вернемся к делу. Ты сказала, что хочешь доставить мне удовольствие.
– Да. – Ее голос дрожит.
– Что ты предлагаешь?
Ее пальцы сжимаются в узел, щеки краснеют.
– Я могу… я могу…
– Пососать мой член? – Мне нравится трепет ее ноздрей, страх, который искажает ее лицо.
– Я… если ты этого хочешь....
– Конечно, я хочу.
Я хватаю ее за волосы и притягиваю к себе, затем прижимаю ее лицо к своему члену.
Она напрягается, позволяя мне держать себя неподвижно, но больше ничего не делает.
Я смеюсь.
– Если так ты отсосала свой последний член, я не могу представить себе счастливый конец этих отношений.
Она сопротивляется моей хватке.
– Это не были отношения.
– Нет? – Я отпускаю ее, и она откидывается, ее груди вздымаются, когда она пытается успокоиться.
Отводя взгляд, она мягко говорит:
– Это была не моя идея.
Я щипаю ее за подбородок и прижимаю к себе лицом.
– Кому так не повезло?
– Моему отчиму.
Далила.
Я никогда об этом никому не рассказывала, даже своей матери, а тут я рассказываю о своем грехе лидеру культа, который намеревался изнасиловать меня, по крайней мере.
– Сколько тебе было лет?
Он откидывается на кровать, но, кажется, все еще нависает надо мной.
– Двенадцать.
Я не позволяю воспоминаниям закрасться в мою голову, ни его запаху, ни тому, как он сказал мне, что я была его «хорошей девочкой». Мои глаза слезятся.
– Я… это случилось только один раз.
Я спотыкаюсь о слова, когда их выплевываю. Как будто, если это случилось всего один раз, то я не грязная. Я знаю, что это не моя вина, но в глубине души я всегда несу на себе пятно того, что со мной случилось.
– Когда моей матери не было дома. И вскоре они расстались, но все закончилось чем-то другим.
– Двенадцать.
Его лицо сжимается, но затем разглаживается, его темные глаза пытаются разорвать меня на части и заглянуть внутрь. Он ложится и молчит несколько минут.
Страх просачивается сквозь поры. Я не знаю, боюсь ли я больше воспоминаний или приговора Адама.
Я начинаю думать, что он заснул, но потом он садится.
– Ложись на кровать. Раздвинь ноги.
Сдерживая слезы, я подчиняюсь. Часть этой игры – делать то, что он говорит. Я должна повторить эту ектению, чтобы просто лечь в постель. Он стоит, когда я ложусь.
– Раздвинь ноги.
Он смотрит, как я расставляю пятки.
Упав на колени, он скользит по мне, его глаза прожигают меня с интенсивностью, граничащей с ужасом. Его рубашка задевает мои тугие соски, и я втягиваю воздух.
– Вот как ты показываешь мне послушание. Своему Пророку.
Он практически выплевывает последнее слово.
– Вы делаешь то, что я говорю и когда я говорю. Ты не задаешь вопросов. Я ожидаю твоего полного доверия.
Я хочу спросить, что я получу взамен, но не решаюсь. Не тогда, когда он вот нависает так надо мной. Не тогда, когда нас разделяет только несущественная ткань.
Его глаза, лужи тьмы, которые я не могу понять, смотрят на меня с явным хищным намерением.
– Доверие.
Он позволяет слову скользить по его языку, пока оно не заканчивается щелчком.
– Ты можешь это сделать? Довериться мне?
Доверие – это не то, что я могу дать кому-либо. Не в этом месте. Не после того, что случилось с Джорджией.
– Я могу попробовать, – честно отвечаю я.
Он наклоняет голову, прижимаясь губами к моему уху.
– Попытки недостаточно. Мне нужно твое слово, ягненок.
По моей коже бегут мурашки, и я сжимаю одеяло. В моей голове тяжесть, как будто мой выбор безвозвратно повлияет на баланс моей жизни. Почему он меня о чем-то просит? Он мог это принять, как он и сказал несколько дней назад. Зачем ему надо знать, что я ему доверяю? Я закусываю губу и вспоминаю, как он убил Ньюэлла. Я не могу забыть взгляд Адама, чистую ярость. Он не был человеком, которого я хотела злить.
Глубоко вздохнув, я дал ему свой ответ:
– Я буду тебе доверять. Да.
Мир замирает, у него перехватывает дыхание. Чувствует ли он ложь или боится, что я говорю правду?
– Хорошо. – Он снова находит мои глаза. – Если ты доверяешь мне, я никогда не буду тебя заставлять. Но если ты обманешь меня, – его взгляд скользит по моим твердым соскам, – то берегись. Я буду использовать это тело, когда захочу. Когда я закончу с тобой, ты подумаешь, что Ньюэлл по сравнению со мной был добрым ангелом.
Слова застревают у меня в горле, и все, что я могу сделать, это кивнуть.
– Тогда по рукам.
Он отталкивает меня и встает.
Я сажусь, мой разум цепляется за потрепанные нити этого «соглашения».
– Итак, пока я доверяю тебе… ты не тронешь меня, пока я не скажу, что все в порядке?
Он выгибает бровь:
– О, глупый ягненок. Ты не слушала? Я не буду тебя заставлять. Прикосновение – это совсем другое дело, тебе не кажется?
Он садится на кровать рядом со мной и проводит пальцами по моей щеке, по ключице и между грудей.
У меня перехватывает дыхание, когда он кружит по одному соску, не касаясь его. Сосок затвердевает, покалывает и становится сверхчувствительным. Он делает то же самое с моей другой грудью, его глаза смотрят на меня. Страх сливается с жаром, который вращается вокруг центрального контура желания. Уныние омывает меня, когда между бедрами накапливается влага, и я закрываю глаза.
– Смотри на меня, ягненок.
Я заставляю себя снова взглянуть на него. Темные глаза поглощают меня, пока он продолжает свое чувственное поддразнивание. Мое дыхание учащается, и я сжимаю бедра, пытаясь сдержать давление.
Он ухмыляется и убирает руку.
– Ты будешь умолять меня прикоснуться к тебе немедленно. И сделать гораздо больше.
– Никогда. – Я качаю головой. В какую бы игру он ни играл, я здесь не для того. Я обнимаю колени.
– Посмотрим. – Он идет к двери. – Тогда до завтрашнего вечера.
– Твоя спина. Идет кровь. – Полоса красного цвета просочилась через его голубую рубашку.
– Не беспокойся об этом. – Он не оборачивается, просто выходит из моей комнаты и закрывает за собой дверь.
Я переворачиваюсь, беру платье с прикроватной тумбочки и натягиваю его через голову. Что это было? Я долго смотрю на дверь после того, как он ушел, вспоминая его голос. Его теплое дыхание на моем ухе, то, как его твердое тело едва касалось моего, его дыхание на моей щеке. Я сжимаю бедра, потому что во мне что-то не так. Я чувствую, что промокаю, чувствую,
