– Я больше не выдержу это ни одной минуты! – раздался пронзительный женский крик, но когда все оглянулись кругом, то так и не поняли, кто это кричал.
Через два часа после ухода Иоахима Месснера командир Бенхамин поднял с пола вице-президента, велел ему открыть дверь и позвать Месснера обратно.
Неужели Месснер провел все два часа, стоя в ожидании за дверью? Его нежная кожа за это время покраснела еще сильнее.
– Все в порядке? – спросил Месснер вице-президента по-испански, как будто все это время он упражнялся в языке.
– Изменений очень мало, – ответил вице-президент по-английски, стараясь быть любезным. Он еще не совсем утратил ощущение того, что является хозяином дома.
– Ваше лицо не так уж и плохо. Она хорошо справилась с этим… как это сказать… – Он попытался подобрать нужное слово. – С этим шитьем, – наконец произнес он.
Вице-президент поднес было руку ко лбу, но Месснер удержал ее.
– Не надо его трогать. – Он оглядел комнату. – А этот японец, он еще здесь?
– А куда он мог деться? – спросил Иглесиас.
Месснер снова оглядел тела под ногами, теплые и дышащие. Воистину он видал в своей жизни и худшие картины.
– Я должен снова попросить переводчика, – обратился вице-президент к командирам, которые делали вид, что смотрят в сторону и не замечают присутствия Месснера. Потом наконец один из них поднял глаза и сделал какое-то быстрое движение бровью, что Иглесиас понял как знак одобрения: мол, вперед, действуй.
Он не позвал Гэна, но долго обходил комнату в его поисках. Это была, во-первых, возможность размять ноги, во-вторых – произвести смотр своих гостей. На лицах большинства из них при виде вице-президента появлялось нечто среднее между гримасой отвращения и улыбкой. Из-за отсутствия льда половина его лица действительно ужасающе распухла. Шов едва не лопался от напряжения. Лед. Ему сейчас больше всего требовался не пенициллин, а лед. В доме было полно льда. На кухне стояли два морозильника бок о бок с холодильником, в подвале – еще один для всяких припасов. На кухне имелся также специальный агрегат, который целыми днями производил лед и ссыпал его в пластиковый ящик. Но вице-президент прекрасно понимал, что не пользуется расположением командиров и, рискни он попросить у них кубик льда, немедленно получит фонарь под вторым глазом. А как приятно было бы просто постоять, прижавшись к прохладной металлической поверхности морозильника! Даже льда не нужно, достаточно будет просто прижаться.
– Монсеньор, – сказал он, обходя монсеньора Роллана. – Я очень сожалею. С вами все в порядке? Да? Хорошо, хорошо.
Дом был замечательный, пол устилал прекрасный ковер, на котором теперь лежали его гости. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день он поселится в таком чудесном доме с двумя морозильниками и агрегатом для производства льда? Это было зримое выражение удачи. Отец вице-президента был носильщиком с тележкой: сперва на железнодорожном вокзале, потом в аэропорту. Его мать воспитала восьмерых детей, продавала овощи, брала шитье на дом. Сколько же раз эта история уже пересказывалась в прессе? Рубен Иглесиас сам проложил себе путь в жизни. Первым в своей семье он получил высшее образование. Работал швейцаром, чтобы заработать на колледж. Работал швейцаром и судебным клерком, чтобы заработать на юридический факультет. После этого – успешная карьера в юриспруденции, правильные шаги по шаткой политической лестнице. Все это помогло ему не меньше, чем его рост. Правда, обычно не упоминалось, как удачно он женился – на дочери старшего партнера, которая забеременела от него во время празднования Рождества, как потом амбиции его жены и ее родителей продвигали его вперед и наверх. Но это уже была менее интересная история.
Мужчина на полу, лежащий возле обитого гобеленом кресла с подушечкой для головы, задал ему вопрос на языке, который Рубен принял за немецкий. Вице-президент ответил, что не понимает.
Переводчик Гэн лежал совсем рядом с господином Осокавой. Он что-то прошептал в ухо господину Осокаве, и тот закрыл глаза и едва заметно кивнул головой. Рубен совсем забыл о господине Осокаве. «С днем рождения вас, сэр, – сказал он про себя. – У меня такое впечатление, что в этом году мы с вами вряд ли построим фабрику». Совсем недалеко от них лежала Роксана Косс со своим аккомпаниатором. Она выглядела, если такое вообще было возможно, даже лучше, чем накануне вечером. Волосы ее разметались, кожа светилась, словно ей представилась долгожданная возможность отдохнуть.
– Как вы себя чувствуете? – тихо спросила она по-английски и дотронулась ладонью до собственного лба, показывая тем самым, что сочувствует ему.
Из-за того ли, что он давно ничего не ел, или от усталости и потери крови, а быть может, из-за начавшейся инфекции, но в этот момент он был уверен, что вот-вот потеряет сознание. То, как она касалась своего лица…. может быть, потому, что она не могла встать и дотронуться до его собственного лица… но видение того, как она встает и делает это… вице-президент некоторое время побалансировал на носках и тяжело осел на пол… руки его безжизненно свесились по бокам, голова упала на грудь… Через несколько мгновений это чувство прошло. Он медленно заглянул Роксане Косс в глаза: теперь в них читался ужас.
– Со мной все в порядке, – прошептал он.
В этот момент он заметил аккомпаниатора, с которым было явно не все в порядке. Казалось, что если Роксана Косс способна проявлять такую симпатию к вице-президенту, то она уж точно могла бы оказать внимание человеку, который лежал рядом с ней. Его бледность имела сероватый оттенок, глаза были открыты, грудная клетка вздрагивала от быстрого поверхностного дыхания. Он находился словно в каком-то оцепенении, и это вице-президенту совсем не понравилось.
– Что с ним? – спросил он, указав пальцем на аккомпаниатора.
Она посмотрела на тело так, словно впервые его заметила.
– Он сказал, что у него простуда. Мне кажется, он просто слишком нервничает.
Они говорили едва слышно, звук ее голоса слегка вибрировал, так что вице-президенту даже показалось, что он разбирает не все слова.
– Переводчик! – крикнул командир Альфредо.
Рубен Иглесиас хотел было подняться и протянуть руку Гэну, но тот был моложе и его опередил: он вскочил на ноги первым и сам протянул руку вице-президенту. Потом он взял его под руку, как будто тот внезапно ослеп, и повел по комнате. Как быстро формируются привязанности в экстремальных обстоятельствах! Какие безумные мысли приходят человеку в голову! Вице-президент пришел к выводу, что Роксана Косс – это женщина, которую он всегда любил; что Гэн Ватанабе – это его сын; что его дом больше ему не принадлежит и что его жизни, то есть тому, что он считал своей жизнью, его политической карьере, теперь пришел конец. Рубен Иглесиас спрашивал себя: неужели все заложники на свете чувствуют то же самое, что и он?
