Послышался стук в заднюю дверь, выходившую в переулок позади перестроенного каретного сарая. Отложив в сторону полотенце, Грейс подошла к подножию лестницы.
– Мистер Джонс?
Он ее не услышал. Зато она слышала, как он, перекрывая рев нагревателя, распевает во всю глотку «Голубоглазую Каролину». Помедлив еще несколько секунд, Грейс подошла к двери и открыла ее.
Пятеро мужчин отпрянули от удивления, увидев ее. Тот, что стоял ближе всех, сорвал с головы шляпу, остальные четверо поспешно последовали его примеру.
– Доброе утро, мэм, – вежливо приветствовал ее первый из пятерки.
Он говорил самым низким и хриплым голосом, какой ей когда-либо приходилось слышать. Можно было подумать, что глубоко в груди у него проворачивается заржавленный винт.
– Доброе утро.
– Как поживаете? – продолжал незнакомец, – Хорошо, спасибо.
– Простите, мэм, вы не скажете, мистер Джонс дома в этот ранний час?
– Да, он дома.
– Нам надо с ним потолковать. Вы не могли бы его позвать, если вас не затруднит?
– Он… в настоящий момент не в форме, но скоро спустится, я полагаю.
– Ну, если он «не в форме», – проговорил обладатель заржавленного голоса, – нам ни в коем случае не хотелось бы его беспокоить.
– О нет, я уверена, что он спустится через несколько минут, – повторила Грейс.
Она по-прежнему ломала голову, пытаясь понять, что представляют собой эти незваные гости. Уж больно пестрая собралась компания! Наждачный голос принадлежал худому и бледному типу, вполне прилично одетому, если не считать ярко-синей искусственной гвоздики, торчавшей в петлице. Остальные были одеты кто во что горазд: один в рабочем комбинезоне, двое в потрепанных костюмах, еще один в штанах из рубчатого вельвета и ковбойской рубашке с галстуком-ленточкой. Грейс была не в силах догадаться, что между ними может быть общего.
– Можно нам войти и подождать? Если вы не против.
Она так и застыла в дверях, не зная, на что решиться. Выглядели они довольно безобидно, а говоривший от имени остальных был просто сама вежливость.
– Да-да, входите, – сказала наконец Грейс и распахнула дверь пошире.
Очутившись в гостиной Рубена, они настояли, чтобы она заняла единственное кресло. Тем временем трое из них втиснулись на диван, а оставшиеся двое примостились на боковых валиках. Все дружно сняли шляпы. Наступило неловкое молчание.
– Меня зовут миссис Руссо, – представилась Грейс, стараясь разрядить обстановку.
– Рад познакомиться. Моя фамилия Крокер, Линкольн Крокер. А это мои братья. Все кроме Моргуна.
Тот, что сидел на левом подлокотнике дивана, подмигнул ей, давая понять, что речь идет именно о нем. Остальные чинно поклонились в знак приветствия. Грейс кивнула в ответ.
На этот раз молчание нарушил Линкольн:
– Позвольте выразить вам наши глубочайшие соболезнования, мэм.
– Прошу прощения?
– В связи с вашей безвременной утратой.
– Моей… о, да, – спохватилась Грейс, запоздало сообразив, что ее черное монашеское одеяние можно принять за вдовий наряд. – Это было так… внезапно.
Крокеры сочувственно закивали, и она зачем-то уточнила:
– Еще и года не прошло, как мы поженились. Линкольн зацокал языком:
– Ужасно, мэм, просто ужасно. Позвольте узнать, от чего ваш супруг столь внезапно скончался?
– Его унесла холера. Одно меня утешаете все произошло очень быстро, ему не пришлось мучиться. Она украдкой смахнула с глаз воображаемую слезу.
– Ай-яй-яй! Вот она, наша жизнь: Бог дал, Бог и взял!
– Carpe diem[7], – всхлипнув, привела она слова Горация.
– О tempera, о mores![8] – откликнулся Линкольн цитатой из Цицерона.
Грейс решила, что пора сразить его Библией.
– «Всему свое время, и время всякой вещи под небом»
На несколько секунд ей показалось, что крыть ему нечем, но вдруг он вскинул кверху указательный палец и изрек:
– «Время – деньги»[9].
Грейс милостиво наклонила голову, признавая свое поражение. В гостиной вновь воцарилось продолжительное молчание. Чувствуя, что вежливая, но бесконечная игра в гляделки скоро сведет ее с ума, она поднялась с места, и братья Крокеры вместе с Моргуном тут же, как по команде, вскочили.
– Пожалуй, я поднимусь и скажу мистеру Джонсу, что вы его ждете.
– Спасибо, мэм, – нестройным хором откликнулись они.
Наверху, за дверью ванной, Рубен теперь распевал «Сплотимся вокруг знамени».
– Мистер Джонс? – позвала Грейс, тихонько постучав по дереву.
Дверь так внезапно распахнулась, что ей пришлось отступить на шаг. Он усмехнулся ей сквозь покрывавшие лицо пышные хлопья мыльной пены.
– Привет, Гусси.
У нее перехватило дух при виде его широкой обнаженной груди и длинных, стройных, покрытых темными волосами ног. Верх от низа отделяла лишь интригующая белая полоска обернутого вокруг бедер полотенца.
– У тебя посетители.
– А кто это?
– Братья Крокеры и Моргун.
Его задорная улыбка превратилась в болезненную гримасу: даже под мыльной пеной стало заметно, как он помрачнел. Однако он лишь ответил:
– Скажи им, что я скоро спущусь, хорошо?
– Хорошо.
Но она осталась на месте, пристально изучая его лицо.
– Ты уверен, что все в порядке?
– Конечно! Все в ажуре.
Рубен поднес к щеке бритву, давая понять; что она может уходить. Ей ничего другого не оставалось, как последовать молчаливому совету, но, когда она вернулась к Крекерам, на сердце у нее скребли кошки и их туповатая вежливость больше не казалась ей забавной.
Через несколько минут по лестнице вприпрыжку спустился Рубен и решительно направился к старшему из Крекеров, на ходу протягивая ему руку.
– Линкольн! – воскликнул он с самым сердечным видом. – Какая нечаянная радость!
– Взаимно.
– Вот уж не думал, что увижу тебя с утра пораньше.
– Ну, ты же знаешь, как там говорят про ранних пташек!
– Очень верное и глубокое замечание. Вы познакомились с миссис Руссо?
– Да, мы уже имели честь. А теперь нам хотелось бы побеседовать с тобой наедине. Если, конечно, вдова не возражает.
– Вдова?
– Конечно, я не возражаю, – торопливо вставила Грейс. – Рада была познакомиться со всеми вами.
– Мы тоже очень рады, мэм, – отозвались братья, как всегда, хором.
Грейс послала Рубену взгляд, смысла которого он скорее всего не понял, так как она и сама не знала, что именно хотела выразить, и опять поспешно поднялась наверх. Войдя в спальню, она скинула башмаки и на цыпочках прокралась обратно в коридорчик, ведущий к лестничной площадке. Однако разговор в гостиной не только не разгорелся в ее отсутствие, напротив, он стал еле слышен. Сколько ни старалась, она не могла разобрать ни слова, хотя, судя по тону голосов Рубена и Линкольна, между ними завязался оживленный спор.
