— Ладно, — сказал он так резко, что она вздрогнула, — давай попробуем пройти этот эпизод еще раз. — Лоренсу было совершенно безразлично, что Руби испытала в прошлом, но критиковать его личную жизнь она, черт бы ее побрал, не имеет никакого права, и, будь он проклят, если позволит ей делать это. — Если мы наполовину сократим диалог на странице сорок четвертой, — продолжал он, — до того места, где начинается вторая авторская ремарка…
— Лоренс, но нам нужен этот диалог, — прервала его Руби с высокомерной улыбкой.
— Зачем? Он многословен, невыразителен и… — Лоренс перечеркнул карандашом полстраницы, — он не нужен. Проведя толстую черту поперек убористо напечатанного текста, он перевернул страницу. — Теперь займемся концом эпизода…
— Я хочу выпить, — вдруг заявила Руби, поднимаясь на ноги.
— Только прикоснись к бутылке, и я уйду, — пригрозил Лоренс.
Минуту-другую Руби пребывала в растерянности, пытаясь решить, чего ей хочется больше: удержать Лоренса или выпить. Лоренс наблюдал за ней, и в его жестком взгляде сквозила неприязнь. В конце концов Руби снова плюхнулась на диван.
— Убеждена, что кто-то с утра завел тебя, — заметила она. — Ты на меня зверем смотришь с той самой минуты, как пришел сюда.
— Давай вернемся к работе, Руби, — сказал он. — Так вот, в таком виде конец эпизода просто ужасен, а начало и вовсе не для съемки, поэтому нам придется его переделать.
— Что значит «не для съемки»? Снять можно все.
Пропустив ее слова мимо ушей, Лоренс продолжал:
— Думаю, нам следует переместить диалог с некоторыми изменениями из начала эпизода на странице сорок восьмой несколько вперед, вот сюда…
— Не-а, я не согласна.
— Почему?
— Просто не согласна.
— Объясни причину.
— Диалог хорош на своем месте. Я не хочу перемещать его.
— Это не объяснение. Посмотри-ка, если мы поместим его сюда…
— Ты что, не слышишь меня, сынок? Он хорош на своем месте.
— Можешь меня выслушать?
— Зачем? Мы никогда не придем к согласию. Нам нужен постановщик. Он сказал бы тебе, что я права.
— Ни один уважающий себя постановщик не притронется к такому сценарию! — заорал Лоренс.
— Если сценарий настолько плох, то что ты здесь делаешь? — заорала она в ответ.
Лоренс с трудом подавил желание ответить ей грубостью. Если они сейчас поссорятся, работа не продвинется ни на йоту.
— Послушай, — сказал он, — этот сценарий будет работать, мы доведем его до ума, но ты должна кое в чем уступить мне.
— Ты знаешь мои условия. Ты обязан приходить сюда и быть со мной, пока я пишу…
— Брось, Руби.
— Таковы мои условия.
— Я сказал, прекрати.
— Ладно. А может, останешься поужинать и мы все обсудим?
— Нет.
— А если я пообещаю не пить? Тебя это устроит?
— Вполне. Но я не останусь, так что перестань спорить со мной. — Он взглянул на часы и едва не застонал. Они просидели над сценарием более восьми часов, и Лоренс чувствовал, что терпение его на исходе. Еще немного и он швырнет рукопись и уйдет отсюда. Но он не мог так поступить, поскольку в светлые минуты Руби проявляла подлинный талант. Лоренс знал, что все сочли его сумасшедшим, когда он решил работать с ней. Хотя с постановкой исторической пьесы всегда возникали дополнительные трудности, содержание этой пьесы почему-то внушало надежду, что как только удастся привести ее в порядок, из нее получится незаурядный фильм. Поэтому сейчас не время мечтать о том, с каким удовольствием он бросил бы все. Это был бы минутный реванш. К тому же с Руби бывало особенно трудно тогда, когда он сам был в плохом настроении. Вообще же ему нравилось работать с ней, у нее возникали свежие идеи, хотя порой Лоренс едва выносил ее.
— Наверное, эта безмозглая курица, твоя жена, опять требует, чтобы ты поскорее вернулся? — Когда Руби подняла вверх руку, чтобы пригладить волосы, ее браслеты забренчали.
— Не она, а ты требуешь, чтобы я был с тобой, Руби, так, может, лучше продолжим работу?
— Не понимаю, почему ты ей все прощаешь, — заметила Руби, словно не слышала его. — Она такая недоразвитая. Получается, что у тебя в семье двое детей.
— Моя семья не имеет к тебе никакого отношения, — сурово сказал Лоренс.
— Разве я не права? Браво!
Лоренс швырнул рукопись на стол.
— Налей себе выпить, Руби.
Она с подозрением взглянула на него.
— Почему это? Ты уходишь?
— Нет.
— Тогда почему предлагаешь мне выпить?
— Делай, что тебе говорят.
Едва Руби отправилась на поиски непочатой бутылки джина, Лоренс подошел к заваленному бумагами письменному столу, сдвинул в сторону пепельницу и засохший бутерброд и откопал телефон. Он надеялся попасть домой так, чтобы увидеться с Томом, прежде чем тот уляжется спать, но теперь это ему вряд ли удастся.
— Привет, Джейн. Том еще не лег спать?
— Собирается.
— Дай ему трубку.
Через несколько секунд на другом конце линии послышался веселый голосок Тома. Они немного поболтали, сын рассказывал ему, как провел день, и Лоренс чувствовал, как напряжение покидает его. Потом Том спросил, когда он вернется домой.
— Сегодня вернусь поздно, солдатик, — сказал Лоренс. — Но утром встретимся.
— Будем играть в Шалтай-Болтая?
— Если тебе захочется, — засмеялся Лоренс. — А теперь позови-ка к телефону мамочку.
— Хорошо. Спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи, сын.
Одну-две секунды спустя послышался нежный голос Пиппы.
— Как идут дела?
— Неважно.
— Ты все еще у Руби?
— Да.
— Когда вернешься?
— Трудно сказать. Я хотел бы заставить Руби еще поработать, если джин сделает ее немного податливей?
— А как насчет ужина?
— Перехвачу какой-нибудь бутерброд, когда приду. А ты как? Как прошел день?
— Довольно удачно. Заполучила новую клиентку.
— Прекрасно.
После паузы Пиппа сказала:
— Дорогой, извини меня за сегодняшнее.
— И ты меня извини. Я думал о тебе целый день. Мне не следовало уходить, пока мы не поговорили.
— Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя.
— Мне тебя ждать?
Лоренс снова взглянул на часы. Он хотел было сказать ей, чтобы не ждала, но ему очень хотелось увидеться с ней сегодня.
— Я вернусь не раньше полуночи, если будем работать такими темпами, — сказал он.
— Это не страшно.
— Мы закончим то, что начали утром? — сказал Лоренс, понизив голос.
— Неплохая мысль, — ответила Пиппа, и по ее голосу он понял, что она улыбается.
Положив трубку, Лоренс увидел Руби, стоящую в дверях с бутылкой в одной руке и стаканом в другой.
