Вера вздохнула. Объяснение представлялось ей нелепым. Что в наши времена за тайны мадридского двора? Тайны, за которые убивают? Да сейчас в газетах каждый день читаешь такое, что чем-то шокировать людей крайне сложно. Понятие морали размыто, и непорядочность поднимается на щит, а вовсе не скрывается. Разве что это не непорядочность уже, а настоящее преступление. Однако трудно представить, что среди твоих знакомых есть преступники. Трудно, невозможно! Хотя почему невозможно? Андрея ведь кто-то убил, это несомненный факт! Кто-то, знающий Лизку. Шарфик и пистолет доказывают последнее неопровержимо. Итак, будем исходить из данности. Искать убийцу следует в ее кругу. Точнее — на работе. Завтра суббота, неудачный день, а вот в понедельник надо поехать туда и попытаться что-нибудь выяснить.
Предстоящие выходные крайне Веру огорчили. Хотелось приниматься за дело сразу же, не теряя ни минуты, а тут — сорок восемь часов простоя. Лишние сорок восемь часов, которые Лиза проведет в тюрьме. Ее сестра, ее любимая, ее невиновная Лизонька! Нет, это не годится! Неужели нет другой области для поиска?
Область была, только о ней очень не хотелось думать. Коллеги сестры — чужие люди, большинство из них Вера и в глаза-то не видела, знала лишь понаслышке. Их легко обвинить во всех грехах, за них сердце болеть не будет. А Павлик — он свой, родной. Родной, несмотря на то, что любовь в полном смысле слова давно исчезла. Пусть у него есть недостатки, они есть у каждого, но к убийству он не должен иметь ни малейшего отношения!
И тем не менее визит бывшего мужа занозой сидел у Веры в сердце. Она предпочитала не вспоминать, не бередить рану, но теперь поняла, что без этого не обойтись. Нужно взять себя в руки и понять, в чем же причина смутного, однако безусловного беспокойства.
Итак, Павлик пришел, выпил и сразу же заявил, что… заявил нечто, связанное с Анной Ароновной… кажется, там присутствовал фразеологический оборот… Точно! Первое, что он сообщил по поводу смерти Андрея — это что «Анька родилась в рубашке». Вера не придала значения его словам и не выяснила, в чем дело, но слова были произнесены. Теперь они воспринимаются в новом свете. Похоже, Анне Ароновне убийство Андрюши было на руку. Почему? И насколько? Достаточно ли, чтобы самой убить?
Вера попыталась немного осадить себя. Нельзя подменять справедливость личными пристрастиями! То, что Анна Ароновна оказалась для Павлика более привлекательной женщиной, еще не причина, чтобы думать о ней плохо. Нет, причина! Дело не в том, что она увела Вериного мужа, а в том, к а к увела. Порядочностью там и не пахло. Скорее всего, Анна Ароновна принадлежит к людям, для которых цель оправдывает средства. Если Андрей всерьез ей мешал, соображения морального порядка вряд ли ее бы остановили. Потом, она явно способна на риск — подобный вывод тоже можно сделать из ее поведения при разводе. Ведь ложная справка о беременности — шаг опасный, зато действенный. Честное слово, с точки зрения психологии она идеально подходит на роль убийцы! И мотив есть. У Анны Ароновны заключен контракт с Величко на поставки суперсовременного стоматологического оборудования. Кстати, контракт этот устроил Андрей по просьбе Веры, не подозревавшей в те дни, что начальница мужа по совместительству является его же любовницей. Как бы то ни было, подробности соглашения в концерне Величко лучше всех знает — то есть знал — именно Андрей. Возможно, собака зарыта здесь? Что-то в контракте было не так, и Анна Ароновна боялась огласки? Или, например, не хотела выполнять невыгодных условий?
Вера передернула плечами. Во-первых, она ничего не понимала в бизнесе и плохо представляла себе, как составляются контракты и какие последствия влечет их невыполнение. А во-вторых, заманчивая мысль о том, что коварная разлучница спланировала и осуществила преступление в глубокой тайне от супруга, выглядела неубедительной. «Муж и жена — одна сатана» — народная мудрость права. Особенно учитывая, что Павлик умный, и не похоже, чтобы страсть застила ему разум. Если убийца — Анна Ароновна, не догадываться он не мог. Более того, не мог не быть вольным или невольным пособником.
