Ознакомительная версия.
Она опять подумала об Алле.
«Аркадий как раз выбрался, получил работу… Просвет в жизни, и она считала, что благодаря ей. Ничего она не знала. Ничего… Что ходить он ко мне начал сразу же, как выписался… Сначала в больницу, потом сюда… Не знала, что я удерживала его, как могла… И могла! И смогла! Ведь был же результат! Почти год – ни одного укола! Ни одного срыва! Потому что дело не в лечении… Дело, сказал он, в том, кто рядом с тобой… В женщине. В любящей женщине».
Она повернулась и прошлась по комнате. Когда ходила, боль казалась не такой сильной. Думала о Венеции, о скульптурах Аркадия и о его смерти. В Венеции Даша, естественно, никогда не бывала. Она вообще нигде не бывала, кроме родного Пскова. Там она жила с матерью до шестнадцати лет, пока из Питера не пришла весть – отец умирает, хочет видеть дочку. Тогда она впервые увидела отца после многолетнего перерыва. Ее поразило, как он стал худ и желт. У него была тяжелая язва и добрая половина желудка уже удалена. Он успел прописать наследницу Дашу на своей жилплощади, а сам вскоре умер, так толком и не поговорив с дочерью. Даша в Питере одна жить не стала – вернулась в Псков. Однако мать убедила ее переехать.
«Здесь тебе делать нечего, – говорила она, глядя на дочь странным, оценивающим взглядом. Так на Дашу смотрели женщины на улице. Мужчины же смотрели совсем по-другому. – Давай-ка сразу поступай, куда задумала. И не бойся ничего. Я тебе деньгами помогу на первых порах».
Даша задумала медицинское училище, на институт даже не замахивалась – не хватало уверенности в своих силах. Девушка ставила перед собой цели простые и выполнимые.
Став столичной жительницей, она очень мало переменилась. И на душе, и на сердце у нее стояла прежняя, еще псковская тишина. Даша училась, подрабатывала в ночной аптеке и сама себе казалась взрослой. Но по ночам, заперев дверь, тайком играла привезенными из дома куклами. Аккуратно ездила к матери – раз в полгода, когда дела отпускали. Аккуратно выполняла все, что от нее требовали в училище и на работе. И у всех складывалось мнение, что Даша – девица милая, скромная, но недалекая и тихая… Тише, чем надо. И многие любили Дашу за тихость. Не перейдет дорогу, куска не перехватит из-под носа… И сама она считала себя тихоней. Но в отличие от других не любила себя за это.
«Ничего, – иной раз думала она, глядя в зеркало. Там отражалась девушка, похожая и не похожая на Дашу. Те же волосы, губы, глаза, те же длинные тени от ресниц на смуглых щеках. Но девушка эта казалась способной на многое. На что? Даша не знала. Она просто рассматривала себя и говорила: – Ничего! Еще что-то со мной произойдет… Я чувствую, что это не конец… Это просто так… Ожидание…»
Даша ощущала, что ей надо чего-то ждать, но чего? Когда в один из дней в больничном коридоре ей встретился мужчина в синем растянутом халате, она отметила про себя – вот еще один новенький. Потом узнала, как его зовут и кто он такой. Потом познакомилась с его женой – измученной и очень интересной, как показалось Даше. А потом почему-то стала избегать его. Проходя мимо, отводила взгляд. Не сразу откликалась, что совсем было ей не свойственно. Потом Даша поняла. Это был Он.
– Даша!
– Да, иду!
В то утро любой окрик казался ей слишком резким, любой взгляд – сердитым. «За что они все на меня окрысились?» – думала Даша во время обычной беготни по палатам.
На душе у нее было так тяжело, что пришлось выйти на минутку на лестницу и постоять на площадке на своем любимом месте между этажами.
Тут они говорили с Аркадием в последний день перед его выпиской. Вот-вот должна была прийти его жена, он нервничал, теребил в пальцах потухший окурок. Даша принесла сигареты, но забыла отдать сразу – они лежали у нее в кармане, она вспомнила об этом в последний миг. Говорила ему, что не сможет обманывать Аллу. Что вообще ничего не хочет, если все будет так – втихомолку. Он кивал, соглашаясь с каждым ее словом. И она радовалась, видя это. Согласен, значит, сделает все, как уговорились. Все расскажет жене. Сделает так, чтобы она отпустила его к Даше. А если не удастся – они расстанутся. Не будут больше встречаться.
– Даша! – Наверху, в отделении, кто-то открыл дверь и позвал ее. – Поднимайся, сейчас обход!
– Да, иду! – откликнулась она и осталась на месте. Заставила себя не думать о нем.
Но мысли возвращались к одному и тому же – вот Аркадий выписывается из клиники, звонит ей поздно вечером… И Даша понимала, что он делает это в то время, как выносит ведро. Она знала, где находятся мусорные баки у его дома, а где – телефон-автомат. Заметила, когда бывала в гостях у Аллы. Каждый вечер она как бы видела Аркадия внутренним взором – вот он вышел из квартиры с ведром в руке, пересек двор, вот быстро спрятал ведро за баки, бегом бросился в подворотню и оказался на углу Среднего проспекта и Шестой линии. Там – телефонная будка, которая, слава Богу, работает. Он набирает ее номер, в коммунальной кухне раздается звонок. Даша берет трубку и слышит его голос.
Этот голос говорил с ней отрывисто, сбивчиво, как будто за ним гнались.
«А за ним на самом деле гнались, – подумала Даша. – Гналась его больная совесть, ведь он так переживал, что скрывает меня… А может быть – что обманывает Аллу… Теперь мне уже не узнать, чего было больше в этом укрывательстве – страха за свой покой или жалости к ней. И все равно он оказался трусом. Обыкновенным женатым трусом. Про каких рассказывают девчонки в отделении. Каких тысячи и миллионы…»
Но на самом деле она знала, что таких больше не было. Хотя бы потому, что никто из мужчин не останавливал на Даше таких глаз – глубоких, серых, оттенка, какой бывает у грозовой тучи перед летним ливневым дождем…
Их свидания проходили в одном из садов – в Летнем, в саду позади Михайловского дворца или в маленьком, но уютном садике возле академии в Соловьевском. Она дожидалась его. Всегда приходила пораньше, зная непунктуальность Аркадия. Ей приходилось быть точной за двоих. Вставала навстречу, брала его за руку и целовала в теплую белую шею, в темную родинку, похожую на прилипшую ягодку изюма. Он тоже целовал ее, осторожно прижимая к себе. И она чувствовала, какими сильными могут быть его худые руки.
Потом они гуляли по аллеям, стараясь оставаться в тени деревьев – так хотела Даша. Аркадия это обижало, но она мягко возражала: «Если уж ты прячешь меня, то прячь до конца… Какая разница – звонок или прогулка?»
Даша в глубине души надеялась, что «воспитательная работа» оставит свой след. «Боже, какой я была глупой!»
Она все стояла на лестнице. Подышала на холодное стекло и провела по нему пальцем. Один раз. Другой. Вышла галочка. Подрисовала к ней перекладину, и получилась буква «А».
Ознакомительная версия.
