— Знаешь, твой преследователь напоминает мне Эрика из «Призрака оперы».
— Из фильма? — спросила Вэл, тут же вспомнив о Джерарде Батлере.
— Нет. Из книги. Он был гораздо более зловещим в книге. Менее романтично, трагично и грустно. У него даже была камера пыток.
— Знаешь, ты действительно не заставляешь меня чувствовать себя лучше!
— Прости. Просто думаю, что это странное совпадение. Я имею в виду, Призрак хотел Кристину, потому что думал, что у нее красивый голос, верно? Этот парень хочет тебя, потому что считает, что ты прекрасно выглядишь, когда бегаешь. — Лиза помолчала. — Странно, действительно, как парень мог взять невинное хобби и включить его в какую-то извращенную фантазию о сексе и спасении, понимаешь?
— Это жутко, — произнесла Вэл тоненьким голоском. — Мне это не нравится. За мной все время следят. Или я чувствую себя такой. В любом случае все так же плохо. Я скучаю по ощущению безопасности, когда я одна.
— Эй, «Призрак Оперы» закончился довольно счастливо.
— Это не кино, Лиза! И даже если бы мой преследователь выглядел как Джерард Батлер, я бы все равно взбесилась.
— Не думаю, что тебе стоит об этом беспокоиться, — сказала Лиза. — Я имею в виду, что он наверняка не похож на Джерарда Батлера. Скорее всего, он грубый ботаник с маленьким членом.
Вэл, не попрощавшись, повесила трубку. Она позволила Лизе перезвонить ей три раза, прежде чем соизволила снять трубку и извиниться.
Глава 6
Мисс Уилкокс даже не было там, когда Вэл вошла в класс, и все же дверь оказалась широко открыта. Наверное, из-за уборщицы. Строго говоря, ученикам не полагалось оставаться в классе одним без учителя, но Вэл была уверена, что ее никто не видел, а даже если бы и видел, она всегда могла сказать, что учитель вышел только на секунду или что, по ее мнению, уборщица считается преподавателем — разве нет?
Она села за пустой стол, вдыхая запах краски. Что еще важнее, ей требовались время и тишина, чтобы обдумать, как она собирается поговорить с Гэвином. У нее было такое чувство, что, фраза «Привет, это ты преследуешь меня на Фейсбуке?» не сработает.
Может быть, ей стоит просто спросить его, есть ли у него страничка на Фейсбуке и пользуется ли он ею.
«Ты занимаешься косплеем? Может участвуешь в исторических реконструкциях? Тебе нравится надевать жуткие костюмы, пугая до чертиков своих одноклассников?»
Разве не все ее идеи ужасны? Она не умела манипулировать. Если бы Гэвин был виновен, он бы сразу понял, к чему она клонит, а это плохо. Если не виновен, он бы просто подумал, что она ненормальная, и этого ей тоже не хотелось.
Радуясь, что никто не видит ее смущения, Вэл поставила рюкзак на стол и погрузилась в тишину. Без музыки, которую так любила ставить мисс Уилкокс, Вэл могла сосредоточиться на деталях, которые она обычно игнорировала, потому что в большом классе всегда занималось много народа. Кисловатый привкус краски, резные блоки деревянных изделий, то, как они заставляли лучи света падать кружевными узорами на пол. Пылинки в воздухе ловили и отражали ранний утренний свет, искрясь, как горящие угли, и напоминая Вэл о волшебной пыльце.
Магия.
Искусство в некотором смысле являлось магией. Каждый рисунок словно окно в создавший его разум.
Вэл вытащила свой альбом для рисования из холщовой тюрьмы и порылась на дне рюкзака, пока не нашла свои линеры и угольные карандаши. Дорогие, большинство из них, но разница в качестве от обычных ручек и карандашей была необычайной.
Первый рисунок в альбоме Вэл был ее самой ранней попыткой сделать набросок: очень грустное животное, которое напоминало лошадь, но на самом деле она рисовала Шоколада, черного лабрадора ее соседа. Если бы это зависело от нее, она бы скомкала рисунок и выбросила его, но мисс Уилкокс сказала, что выбрасывать неудачные рисунки запрещено.
«Иначе как ты можешь быть уверена, что не сделаешь этого снова? — спросила она, поймав Вэл, пытавшуюся вырвать страницу. — Оставь. Учись на этом».
