насовсем.
А потом наступил последний вечер, плавно перешедший в ночь. Мы сидели у костра, кутаясь в теплые вещи, и слушали далекий шум прибоя. Владик и несколько ребят жарили на тонких прутиках хлеб. Митя косился на рыжего котенка, пригревшегося на коленках у Сони. Аня и Лада о чем-то негромко спорили. А Макс рассказывал об океане. Непривычно скупо, даже рвано, с надрывом, от которого сердце против воли начинало биться быстрее. Это был какой-то другой Максим Русланов. Не язвительный балагур, не колкий тренер. Казалось, что он знает о море все и немножечко больше. И ребята слушали его, открыв рты. И Владик слушал. И улыбался. Немного грустно и обреченно. Едва часы показали полночь, Влад поздравил всех с окончанием сборов, поблагодарил за труд, терпение и выдержку и вручил всем памятные медали. Довольные и уставшие ребята разбрелись по комнатам, и только тогда я поняла, что Влад не сказал им главного. Что он уходит.
Я долго ворочалась без сна, с ужасом осознавая, что совсем скоро рассвет. Впереди был длинный тяжелый день, а перед глазами, словно кадры из фильма, мелькали мгновения, проведенные с Максимом. Поездка в Зеленоградск, разговоры в кафе. Ночные бдения на двоих и поиски Ани. Отсвет огня на его лице, когда он вместе с ребятами орал песни у костра. Я лежала, снова и снова проговаривая все то, что успела ему рассказать. И что не успела тоже.
Я думала о том, что могу больше никогда его не увидеть. И о том, что там, "на большой земле" все равно все будет иначе. Эффект летнего лагеря ведь никто не отменял. У Русланова наверняка должна быть постоянная девушка. А возможно и вообще жена. Ему ведь точно под тридцать. Почему-то от этих мыслей стало особенно горько. Я перевернулась на живот и уткнулась носом в подушку. Поэтому не сразу обратила внимание на тихий скрип со стороны окна. И только когда он перешел в противное царапание, я подняла голову, надеясь определить источник звука. Он, источник, нашелся сразу. Стоило мне только подойти к окну, как о стекло глухо ударилась небольшая шишка.
– Ты в своем уме? – спросила я, открывая фрамугу. – Макс?!
– Не шипи! – ответил этот наглец. – Лучше окно открой!
– А через дверь нельзя?
– И завтра весь лагерь будет знать, у кого ночевал Максим Александрович! – Мужчина недовольно потер переносицу.
– А так не будет? – усмехнулась я.
– А так недоказуемо!
– Да ну!
– Не пойманный – не вор! Вера, пусти!
– Ты зачем пришел, Русланов? – спросила я, но окно все-таки открыла.
– Так бы сразу! – пробурчал Макс, устраиваясь на подоконнике. – Я замерз, между прочим!
– Чая нет. Кофе тоже.
– Какая же ты злая, Вера!
Ответить я не успела. Он бесшумно спрыгнул с подоконника и аккуратно закрыл фрамугу. А потом повернулся ко мне лицом, и я поняла, что игры кончились. Что разговоров за жизнь и нежных поцелуев сегодня не будет. Но мне почему-то было все равно. Больше всего на свете я боялась, что он просто уйдет и больше никогда не появится в моей жизни.
А потому сама храбро приблизилась к мужчине, подставляя губы для поцелуя.
Он с трудом подавил глухой смешок. И притянул меня в себе. Прижал крепко, зарываясь рукой в спутанные волосы и прошептал:
– Это означает "да"?
– А если нет… Это что-то изменит? – Обмирая от собственной смелости, я подняла на него глаза. – Макс, я…
– Молчи, Вера… Молчи.
Наверное, он хотел быть нежным. Иначе почему касание ледяных пальцев показалось мне таким легким, почти невесомым… Наверное, он надеялся, что я прогоню его прочь…
Зря надеялся.
– А то что, Максим Александрович?
Я скорее почувствовала, чем увидела горькую усмешку, пробежавшую по его губам.
– Зачем ты дразнишь меня, глупая? – пробормотал он.
– Я не…
Его отчаянные поцелуи не оставили мне ни секунды на раздумья. Я подалась вперед, тесно прижимаясь к его сильному телу, скользнула руками под футболку, прошлась пальцами по мускулам на спине. Макс засмеялся мне в губы, крепко ухватил за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Я судорожно вздохнула. От его внимательного взгляда жар прилил к щекам. Я закусила нижнюю губу, пытаясь побороть внезапно нахлынувшее смятение.
Но Макс уже справился с рядом мелких пуговок на пижамной фуфайке.
И отпустил меня.
Моим первым порывом было закрыться, спрятаться, бежать. Но я видела голод в его глазах. И знала, что он уже не уйдет. Но не хотела его отпускать. А потому с трудом подавила охватившую тело крупную дрожь и повела плечами. Кофта послушно упала на пол. А Макс выдохнул резко и протянул руку, касаясь сначала одной обнаженной груди, потом другой. Моя кожа мгновенно покрылась мурашками. Я поежилась под его потемневшим взглядом, с трудом поборов желание прикрыться. Он почувствовал мою неуверенность. Резко притянул к себе, скользнул колючим подбородком по шее, лизнул ключицу, одновременно стаскивая с меня пижамные штаны. Я захихикала. Глупо и нервно. А Макс звонко шлепнул меня по ягодицам и ухватил зубами за сосок.
Я взвизгнула. И в ту же секунду оказалась на кровати, придавленная сверху каменным телом.
– А теперь ведем себя тихо, – прошептал мужчина мне на ухо. – Если не хотим, чтобы Влад прибежал на шум. Или хотим, Вера?
– Нет, – выдохнула рвано и потянулась к его губам.
Он был нежным. Очень нежным. И я плавилась в его руках, умирая от желания. Но Макс не торопился, словно проверяя мою решимость и свою выдержку.
А потом все закончилось.
Громкий стук в дверь заставил меня испуганно ойкнуть. Макс же замер, потом беззлобно выругался сквозь зубы и легко поднялся. Подхватил с пола футболку, и чмокнув меня в нос, шепнул:
– Увидимся…
Распахнул фрамугу и был таков.
– Вера! – раздался из-за двери громкий шепот Влада. – У тебя все в порядке?
– В полном… – простонала я и накрыла голову подушкой. – Владик, будь человеком. Дай поспать.
Ответом мне было недовольное фырканье.
Как ни странно, уснула я мгновенно.
В день отъезда пробежки по традиции не было, и я позволила себе проспать почти до завтрака. Умываясь, провела пальцами по припухшим от поцелуев губам, и от воспоминаний внезапно бросило в жар. Дыхание перехватило, и я с ужасом поняла, что не готова сейчас к встрече с Максимом. Проклиная себя за безвольность и слабый характер, я собрала волосы в высокий хвост, влезла в джинсы, поверх футболки накинула любимую темную худи. Привычные вещи вернули мне некоторую уверенность, но руки все равно предательски тряслись. Есть не хотелось до тошноты. Но я решительно потянула на себя
