Ознакомительная версия.
Тесты показались мне простыми на грани примитива, я бы составила гораздо более эффективные – хоть небольшая польза от психологии, которую я столько лет изучала в университете Бергена, имеется. Жаль, что я так и не удосужилась получить степень. Найти работу было бы гораздо проще.
Рекомендации тоже не совсем подделка: и кейтеринговая компания, и галерея существуют в реальности, но я там никогда не работала. Просто воспользовалась их красивыми бланками и названиями. Написала все на норвежском, потом перевела на английский в бюро переводов и заверила подпись переводчика у нотариуса, благо я соискатель вакансии в международной компании. В результате кипа документов большая, с печатями и выглядит очень внушительно.
– Вы страдаете морской болезнью, миссис Ольсен? – Спросил бородатый по-английски, напирая на устаревшее «миссис». – Вам приходилось выходить в море на длительное время?
– Нет, не страдаю. Я проводила в море по нескольку недель. Мой родной дед был китобоем, жил в рыбацком поселке на Вестеролене, я проводила там школьные каникулы.
– Значит, миссис Ольсен, вы сумеете распутать снасти или надраить палубу?
– Да. Даже парус смогу поставить, если возникнет такая нужда. Я окончила курсы яхтенных рулевых и получила сертификат. – Действительно такой сертификат у меня есть, считай, единственный подлинный документ в моей миленькой коллекции фальшивок.
– О! Это дело! Я уже готов зачислить «персону» Ольсен старшим матросом.
Дама в костюме, которая постарше, нервозно застучала карандашом по стеклу:
– Мистер Пападокис, компания не приветствует шутки на гендерную тему.
– Какие шутки, – бородатый быстро переглянулся с мужиком в очках и отмахнулся, – наоборот. Мне с кем прикажете работать?
– Значит, к мисс Ольсен у вас вопросов нет. Верно? У кого вопросы еще остались?
– У меня, – седая дама перебрала странички с моими рекомендациями и перешла на норвежский. – Фрекен Ольсен, вы не указали свой профсоюз.
– Я не вхожу в профсоюзы, – честно призналась я.
– Вот как? Это несколько нетипично…
Достаточно удачной маленькой лжи, чтобы скрыть большой обман, признался в мемуарах мистер Черчилль. Пришло время проверить, насколько хорош его рецепт. Виновато опускаю глаза и неуверенно бормочу:
– Понимаете… Здесь, в Норвегии, я работала на небольшой семейный отель. Мои наниматели экономили, как могли… иногда на налогах. Мне тоже хотелось сохранить пособия, словом, мы находили общий язык без посредничества профсоюза. Конечно, такая практика заслуживает осуждения, но она существует.
– Спасибо, мы ценим вашу откровенность, фрекен Ольсен, – поворачивается к столу мужчина в очках. В его норвежском звучит чуть уловимый акцент. Запоздало догадываюсь, что он представляет корпоративную службу безопасности. Его мне надо опасаться в первую очередь, ведь все мои рекомендации дилетантская поделка от заглавной буквы до последнего знака препинания! Но если мне удастся убедить «мистера секьюрити», работа уже не ускользнет от меня, как юркая рыбешка из сетей.
– Работа с жалобами пассажиров предполагает большую деликатность и доверие между сотрудниками компании. Мы известим вас о решении, – улыбается мне седая дама, а ее коллега в костюме уточняет:
– Напоминаю, госпожа Ольсен, для персонала, контактирующего с гостями, существуют эстетические ограничения: никакого пирсинга, татуировок на открытых частях тела, даже когда вы в форменной рубашке с коротким рукавом.
– У меня вообще нет ни пирсинга, ни татуировок, даже мочки ушей не проколоты.
– Хорошо. Спасибо. Наша беседа окончена.
Мне показалось, что златокудрый красавец, тоже присевший на стульчик у двери, разглядывает меня с избытком внимания, прежде чем встать и распахнуть двери. Покидаю зал и напоследок наблюдаю, как он приглашает внутрь целую стайку девушек – по списку. Они проходили мимо меня и таранили злобными взглядами: я-то ворвалась без приглашения, поскольку не предполагала, что такие эффектные дивы готовы соглашаться на работу официанток, горничных и аниматоров – словом, на любую работу в круизной компании класса люкс. Наверняка предполагают в такой работе большие брачные перспективы.
Через десять дней вездесущая служба доставки DHL вручила мне конверт со штампованным адресом головного офиса компании в Киле. Внутри лежал контракт и билет в один конец до этого чудесного немецкого города, а прилагавшееся письмо извещало, что моя «персона» зачислена в штат круизного лайнера «Контесса Анна».
Скоро стемнеет, в кафе зажгли газовые горелки, я протягиваю ладонь к огню, чтобы согреть пальцы. Рядом Дидрик шелестит страничками контракта, потом опускает кренделек в чашку с кофе и откусывает быстрее, чем жидкость успела капнуть на разложенные по столу документы. Смотрю на него и убеждаюсь, что самые образцовые, тоскливые буржуа выходят из радикальных левых: надо же умудриться и выбрать для посиделок в уличном кафе галстук ценой с подержанный автомобиль. Моя соседка по университетскому кампусу Брид познакомилась с Дидриком, пока работала волонтером в общественном центре помощи женщинам, вовлеченным в секс-индустрию. Помню, как подружка и меня уговаривала работать вместе с нею, но я никогда не испытывала особого сочувствия к проституткам. Зато теперь Брид – супруга именитого адвоката, специалиста по бракоразводным процессам, и сама дама с успешной карьерой. Тридцать семь часов [3] в неделю протирает локти о чиновничий стол в социальном департаменте.
Мне очень повезло, что ребята не отказались помочь по старой дружбе. Когда-то мы вместе устраивали флеш-мобы в защиту морских котиков и гигантских китов от всяких двуногих поганцев, обливали краской шубы из натурального меха в бутиках и все такое. В те счастливые времена Дидрик был обычным прыщавым студентом, я бы даже жвачкой не плюнула в его сторону. Вот мой муженек Олаф – совсем другое дело. Он носил отчаянно рыжую бороду, как у конунга Эрика Рыжего [4] , нарочито заляпанные краской брюки из кожи и уже числился восходящей звездой скандинавского андеграунда.
Слава нашла Олафа, когда он украсил копии античных статуй фаллоимитаторами на месте фиговых листочков и масками доктора Фрейда. Кураторы отобрали смелую инсталляцию для альтернативной биеннале в Антверпене, о ней рассказывали в газетах и теленовостях. Единственно, в дневных выпусках самую креативную часть прикрывали черными квадратами.
Сейчас я много бы дала, чтобы Олаф прошел мимо и предпочел какую-нибудь другую, гламурную и взрослую, девушку. Но тогда, наивная девчушка, я верещала от радости, когда Олаф назвал мои деревенские веснушки и общее состояние «архаикой». Одна моя особо везучая веснушка даже переехала в запасники музея Гуггенхайма – правда, сфотографированная с 300 кратным увеличением. Олаф вообще склонен к гигантомании и напрочь лишен чувства меры, особенно в выпивке и подружках. С тех пор, как мы переехали в Осло, пил он все больше, а творил все меньше.
Ознакомительная версия.