Поэтому уродливое изображение, частично вырванное из альбома, продолжало оставаться в рюкзаке Вэл, чтобы портить всю ее коллекцию и смущать каждый раз, когда она смотрела на него. Она показала язык собаке-лошади, у которой тоже высунулся язык, и стала листать страницы — цветы, руки, ноги, дерево — пока не добралась до наброска, над которым хотела поработать.
На этом рисунке, также незаконченном, был старый склад, который располагался на краю города. Миссис Кимбл думала, что здание являлось бельмом на глазу, и его стоило заменить на новое с сверкающим фасадом, вроде того, что недавно отремонтировали в центре города, и теперь оно выглядело настолько привлекательно, что «Сплетник Дерринджера» называл его «лучшим сооружение на западном побережье».
Но Вэл нравилось старое здание, каким бы обветшалым оно ни казалось. Осыпающаяся черепица крыши и заколоченные окна придавали ему характер; это здание, которое можно сфотографировать для Инстаграм, а затем отметить вдохновляющей цитатой. Ей также нравился ее рисунок, несмотря на его недостатки. Может быть, он и не обладал таким очарованием, как насыщенная фотография, но он принадлежал ей и содержал в себе часть Вэл.
Она выбрала один из самых острых карандашей и начала чертить в траве тени ржавой ограды. Почувствовала, что кто-то сидит за столом недалеко от нее, и наблюдает издалека, но не поднимала глаз. Она была слишком поглощена попыткой восстановить в памяти это сочетание тени и света, цвета и контраста.
— Светотень.
Слово легко слетело с языка говорившего.
Вэл подскочила, и весь красный цвет, который исчез всего несколько минут назад, снова залил ее лицо, когда она поняла, кто сидел рядом с ней. Гэвин стоял, опершись на руку, и смотрел, как она рисует, хотя его взгляд вернулся к ее лицу, когда она остановилась.
— То, что ты там делаешь. Так называется. — Он кивнул на ее рисунок. — Светотень. Контраст света и тьмы. Я не хотел тебя напугать. Ты испортила свой рисунок.
Вэл выругалась, увидев каракули, которые нечаянно нацарапала на листе.
— Сотру, — пробормотала она, работая ластиком, надеясь, что он поможет. — Я удивлена, что ты помнишь.
— Всего две недели назад у нас было подобное задание.
Ох, он прав. Вэл перестала тереть. Дерьмо.
— С другой стороны, я — помощник учителя. Это моя работа — помнить.
— Помощник учителя? — Она посмотрела на его альбом, потом на его лицо. — Точно. Теперь я припоминаю, что ты говорил мне в…
Подождите. Значит ли это, что он оценивал ее работу? Она вспомнила все задания, которые сдавала, и попыталась вспомнить, были ли они глупыми или неубедительными. Боже, он, вероятно, считал ее полной идиоткой; она не могла придумать, что сказать.
— Тебе все еще разрешено посещать это курс? — спросила она наконец.
— Я рисую для развлечения. Я уже дважды выбирал рисование — больше не могу, если хочу получить высокий общий балл.
— О. — Она уставилась на свои белые веснушчатые руки, испачканные углем. Светотень. Теперь она не забудет.
Внезапный шум у двери заставил обоих подростков поднять головы вверх. Мисс Уилкокс, которая всегда смутно напоминала Вэл мисс Фризл из «Волшебного школьного автобуса»6, не могла тихо войти в комнату. Ее светлые вьющиеся волосы, закрепленные пластиковой заколкой в форме ромашки, развевались от быстрого шага.
Она поставила свою потрепанную сумку на обычное место за столом и вставила в проигрыватель один из своих компакт-дисков с инструментальной музыкой. Класс наполнили свирели и лютни, и у Вэл не хватило духу продолжать разговор.
— Доброе утро, — пропела учительница. — Вы двое сегодня рано.
Вэл с ужасом поняла, что до того, как мисс Уилкокс вошла, они с Гэвином были единственными людьми в классе.
— Гэвина, я знаю. А ты… Валери?
— Валериэн. Вэл.
— Вэл, — согласилась мисс Уилкокс. — По крайней мере, эту часть я знала. Тот скетч с маленькими котятами был просто замечательным, Вэл. С начала семестра ты так преуспела.
