— А сами на самолетах не летаете?
— Нет…
— Это хорошо! — убежденно сказал Нил. Лейтенант посмотрел с удивлением.
Глаза у него были большие, зеленые, а брови — густые, белые и изогнутые.
— Чего ж хорошего?
— Если не летаете — значит, не разобьетесь. Теперь Нилу совсем не хотелось, чтобы лейтенант разбился, даже через много лет. И Светка тоже зря ногу сломала…
— Федоровский! — кликнула строгая медсестра, и лейтенант помчался на ее зов. Вернулся он не скоро.
— На рентген повезли. Сказали, до завтра забирать нельзя. Будем ждать. В часть надо бы позвонить…
— Мама говорила — туда рейсовый автобус ходит… — несмело начал Нил.
— А справишься? Один-то?..
Автобус ехал по красивой неширокой дороге, мощенной булыжником. Дорога резко петляла, огибая горы и ущелья, то взмывала к самым вершинам, то уходила вниз. По склонам лепились чистенькие беленькие деревеньки, утопающие в зелени.
Проехали и несколько городков с красивыми домами в два-три этажа, сложенными из ровного розово-коричневого камня. Кое-где Нил, усаженный на откидное кресло рядом с водителем, успевал разглядеть надписи, не очень понятные и поэтому вызывающие любопытство. На одном домике было написано «Перукарня», на другом «Готель Траянда», на третьем «Взуття», на четвертом — «Геть кацашв з Украши!».
Нилу очень хотелось спросить, что все эти надписи значат, но шофер крутил баранку с таким сосредоточенным видом, что отвлекать его было страшновато.
Часика через два лихой и немного тряской езды скатились с очередной горки и поехали по внезапно начавшемуся асфальту вдоль длиннющего бетонного забора. По зеленым воротам с красной звездой Нил догадался, что это и есть воинская часть, но автобус к воротам не свернул, а покатил дальше и остановился только на перекрестке около зеленой будки с полосатым шлагбаумом.
— Тебе сюда, хлопец, — сказал шофер, и двери с механическим стоном распахнулись.
Нил вышел, поправил рюкзачок. Из будки показался солдат в расстегнутой гимнастерке. «Младший сержант», — по полоскам на погонах определил Нил.
— Тебе чего? — зевнув, спросил младший сержант.
— Не чего, а кого, — строго поправил Нил, глядя на открытую загорелую шею постового. — Начальника полетов майора Баренцева.
— А-а. — Младший сержант машинально застегнул пуговицу. — Это, как войдешь, третье строение слева. Второй этаж, левая квартира…
В сгущающихся сумерках Нил прошел по асфальтовой дорожке и сквозь редкие деревья увидел одинаковые трехэтажные серые домики и на одном из них разобрал вывеску «Военторг». Ощущение иноземности кончилось.
У третьего дома слева он остановился. Двери раскрылись, и навстречу ему вышла красивая полная женщина, черноволосая и белолицая.
— Никак Нил? — певучим, ниже, чем у мамы, голосом произнесла она. — А остальные где же?
— Света с трапа упала, ногу сломала, — бодро сообщил Нил. — Федоровский при ней остался, в больнице, а я своим ходом. А где… майор Баренцев?
Он хотел сказать «папа», но вовремя сообразил, что это прозвучит вовсе несолидно.
— У Романа Ниловича большой день сегодня, — ответила женщина. — Генерал из Москвы прилетел, приказ привез. Об очередном звании…
— Подполковника дали? — по-взрослому отреагировал Нил.
Женщина усмехнулась.
— Вы в дом-то проходите. И чемоданчик давайте донесу, нетяжелый…
Нил не успел выхватить чемодан из ее крепких рук и только потрусил следом.
— Роман Нилович предупредил, что сегодня сыночек приезжает, — говорила женщина, плавно ступая по бетонной лестнице. — Сейчас помоетесь с дороги, поужинаем и ляжете отдыхать…
— Не, я папу дождусь, — пробубнил он, поднимаясь следом.
— Он поздно будет. Увидит, что вы не спите, и рассердится. Вы лучше утром с ним поздороваетесь, только не сразу. Он сначала сердитый будет.
Последние слова женщина произнесла так грустно, что Нилу стало жалко ее, он безропотно вошел за ней в небольшую прихожую, из которой вело несколько дверей.
— Вам сюда, — сказала она. — Я вас в кабинете Романа Ниловича устроила. Вы чемодан распакуйте, достаньте чистое, а я пока ванну налажу.
Ванная отличалась от той, что у них дома, только отсутствием титана — горячая вода попадала в кран прямо из трубы, все равно что холодная. Нил слышал, что в новых домах теперь так делают, но сам видел впервые, это ему понравилось, и он принялся с увлечением баловаться с кранами, фыркая то от слишком горячей, то от слишком холодной воды. Новизна впечатлений набрала, видимо, критическую массу и вытеснила обиду. Он не удержался от вопля восторга, когда вышел из ванной и увидел на кухне, в самом центре накрытого стола, громадный арбуз, поблескивающий спелой, темно-красной внутренностью. Красивая женщина с улыбкой отрезала здоровенный ломоть и положила перед ним, ни слова не сказав о том, что сначала надо бы отведать более серьезных блюд, — и сразу же стала ближе и роднее.
— А вас как зовут? — спросил он с набитым ртом.
— Мария Станиславовна.
— А папе вы кто?
— Я?.. Да пожалуй что и экономка, — ответила она после некоторого раздумья.
— А экономка — это кто?
— Вроде домработницы, только главнее.
— А что вот это белое, в желе?
— Это заливной амур. Рыбка такая. Доешьте свой арбуз и отведайте. И салат из красненьких.
— Красненькие? Это помидоры?
— Они. А потом горячее будет и чай с пирогами.
— А арбуза еще дадут?
— Обязательно. Если поместится. Но уже и горячее — запеченные в сметане колбаски со смешным названием «купаты», — несмотря на всю вкусность, в живот залезало с большим трудом, так что пришлось отказаться и от чаю, и от арбуза.
Сразу потянуло в сон…
Проснулся он на расстеленном диванчике в отцовском кабинете — в одних трусиках, укутанный легким летним одеялом. За окнами было совсем-совсем темно, только из прихожей сквозь стеклянную дверь лился электрический свет.
«Как же я оказался здесь? Хорошо бы, если сам пришел. А если заснул прямо за столом и Мария Станиславовна принесла меня сюда на руках, как маленького, раздела и баиньки уложила? Неудобно… Хорошая она все-таки, Мария Станиславовна, папина экономичка. И на маму похожа, такая же большая и сильная…»
Низкий женский голос тихо и протяжно пел за стеной:
Той да та на гори та жнецы жнуть. Гой да та на гори та жнецы жнуть…
«И поет красиво…» — успел подумать Нил, и тут, совсем некрасиво и немузыкально, зато громко, грянули мужские голоса:
А по-пид горою Ге-эй, долиною Казаки идуть, Казаки идуть…
«Это ж папа… Папа!» Но тут снова запела Мария Станиславовна, и Нил замер, прислушиваясь:
Гой да по-переду Сагайдачный А по-заду Дорошенько Ведуть вийско, вийско запорижско Хорошенько…
