— Я так и думал. Мартини и сладкий ликер. Все предсказуемо.
— О, зато ты какой оригинальный со своей водкой!
Они брели по мокрой асфальтовой дорожке вдоль озера. Впереди, у поворота, — одинокий фонарь.
— Стой! — Евгений, державший Лилю под локоть, довольно резко заставил свою спутницу остановиться.
— Иди, стой, иди, стой… Что ты мной командуешь? — возмутилась Лиля и топнула ногой. — Я вот не люблю, когда мной помыкают…
Евгений вдруг взял ее лицо в ладони, поднял вверх, наклонился и поцеловал прямо в губы.
На миг Лиля потеряла сознание. Да-да, буквально потеряла — голова у нее закружилась, молодая женщина пошатнулась, и Евгений едва успел ее подхватить.
— Ты такая неуклюжая… — шепотом произнес он и опять поцеловал.
Это было… Лиля даже слов не могла подобрать, что это было. Она привыкла к тоннам слов, к бесконечным чужим диалогам, которые ей приходилось придумывать, но тут рассудок перестал подчиняться ей, полностью отключился.
Хотела ли она этого? Да, хотела. Вернее, не так — очень хотела и очень боялась. Ждала и не верила. А когда все произошло — испугалась. И ведь как приятно, мама дорогая, как невыносимо это, остро и… еще много чего!
— Лазарев, скотина… — тоненьким голосом пропищала Лиля. — Ты… вот зачем ты это делаешь, можешь мне объяснить?
— Я не знаю. Нечаянно получилось.
— Нечаянно… Дурак. Сорок лет — ума нет! — всплеснула руками Лиля. — Я тебя убью… — Она попыталась стукнуть его кулаком в грудь. Правда, ударить не успела, Евгений перехватил ее руку на лету. — Пусти!
— Нет. Ты лучше послушай меня. Слушаешь? «Возле казармы, в свете фонаря, кружатся попарно листья сентября. Ах, как давно у этих стен я сам стоял, стоял и ждал тебя, Лили Марлен. Тебя, Лили Марлен».
Лиля стояла, молчала. Сердце у нее сжималось, она не знала, что делать, что говорить. Потом пробормотала растерянно:
— Какая еще казарма…
— Это песня о Лили Марлен. Он — солдат, он уходит на фронт, где его, возможно, убьют. Он думает о Лили Марлен. Все, что он хочет от этой жизни, — это вернуться с дурацкой войны, к своей Лили.
— Да знаю я эту песню… Только не понимаю — я-то тут при чем? — вяло пролепетала Лиля.
— При том, что ты — Лиля. Лили. А вот фонарь, видишь?
— Фонарь-то я вижу, да, но не вижу логики… Ты будешь повторять все глупости, которые сказал Чащин?
Евгений опять взял ее лицо в ладони и поцеловал.
И опять у Лили возникло ощущение, что она куда-то падает, не чувствуя земли под ногами.
Она любила своего мужа. А то, что творилось сейчас, не имело к любви никакого отношения. Происходившее, скорее, отсылало Лилю к временам ее юности, к первым поцелуям — вот такое было тогда острое, сладкое, едва выносимое счастье. Счастье первых поцелуев, первой любви. Это было время безумств, которое закончилось давно и почти позабылось, и даже имя того, с кем ходила на свидания, исчезло, черты лица стерлись из памяти. А сейчас, что ли, дверь в адреналиновое прошлое вновь открылась?..
Они целовались и целовались. Лиля чувствовала, как пространство внутри нее расширяется, заполняется, растет. И вот уже она вся — огромная, горячая, величиной с большой город. Нет, даже с земной шар. И внутри нее плавает, плещется желание, словно раскаленная магма.
Наконец она нашла силы оттолкнуть Евгения:
— Перестань… не надо. Всё. Всё, ты слышишь!
Он стоял напротив, тяжело дышал.
— Ну, все так все, — улыбаясь, задыхаясь, не сразу произнес он. — Идем.
— Куда?!
— Как куда? Ты обещала со мной выпить.
— О-о-о, Лазарев, ты невыносим…
Молча они шли по мокрой темной аллее — к главному корпусу.
Бар еще работал, и здесь находилось довольно много посетителей — все смотрели футбольный матч. Большой экран на стене, официантка с кружками пива носится по залу.
Евгений помог Лиле снять плащ, потом они сели за столик в углу. В наличии и водка имелась, и любимый Лилей сладкий напиток.
Заказ им принесли почти моментально — сто граммов водки в графине и бокал с коктейлем (шампанское плюс клубничный ликер).
В помещении царила полутьма, лицо Евгения казалось совсем смуглым, контрастируя с его белой рубашкой.
Эта рубашка почему-то окончательно сразила Лилю.
Обычная белая рубашка по фигуре, как там этот фасон называется… А, «слим-фит». Лиля покупала подобные мужу, Сергею. Но вот поди ж ты, как эти белые рубашки действуют на слабых женщин, особенно когда верхняя пуговица неформально расстегнута и виден островок широкой грудной клетки и поросль волосков на нем; рукава чуть поддернуты вверх, открывая сильные, тоже широкие запястья… И этот контраст между ослепительно-белым и кожей…
Лиля молчала, кусала губы. Хотя ее так и распирало спросить: а зачем ты меня поцеловал, а что теперь будет, а почему ты стихи вздумал читать, а почему именно эти стихи, чем это я тебе Лили Марлен напоминаю и т. д., и т. п. Но она усилием воли сдерживала себя, боясь, что лишним словом разрушит магию этого вечера.
И молчала, молчала, молчала. «Нет, я не буду ничего говорить. Вот из принципа. Ничего не скажу. Ни-че-го», — мстительно думала она.
Евгений тоже молчал. Время от времени махом опрокидывал в себя рюмку, не закусывая, морщился. Сейчас, спустя столько времени после их первой встречи, он казался Лиле настоящим красавцем. Тонкий, плечи широкие, породистое лицо, дивные, какие-то «оленьи» темные глаза. И диковатость его нахмуренных бровей, и мягкая грация движений, да все в нем теперь завораживало Лилю.
— Почему ты молчишь? О чем ты думаешь? — вдруг спросил он.
— Я? Правду сказать? — Она отпила из бокала. — Я думаю о том, как все это банально. Сейчас напьемся и пойдем сексом заниматься.
— Даже во время пьянки в тебе не замолкает сценарист, — усмехнулся он. — Сочиняешь каждую сцену наперед и еще оцениваешь ее — хорошо придумано или нет, банально или оригинально.
— Какая скучная жизнь! Ничего нового. Какой, к черту, романтизм… Вот ты скотина, Лазарев! — вдруг рассердилась она и под столом ногой толкнула его ногу.
— Почему?
— Потому что ты меня с толку сбил. Я честная женщина. Я порядочная мать семейства. А ты давно не мальчик, ты должен знать, как легко заморочить женщине голову, потому что все женщины помешаны на романтизме, мы это сто раз с тобой обсуждали. Ты мной манипулируешь сейчас. А я не хочу. А я не поддамся! — с торжеством, глядя ему в глаза, произнесла она. — Будет он мне голову стихами морочить. Ишь, нашел дурочку.
Евгений улыбнулся, пожал плечами. Потом сказал:
— Как же ты мне нравишься, ты даже не представляешь. Ты ужасная, и ты — ужасно мне нравишься.
