Ознакомительная версия.
Я порвала и выбросила в мусоропровод все фотографии, где была запечатлена наша с Михайлушкиным совместная жизнь, а на журнальный столик вместо свадебного снимка поставила фото Димки, еще маленького, с первым в жизни футбольным мячом в руках. Таким образом я окончательно выбросила из памяти бывшего мужа, а помнить собиралась только сына, а еще маму с отцом – живыми, молодыми и красивыми, как на той старой фотографии, которая приклеена на первую страницу нашего семейного альбома. Ну, а в довершение ко всем несчастьям от меня уехал сын (или все-таки последнее нельзя назвать несчастьем?).
Вы не поверите, но какое-то время после развода и отъезда Димки я была даже неприлично счастлива: мне наконец-то не надо было никуда спешить. Никто не ждал моей фирменной солянки, никто не разбрасывал по квартире вещи (в частности, грязные носки), никто ни к чему не придирался и не гулял по ночам. Никто не включал на сумасшедшую громкость магнитофон с Мерлином Мэнсоном. Никто не пялился в телевизор во время бесконечных трансляций хоккейных и футбольных матчей, а также светоча Первого канала – программы «Время». Я могла выбирать себе передачи по собственному усмотрению и наслаждаться дебильными (с точки зрения Дениса) сериалами, празднично-яркими показами мод и шоу «Женская логика».
А еще я теперь могла ходить в музеи и театры. Михайлушкин здорово не любил их посещать, потому что ради этого ему надо было выкорчевывать себя из кресла, куда он каждый вечер успевал пустить корни, откладывать «Спортивные новости», надевать чистые (!!!) носки и пилить через весь город на общественном транспорте, который он люто ненавидел.
Примерно через год после развода я начала тяготиться своим одиночеством. Сериалы мне и самой стали казаться дебильными, а шоу «Женская логика» не выдерживало никакой критики в связи с полным отсутствием какой бы то ни было логики вообще. Потом я стала замечать, что у меня совершенно изменился взгляд на вещи. Вернее, вещами как таковыми я и вовсе перестала интересоваться. Я начала ловить себя на том, что все время поглядываю на находящихся рядом мужчин. А вскоре и совсем на них зациклилась.
Вот вы только представьте: прихожу на выставку молодых петербургских художников, а на картины обращаю внимание постольку-поскольку… То есть вообще не обращаю. Только для вида поднимаю на них глаза, а сама искоса разглядываю присутствующих мужчин. Надо сказать, что самые приличные из них всегда под руку с дамами, а неприличные мне на что ж? В театрах такая же картина. Вместо того чтобы смотреть на сцену, я бросаю взгляды на соседей по партеру или бенуару. Ничего приличного и одновременно свободного мне не подвернулось и в театре.
Возможно, я даже отправилась бы в какой-нибудь поход по Карельскому перешейку, в которые часто приглашают питерские газеты в разделе «Как провести выходные дни». Там уж наверняка мужчин побольше, чем в опере. Наконец решившись на поход, я как раз собралась купить себе рюкзак поизящнее, когда меня выгнали с работы. То есть не выгнали, а сократили, что по своей сути одно и то же. Конечно, это не было с бухты-барахты. Наш заводик по производству кафельной плитки медленно, но верно шел ко дну, потому что изготовляемый на нем жалкий кафель не шел ни в какое сравнение с тем, чего жаждал потребитель. Я не раз говорила, что даже под дулом пистолета не прилепила бы наши изделия на пол собственной квартиры, не говоря уже о стенах, за что и поплатилась. Меня сократили вместе с сокращением производства плитки. Кому нужен какой-то там жалкий работник хорошо за тридцать, который, как ни крути, не программист, не маркетолог, не менеджер, а всего-навсего инженеришка, да к тому же еще и женщина.
Сейчас я стою на учете на бирже и получаю малюсенькое пособие. Работу по специальности они мне пока не подыскали, но я не против немножко отдохнуть от кафеля, других видов бытовой керамики и от Тамарки Родимцевой-Михайлушкиной, с которой мне приходилось сидеть за соседними столами. При увольнении завод рассчитался со мной подчистую, и некоторая, не слишком, конечно, большая сумма у меня в наличии имеется. Покайфую с недельку и отправлюсь на поиски другой работы. Ни мужа, ни любовника, который по совместительству мог бы являться еще и спонсором, у меня нет, а потому приходится рассчитывать только на себя и на собственные силы.
Неделя, которую я собиралась кайфовать, прошла на удивление быстро. Вся она была брошена под ноги питерским мужчинам, но они этого не заметили. Первый же свободный день я начала с парикмахерского салона и постриглась так, что одно ухо у меня оказалось на воле, а второе спряталось под прядями, ненавязчиво (так сказала парикмахерша) набегающими на лицо. В этом же салоне я выкрасилась под «лесной орех», а ненавязчиво набегающие пряди мне слегка затемнили. Ресницы и ногти покрасили в тон волосам, а кончики и тех и других также сделали потемнее, чтобы они представляли со стильной шевелюрой единый комплект. Можете себе представить, сколько денег я оставила в этом салоне!
Хорошо, что из одежды покупать ничего не надо было, потому что как раз назло Михайлушкину накануне развода приобрела обнову. В суд я явилась в шикарном костюме ясного цвета слегка увядающих листьев межсезонья, то есть переходного периода из лета в осень. Пиджак был без ворота и красиво открывал загорелую шею, а юбка имела асимметричную встречную складку с разрезом внутри. Из этой складки в нужный момент я очень импозантно выставляла на обозрение суда свою стройную ногу, при этом лицо Тамарки от зависти постепенно зеленело и к концу процесса расторжения моего брака с Михайлушкиным приобрело тот самый цвет слегка увядающих листьев межсезонья.
За коричневой помадой, гармонирующей с бракоразводным костюмом и ореховыми волосами, дело не стало: их в любом магазине навалом. Я купила самую дешевую, потому что и так уже неслабо потратилась на новый имидж.
Невский проспект плевать хотел на мой имидж. Ни один мужчина не обернулся вслед моей асимметричной стрижке с ненавязчиво набегающими на лицо прядями и импозантно выставляемой из разреза стройной ноге. Я специально присаживалась на скамеечки и в плетеные кресла уличных кафешек, чтобы разрез расходился на возможно больший угол, и даже иногда брала себе стакан минеральной воды, чтобы выглядеть при деле. Потом вынуждена была купить сигареты.
Вообще-то, курить меня Михайлушкин давно отучил, но навыки остались. К моей стрижке и разрезу, как вы понимаете, не подходили абы какие сигареты. Я приобрела «Vogue», тоненькие и суперлегкие, в изящной плоской пачке с лиловыми листочками под названием. Один мужчина подставил мне свою зажигалку, чтобы я прикурила. Можете мне поверить, я сделала это очень элегантно и с ослепительной улыбкой, но ее, похоже, закрыли от мужчины мои новые ненавязчивые пряди, и он, сунув зажигалку в карман, уехал от меня в лихо подрулившем к соседней остановке автобусе.
Ознакомительная версия.
