– Шотландцы – не чудовища, малышка. И не обладают божественной силой, как ты могла слышать при дворе. Они могут сражаться, как варвары, но когда натыкаются на сталь английских рыцарских мечей, из них брызжет кровь, такая же красная, как и у любого другого человека.
Поскольку Розалин не позволялось смотреть на пленников, она удержалась и не спросила, почему в таком случае их так усиленно охраняют? Брат снова повернулся к сэру Хамфри.
Розалин стала дожидаться момента, когда дневная трапеза подойдет к концу и она сможет помчаться в свою комнату в снежной башне. Обычно она оттягивала этот момент как можно дольше. Роберт позволил ей остаться в Шотландии только при условии, что она будет проводить все время в своей башне за исключением завтраков, обедов и ужинов и посещения церкви, – он не хотел, чтобы сестра столкнулась с кем-то из его пленников. Комнатушка в башне стала напоминать ей тюрьму. Когда она возразила: это несправедливо, ведь на других дам из свиты сэра Хамфри такие ограничения не распространяются, – брат ответил: эти дамы не являются его шестнадцатилетними сестрами. И единственное, что было доступно Розалин, это окно. Оно выходило во внутренний двор и смотрело на щитообразную несущую стену. Ту самую стену, которая обрушилась и придавила двух пленников.
Сердце Розалин колотилось с такой же скоростью, с какой ноги несли ее по семи – семи! – пролетам лестницы на верхний этаж башни. Шотландцы могли быть варварами-повстанцами, но они, безусловно, знали, как строить замки, что послужило одной из причин королю Эдуарду снести Килдрамми. Молот Шотландцев, так называли короля, хотел быть уверенным, что в будущем никакие бунтовщики не смогут использовать эту внушительную крепость в качестве убежища.
Яркий солнечный свет заливал комнату. Розалин открыла тяжелую дверь и промчалась мимо огромной деревянной кровати, наполовину распакованных сундуков с ее вещами и маленького столика, на котором стояли кувшин и таз для умывания. С замиранием сердца она встала коленями на лавку, стоявшую под окном, и стала разглядывать сквозь оконное стекло внутренний двор.
Розалин знала, что это неправильно, что брат будет в ярости, если узнает о ее увлечении пленным мятежником, но ничего не могла с собой поделать. В нем было что-то, что выделяло его среди остальных. И дело было не в его огромном росте и красивом лице, хотя именно это привлекло ее в самом начале. Нет. Он был… добрым и благородным. Даже если и был мятежником. Не раз Розалин наблюдала за тем, как он брал вину более слабых пленников и следующее за этим наказание на себя или выполнял бо́льшую часть работы, чем ему полагалось.
Он не мог быть…
Она отбросила эту мысль и стала внимательно наблюдать за происходящим в выложенном булыжником внутреннем дворе, у стены между юго-восточной башней и недавно построенной сторожкой, где работали пленники.
Возле стены была лишь горстка пленников, но их охраняли почти два десятка воинов ее брата. Учитывая состояние пленных, такая предосторожность казалась чрезмерной. Возможно, когда замок был захвачен месяц назад, такая демонстрация силы была оправданна. Но сейчас без грубых кожаных доспехов и оружия, после нескольких недель, проведенных в плену, где кормили более чем скудно и заставляли работать от рассвета до заката, пленники были похожи на оборванцев и вряд ли могли оказать хоть какое-то сопротивление.
Кроме одного.
Розалин смотрела и смотрела, и ее охватывала паника. Где он? Или он – один из погибших? Горячие слезы выступили у нее на глазах. Она понимала, что ее поведение нелепо: он пленник, шотландец, один из мятежников Роберта Брюса.
Но он также…
Сердце Розалин екнуло, и она издала тихий возглас облегчения, когда высокий мощно сложенный пленник вышел из-за стены.
Слава Богу! Он в порядке! На самом деле более чем в порядке – он был великолепен.
Она вздохнула от всего своего почти шестнадцатилетнего сердца. Дамы при дворе безжалостно дразнили ее за ее наивность и невинность.
– Ты такой еще ребенок, Роузи-лин, – говорили они, закатывая глаза, когда она пыталась принять участие в их разговорах.
Это прозвище звучало гораздо приятнее от брата, чем от придворных дам, но сейчас Розалин определенно не считала себя ребенком. Впервые в жизни она чувствовала себя женщиной, глубоко очарованной мужчиной.
И каким мужчиной! Он мог быть героем легенд и баллад менестрелей. Высокий, широкоплечий, с темными волосами, спутанные пряди которых обрамляли мужественное красивое лицо, он был одним из самых сильных и внушительно выглядевших воинов, которых она когда-либо видела.
Словно для того, чтобы доказать это, Шотландец – так Розалин его называла – нагнулся и поднял огромный камень. Она затаила дыхание и почувствовала, как сердце учащенно забилось. Несмотря на то что в комнате было холодно, ее бросило в жар.
От усилия влажная льняная рубаха натянулась на широкой груди пленника, обрисовывая каждый из его многочисленных мускулов. Даже ослабевший в плену, он выглядел достаточно сильным, чтобы расправиться голыми руками с целым гарнизоном солдат.
Розалин пересмотрела свое прежнее мнение: возможно, большое число воинов, охранявших пленных, было благоразумной предосторожностью.
Только когда пленный мятежник исчез из виду, завернув за угол, она перевела дыхание. Спустя несколько мгновений он снова появился и взял следующий камень. Время от времени он обменивался парой слов с кем-нибудь из пленных, пока один из стражников не пресекал разговор ударом хлыста.
Чаще всего красивый воин Брюса обращался к высокому блондину, хотя был дружен с другим, рыжеволосым пленником. Тот тоже был высокого роста, но на этом их сходство заканчивалось. Больше, чем остальные пленники, рыжеволосый страдал от непосильного труда. Он был изможденным, бледным и с каждым днем все больше сутулился.
Шотландец делал все возможное, чтобы помочь рыжеволосому: когда стражники не видели, придерживал камни, которые тот носил, или заменял его, когда наступала очередь рыжеволосого поработать молотом. Розалин даже видела, как Шотландец делился с товарищем водой, которую им совсем немного приносили во время коротких перерывов в работе. Но рыжеволосый слабел у нее на глазах.
Розалин отвернулась от окна. Она должна перестать наблюдать за пленными, иначе она чувствовала себя совершенно беспомощной. Она знала, что они мятежники и заслуживают наказания, но этот рыжеволосый человек умирал. То, что их, вероятно, казнят после того, как работа будет выполнена, не имело значения. Никто не должен был так страдать.
Розалин взяла в руки вышивание, но через несколько минут отложила его и снова стала смотреть в окно. Она не могла не смотреть. Она должна была что-то предпринять. Но что? Брат предупредил, чтобы она не вмешивалась.
