— Я животное, — меланхолично произнес Евгений. — И все мужчины — тоже животные. Когда мы чувствуем запах смерти, мы начинаем размножаться. Я, возможно, сам того не осознавая, пытался завести нового ребенка. Нет, никакого ребенка на стороне у меня нет, конечно, но… Я тогда словно пытался победить саму смерть.
— А… а Ира узнала, что ты ей изменял?
— Нет, разумеется. Если бы узнала, то мы сейчас не были бы вместе. Она очень решительный человек. Целеустремленный. Я думаю, она не умеет прощать.
— Тогда ты здорово рискуешь, — усмехнулась Лиля. — Думаешь, она о нас не узнает?
— Нет.
— А если я ей скажу?
— Ты не скажешь. Ты сама боишься потерять мужа.
Лиля помолчала, потом произнесла задумчиво:
— Это правда… Лучше бы я никогда тебя не встречала. Я ведь никогда не изменяла своему мужу. И не собиралась. Но вот встретила тебя — и сама себя не понимаю. Что произошло, почему? Я не хотела.
— «Не виноватая я, он сам пришел…» Давай не будем заниматься самокопанием, прикидывать, если бы да кабы… Это все лишнее, ненужное.
— А… а что тогда происходит? — растерянно спросила Лиля.
— Ничего не происходит. Обычный секс.
— Нет, я не про то. А зачем нам это нужно?
— Какая разница! Ты умная девушка, не усложняй.
Лиля улыбнулась. Отпила из стакана, призналась:
— Люблю общепитовский компот из сухофруктов… Напоминает детство. Детский сад, в который меня водили родители.
Она вдруг заговорила о своем детстве, о родителях, которых, как понял Евгений, уже не было в живых. Она мило болтала, а он не слушал, просто смотрел, как шевелятся Лилины губы. А еще она то и дело поправляла волосы. У нее были светлые, довольно длинные густые волосы.
— Ты настоящая блондинка, Лиля? — вдруг спросил Евгений.
— Что? А, да. Глаза-то у меня серые, серо-голубые, видишь? Нет, я, конечно, подкрашиваю волосы, потому что мне свой тон не нравится, он в желтизну… Мама говорила — русый, но это не русый, а желтый, поэтому я все равно крашусь… Блин, и зачем я тебе все это рассказываю! — пожала она плечами.
Пообедав, они вернулись в номер, сели за работу. Правда, проработали недолго и там же, у стола, сцепились в объятиях… После того вновь углубились в сценарий.
Ближе к вечеру их опять потянуло друг к другу.
Ужин. Соитие. Сценарий. Соитие. Сон. Соитие…
Это было какое-то безумие. И чем слаще и чаще происходили их соития, тем успешнее и быстрее продвигалась работа.
Иногда Лиля отвлекалась, отвечая на звонки мужа.
Один раз это случилось в тот самый, «горячий», момент. Лиля буквально затряслась, оттолкнула от себя Евгения с выражением нетерпеливой злости, досады на лице. Причем злости на него. Не на мужа, вздумавшего позвонить в столь неподходящее время. «Пошел отсюда!» — читалось в ее взгляде.
Это было обидно. Очень обидно.
Пока Лиля говорила по телефону, закрывшись в ванной, Евгений оделся, вышел из номера.
…Сложив руки на груди, он стоял на улице под навесом, у входа в корпус. Лил дождь. Холодный, бесконечный осенний дождь. Небо низкое, темно-серое, без единого просвета, нависало над деревьями, и ели верхушками буквально утыкались в дождевые тучи.
А чего он, собственно, обижается? Сам сказал Лиле, что у них просто секс, и ничего больше. Скоро они допишут сценарий, уедут отсюда и, наверное, больше не встретятся — если только Чащин не заставит их переписывать сценарий, а такое часто бывает.
Словом, Лиля вернется к своей семье, к мужу. К тому самому, с которым рвалась поговорить сейчас. И он, ее муж (как зовут? Сергей, кажется), будет обнимать Лилю и делать все то же самое, что делал с ней Евгений…
А он — вернется к Ире, самой прекрасной женщине на земле. Чудесной и совершенной. И черт с ней, с этой стервой Лилей… Пропади она пропадом.
Сзади открылась входная дверь, спину Евгения обдало теплом.
Потом чьи-то руки легли ему на плечи. Ну какие «чьи-то», Лилины, конечно.
И тут произошло нечто странное. Он дико злился на нее, ненавидел. Он собирался оттолкнуть Лилю, он не хотел с ней говорить. Но вместо этого повернулся, что было сил сжал ее в объятиях. Поцеловал в мягкую, пахнущую клубничным сиропом щеку (духи у нее ужасно пошлые, сладкие, ко всему прочему), едва не застонал — от какого-то неизвестного ему доселе острого, неприятного, тоскливого чувства.
— Прости… — прошептала она.
— Я его убью…
— Кого ты убьешь, дурачок?
— Твоего мужа.
— Ты — ревнуешь?! — Она шагнула назад, прижала ладони к губам, широко открыла глаза, захохотала потрясенно и торжествующе.
— Нет, конечно. Нужна ты мне. — Он схватил ее за плечи, снова притянул к себе, впился в губы поцелуем.
Внутри Евгения все ликовало и корежилось одновременно.
— Ты моя, — поцеловав ее, надменно, строго произнес он. — Ты только моя, ты слышишь?
— Лазарев, не сходи с ума.
Он не хотел, не собирался говорить этих слов: «ты только моя». Это слова влюбленного мужчины. А он Лилю не любил. Тогда зачем он это сказал?
Лиля выскочила на крыльцо в летнем платье — руки и ноги голые, открытые туфельки. Она уже дрожала от холода.
— Идем отсюда. Нечего тут стоять.
В номере Евгений опять принялся ее целовать, точно безумный. Потом, глядя в глаза, вдруг стал рвать на ней платье.
— Что ты делаешь? — перепугалась Лиля. Потом не выдержала, засмеялась: — Это такая пошлость, Лазарев, рвать на женщине одежду… Подобное случается лишь в дешевых мелодрамах.
— Молчи! — Он впился ей в губы поцелуем.
Она не сопротивлялась.
Внутри него все дрожало. Он целовал Лилю с такой жадностью, что у него самого заболели губы. И, обнимая, стискивал ее с такой силой, что Лиля временами тихонько вскрикивала.
Евгений словно пытался смять ее, как листок бумаги, в кулаках. Скомкать. Сложить в несколько раз. Еще раз скомкать, сдавить. Сделать совсем маленькой — чтобы втиснуть себе в грудь. Затолкать внутрь, спрятать. Чтобы Лиля была внутри его сердца, чтобы ее никто не видел, но чтобы он сам знал — она у него, она с ним, ее никто больше не отнимет.
Этим вечером они не писали. Лежали, обнявшись. Едва она только пыталась пошевелиться, Евгений стискивал ее еще сильнее, не отпускал, не выпускал.
Он внезапно осознал — он не сможет без нее. Вообще. Он задохнется, как без воздуха. Только с Лилей он может жить, работать, дышать.
— Я тебя люблю, — прошептал он, щекоча губами ее ухо.
* * *
— Мы с Распоповым помирились, — деловито сообщила Вера, когда они с Лилей общались по телефону. Лиля в тот момент сидела у себя в номере, одна.
— Верунчик, это отличная новость! — обрадовалась Лиля.
