Однако в последние три дня ситуация изменилась. Ей стало казаться, что все не так уж и плохо: чем хуже настроение, тем любой мелочи достаточно, чтобы приподнять его. Сердце Джейн переполнилось радостью, когда ее пожилой коллега предложил ей вместе поужинать. Правда, это был не просто коллега. Сокурсники Джейн из Нордвестерна, особенно Джош, несказанно удивились бы, узнав, что она ужинает с самим Норманом Бронзино — выдающимся критиком, по книгам которого они все учились, основателем и директором крупного Центра европейских исследований им. Крамера, а теперь и коллегой Джейн.
Она подошла к ресторану «Жемчужина Бомбея». Увидев свое отражение в стеклянной двери, Джейн осталась довольна. На фоне приподнятого воротника плаща ее продолговатое, с острым подбородком лицо, окаймленное ниспадающими на плечи темными, тщательно уложенными волосами, с накрашенными ресницами, увеличивающими ее глаза, и покрытыми розоватой помадой губами, показалось ей прехорошеньким. Она толкнула дверь. Индиец-швейцар почтительно поклонился ей.
— У меня тут назначена встреча с одним человеком.
— Высоким мужчиной? Он уже здесь.
Зал ресторана еще не был заполнен, и Бронзино выбрал столик подальше от окна. Когда Джейн подошла, он привстал. Высокий и стройный, как ее отец, с тонкими усиками и короткими вьющимися светло-русыми волосами, скорее всего, крашеными, он казался моложе своих лет. Как всегда, на нем была прекрасно отутюженная рубашка с бабочкой, бежевый твидовый пиджак с замшевыми заплатками на локтях, а на ногах — туфли на микропоре, — единственная вещь, которая, по мнению Джейн, не гармонировала с его элегантным видом. Бронзино поздоровался с ней, задержав в своей горячей ладони ее руку на секунду дольше, чем того требовали приличия.
— Надеюсь, я не заставила тебя ждать? — быстро и взволнованно произнесла она.
— Я сам только что пришел.
Он помог ей снять плащ и протянул его официанту, который принес им меню. Они уселись поудобнее. Бронзино предложил начать с изучения меню и достал из внутреннего кармана пиджака изящные очки прямоугольной формы, которые придали ему еще более респектабельный вид.
В животе у Джейн заурчало. Всю вторую половину дня она посвятила уборке квартиры и с самого утра ничего не ела. Официант взял высокий графин с водой, в которой плавали кубики льда, и наполнил им бокалы. Джейн сделала несколько глотков. Острая боль пронзила ее желудок. Она поставила бокал и скрестила ноги, уставившись невидящим взглядом в меню. Внезапная резь в животе чуть было не заставила ее закричать. Но причиной тому был не голод. Бледная, в страшном напряжении, Джейн поменяла позу и скрестила ноги по-иному. Бронзино, углубившись в чтение, ничего не заметил. Он закрыл меню, снял очки и улыбнулся. К ним снова подошел официант. Джейн наугад выбрала блюдо, написанное первым на странице меню. Кроме того, оно было и самым дешевым, не более семи долларов.
— Ты не желаешь взять что-нибудь из закусок? — поинтересовался Бронзино.
— Спасибо. Я не очень голодна.
Он заказал себе рыбное ассорти и «scampi tandouri»[1], самое дорогое блюдо, — на второе. Люди его ранга, конечно же, на цены не смотрели: возраст и положение им это позволяли. В самом начале, когда Джейн получила предложение из Девэйнского университета, ее будущий заработок показался ей огромным; но после того, как она уплатила налоги, квартплату и коммунальные услуги, а также кредит за недавно купленные товары и часть займа, предоставленного ей по контракту для проведения научных исследований, у нее осталось только на пропитание.
— Ты не против, если я закажу белое вино? — обратился к ней Бронзино. — Думаю, оно лучше всего подойдет к морепродуктам.
— Нет, спасибо, для меня только воду.
Он заказал шардоне. Официант ушел.
— Красивая цепочка, — заметил Бронзино.
— Спасибо, это из Израиля.
— Ты была в Израиле?
— Нет, это подарок.
Джейн покраснела. Промолчав, Бронзино лишь улыбнулся и поменял тему разговора:
— Ну и как тебе работается с нами?
— Отлично. Одно удовольствие преподавать таким умным студентам. И библиотека здесь шикарная: я отыскала первое издание «Госпожи Бовари» и взяла его на год!
— Да, здесь действительно грех жаловаться.
От слуха Бронзино не могло ускользнуть громкое урчание. У Джейн страшно разболелся живот. Она принялась рассматривать свои пальцы.
— Нужно помыть руки. Я ходила в библиотеку, а там такая пыль от книг…
— Думаю, туалет в глубине, направо.
Она пошла неторопливым шагом. Но как только очутилась в туалете, бросилась в кабину и заперлась. Ее измученный желудок с шумом опорожнился. Съежившись от страха, что кто-то мог это услышать, она спустила воду. Приступ продолжался. Какая-то женщина зашла в соседнюю кабинку Четверть седьмого. Бронзино, наверное, поглядывает на часы. Вот так ужин, которого она ждала три дня — нет, девять месяцев! — ее первый выход с тех пор, как она поселилась в Олд-Ньюпорте.
Именно отсутствие светской жизни больше всего поразило ее в Девэйне. Преподаватели обедали впопыхах, за куском пиццы обсуждая свои лекции и студентов, но никогда не приглашали к себе на ужин — то ли из-за нехватки времени, то ли из желания скрыть свою личную жизнь. Джейн вначале рассчитывала подружиться с двумя новыми ассистентами, принятыми на работу в одно время с ней, Ксавье Дюпортуа и Карри Мартинз. Дюпортуа, парижанин, казался ей умным и забавным, но она вряд ли производила на него такое же впечатление, так как он уже дважды отклонил ее предложение пойти выпить с ней по чашечке кофе, сославшись на то, что очень загружен. В ноябре, когда темнело уже в пять часов вечера и она не на шутку впала в депрессию, она вспомнила о спасательном круге, позволяющем избавиться от гнетущего чувства одиночества, — общении с людьми. Она пригласила на ужин Карри, молодую серьезную блондинку, муж которой жил в Калифорнии, где заканчивал писать докторскую диссертацию по физике, и которая тоже жаловалась на безразличие и разобщенность сотрудников Девэйна. Карри приняла приглашение с таким энтузиазмом, что жизнь снова предстала перед Джейн в розовом свете. С тысячами извинений и даже не заикнувшись о том, чтобы перенести встречу на другой день, она отказалась в последнюю минуту, оставив Джейн с ее тушеной телятиной и тирамизу[2], которыми можно было накормить человек десять, очутившихся на краю гибели.
Уж лучше было коротать вечера в одиночестве, за работой, спасаясь таким образом от всяких неожиданностей. Она не могла позвонить даже своим друзьям в Чикаго: было бы просто неприлично жаловаться, когда никому из них не удалось найти работу. Даже Эллисон, своей лучшей подруге, Джейн не чувствовала себя вправе признаться, что несчастна. В тридцать лет, защитив диссертации по филологии, Эллисон и ее муж Джон пошли учиться на юридический факультет, чтобы иметь возможность найти работу и остаться жить в том же городе. Оба они пребывали в депрессии, — отличительная черта поколения? Вина Флобера? В конце концов, отец Джейн был прав: преподавать литературу — все равно, что идти ко дну вместе с кораблем. Даже Бронзино стал динозавром. При этой мысли Джейн не смогла сдержать улыбку, которая из-за резкой боли тотчас исчезла.