Действительно, преступление было задумано так, чтобы все указывало на Лизу. Следовательно, как минимум, требовалось хорошо ее знать. Павлик знал, как нельзя лучше, а Анна Ароновна — в основном с его слов. Конечно, сталкивалась пару раз, заезжая к Величко в офис, но и только. А ведь требовалось учесть черты Лизкиного характера — беспечность, импульсивность, милую детскую нечестность. Левандовский не зря повторял, что не одни улики заставили его поверить в ее вину, но и соответствие происшедшего Лизиной индивидуальности. Было подстроено типично женское убийство, а Лизка и есть типичная женщина. В отличие от Анны Ароновны, которая не женщина, а бизнес-вумен, и ее заподозрили бы, наверное, если б действовал киллер. Значит, не такая она дура, чтобы его нанимать.
Однако рука Павлика чувствовалась еще кое в чем. Придя к Вере, он спросил о Лизином пистолете: где он хранится, какой калибр. Вера ответила, что пистолет газовый, но Павлик возразил, что нет, и даже предположил, что именно он является орудием преступления. Откуда подобная идея? Да, он объяснил — мол, Лиза смутилась, когда Величко оборвал ее речи о пистолете, что и вызвало гениальное прозрение. В тот миг Вера не удивилась, а теперь, когда прозрение подтвердилось, удивляется. Слишком мало было оснований для догадки, оправдавшейся вдруг один к одному. Мало ли, отчего человек смутится? Не покривил ли Павлик душой, утверждая, что на дне рождения услышал о пистолете впервые? Наверное, слышал раньше? Но когда и от кого? Лизка с ним не общалась, значит, не от нее. От жены? А от кого жена? Впрочем, до Анны Ароновны быстро доходили новости из конторы Величко. Например, о смерти Андрюши. Каким образом? Павлик сказал об этом, но Вера, как ни билась, не сумела вспомнить. Зато с горечью констатировала, что уж о Лизкиной выходке, когда она прилюдно изобразила, как стреляет в Андрея, Анну Ароновну, несомненно, поставил в известность муж, и никто другой. А данную выходку преступник тоже включил в свой план. Не исключено даже, она и навела его на страшную мысль. Так что, Павлик, столь проницательный, когда речь велась о Лизе, ослеп в отношении собственной жены? Или нарочно закрыл глаза, молча соглашаясь?
В визите Павлика был и еще один странный момент — с имитацией голосов. Нет, о Лизкином таланте знали многие, только вряд ли кто другой сообразил бы связать его с преступлением. Вера б ни за что не сообразила! Очередное гениальное прозрение, ни на чем не основанное, однако полностью оправдавшееся? Или твердое знание? Впрочем, какое знание? Тайну своего звонка Лизка хранила от всех! Но если… если человек знал, что Андрей в три часа был уже мертв, то, естественно, был уверен, что позвонить в офис в четыре тот не мог. В этой ситуации догадка про имитацию голоса становилась естественной. Или догадалась Анна Ароновна, а простодушный Павлик лишь повторял ее слова? Как хотелось в это верить! Хотелось, да не получалось, причем вовсе не в результате созданной только что логической цепи. Подозрительность не была Вере свойственна, особенно в отношении близких, она скорее бы поступилась логикой. Однако от последней встречи с бывшим мужем осталось на редкость неприятное ощущение — словно на лицо накинули липкую густую паутину. Ты счищаешь ее, морщась от отвращения, и, кажется, счистил до конца, но продолжаешь чувствовать обнаженной кожей омерзительные прикосновения. Дело было не в попытке Павлика восстановить старые отношения, а в том, к а к он попытался это сделать. Нечто неуловимое в его поведении — не поступки, не слова, нечто иное — жестоко задело Веру болью разочарования. Она наивно полагала порядочным всякого, кто явно не продемонстрировал обратного. Такая наивность помогала ей жить. Липкая паутина, столь ужаснувшая ее, вовсе не являлась редкой диковиной — обычный флер непорядочности, окутывающий многих из нас. Тем не менее для Веры случившееся явилось ударом. Она перестала доверять Павлику, как себе самой. Раньше, несмотря на его уход, доверяла, а теперь вот нет.
