выглядеть перед соседями. После этого Луиза отвернулась от семьи Синклер точно так же, как они отвернулись от Кристины. Она поклялась, что лишит их всех наследства, включая мать Кристины.
— А Кристина сказала тебе, кому Луиза Морган оставила все свое состояние?
Натан сделал паузу, вздохнул и признался:
— Крисси сказала, что не знает.
Услышав из уст Натана Синклера уменьшительное имя Кристины, Спенсер вздрогнул. В этом было что-то кощунственное.
— Похоже, ты считаешь, что Луиза Морган была права, лишив семью Синклер наследства.
— Абсолютно. Они обошлись с Кристиной ужасно. Мне наплевать на то, что они сделали со мной. Я этого ожидал. Кто я для них? Но она была их принцессой, их светом в окошке. Все, чем жили они оба, Джон и Кэтрин, — все это сконцентрировалось в Кристине.
— Я думал, что Джон тоже связывал с тобой кое-какие надежды.
— Это она вам так сказала? — Он усмехнулся. — Возможно.
— Натан, но разве эта семья погибла не из-за того, что вы с Кристиной повели себя крайне безрассудно?
Он пожал плечами:
— Значит, там не было никакой семьи. — Натан замолчал на секунду и перестал есть. — Когда я был очень маленьким — может быть, мне был год или около того, — что-то случилось с моей матерью. Что, я так и не узнаю, потому что она умерла. Меня хотела забрать сестра матери, но отец не разрешил. Он тут же привел в дом другую женщину. Я ходил в детский сад. И однажды тетка забрала меня оттуда — мы жили тогда в Колорадо — и увезла в Нью-Мексико. Некоторое время мы прожили в Альбукерке, пока нас не нашел отец. Не знаю, что он сделал с моей теткой, помню только, что это было летом и ночью. Мы очень долго ехали автостопом и, наконец, добрались до Техаса. Затем у него что-то случилось на стоянке грузовиков. Думаю, он ввязался в драку, потому что, когда я нашел его, он лежал без движения в задней части площадки. Я сидел подле него всю ночь и, когда понял, что он не встанет, вышел на шоссе и направился искать тётку. — Он сделал паузу. — А ты хочешь, чтобы меня потрясла история, которая случилась с Синклерами.
Спенсер сидел и молча слушал.
Натан взял сандвич и продолжил:
— Я не знал ничьих имен, я не знал даже своего собственного имени, или где живет моя тетка, или где мы жили раньше в Колорадо, я не уверен даже, что это был Колорадо, это вполне мог быть Вайоминг. В любом случае то, что случилось с Синклерами, — это, конечно, плохо, но и не смертельно. Что, в конце концов, произошло такого страшного? Да ничего: должен был появиться на свет ребенок, их внук. Синклеры отказались от него. И чего, спрашивается, добились? И много теперь у них внуков, разрешите спросить?
Спенсер был настолько потрясен рационализмом Натана, что даже не посмел как-то отреагировать. Когда к нему возвратился голос, он сбивчиво произнес:
— Разве ты не понимаешь: они считали тебя своим сыном. Как можно помыслить о внуке от собственных сына и дочери?
Натан пожал плечами и занялся многослойным бутербродом с мясом, помидорами, салатом и майонезом.
— Если уж так случилось, можно было и смириться, — сказал он.
— Ты понимал тогда — а может быть, теперь понимаешь, — что это все из-за тебя? — настаивал Спенсер. — Ты, видимо, думаешь, что живешь в абсолютном вакууме? Что окружающий мир — это не более чем аморальная помойка, где любое действие оправданно. Ты когда-нибудь задумывался о людях, которым причинил боль?
— Я не виноват, что они оказались такими слабаками. Зачем им надо было принимать все так близко к сердцу? У меня и в мыслях не было, что я причиняю им боль.
— Если бы ты не вел себя как идиот, то к совершеннолетию имел бы состояние, исчисляемое миллионами долларов.
— А почему это ты считаешь, что я вел себя как идиот? — неподдельно возмутился Натан. — Откуда мне было знать, что они так тупо среагируют?
— Потому что подобного рода знание присуще каждому нормальному человеку. Именно это отличает его от животного.
— Что я должен был знать? — улыбнулся Натан. — К тому же это еще хуже: знать и все равно продолжать заниматься этим.
— Тебе плевать на весь мир, не так ли? — Спенсер прищурил глаза.
— Я не понимаю, о чем ты ведешь речь.
Спенсеру очень хотелось стукнуть кулаком по столу, но он сдержался и повел себя как на допросе.
— Позволь мне спросить тебя, Натан Синклер, — произнес он, — когда ты остаешься наедине с самим собой, скажи мне, ты не испытываешь к себе отвращения?
