Данила возвращается с хворостом, минута, и вот меня уже согревает костёр. Он укладывает рядом со мной ветки:
– Я снова ненадолго исчезну, следи за огнём.
Киваю головой. Его куртка такая уютная – мягкая и приятно пахнет. Я ложусь на землю рядом с костром, пламя завораживает и успокаивает, натруженные мышцы ног почти не ноют, в голове туман, глаза слипаются. Не замечаю, как засыпаю.
– Даша!
Он будит меня, коснувшись плеча. Быстро сажусь. Кажется, глаза закрылись только что, но сейчас темно, значит, проспала довольно долго. Костер! Забыла! Но костёр весело пылает, правда, немного в другом месте.
– Прости, не уследила, – говорю я, глядя на чёрные головешки рядом с собой.
– Ничего, ты просто устала. Я передвинул огонь. Не хотелось будить тебя, но пора ужинать.
– У нас есть что ужинать? Ты же говорил, что продукты остались в машине!
– Но это не повод голодать, – он протягивает мне палочку с нанизанными кусками жареного мяса и что-то типа сухого печенья. – Соль и крекеры были в сумке, а мясо можно раздобыть практически везде.
Я понимаю, насколько голодна. Набрасываюсь на предложенную еду. Мясо несколько странного вкуса, напоминает грудку курицы. Но откуда тут курица? Насытившись, пытаюсь выяснить:
– А что мы ели?
– Невкусно?
– Вкусно. Просто интересно. Оно летало, бегало или прыгало?
– Ты уверена, что хочешь это знать? Обратной реакции не будет?
– Не будет, всё хорошо. Мне здесь довелось познакомиться с довольно-таки экзотическими блюдами. Пережила.
– Хорошо, отвечу. Оно ползало.
Смотрю на него широко открытыми глазами, прикрыв рукой рот. Он внимательно глядит на меня. Обратной реакции нет. Выдыхаю. Нужно сменить тему разговора:
– Моё платье, наверное, высохло. Я переоденусь и верну куртку.
Поспешно встаю; спрятавшись за деревом, надеваю платье, возвращаюсь в круг света от костра, сажусь рядом, протягиваю куртку.
– Оставь, ночь холодная, укроешься. У тебя было что-то ценное в сумке?
– Там была твоя шкатулка.
– Моя шкатулка? Что это значит?
– Помнишь, утром Надира дала тебе шкатулку. Там было много золотых украшений.
– Ты жалеешь о побрякушках?
– Почему я должна жалеть? Их же тебе дали. Как дополнение ко мне, плата за меня, или приданое, ну, я не знаю. Знаю только, что они должны принадлежать тебе.
– Постой, что за бред ты несёшь всё время? Зачем мне твои золотые украшения? Какая плата? Что тебе там наговорили?
– Ну как же: ты женишься на мне. Тебе же должна быть от этого какая-то выгода.
– Ты думаешь, что я женился на тебе ради золотых украшений? – вижу недоумение на его лице.
– Сначала я думала, что ты женился на мне, чтобы, не вызывая подозрений, увезти из посёлка и по дороге где-нибудь того… но теперь я так не думаю, – поспешно добавляю.
Он смеётся.
– Главный вопрос, – сквозь смех проговаривает он, – Ты действительно думаешь, что я женился на тебе?
– А что, нет? – с сомнением проговариваю я.
Он смотрит на моё обескураженное лицо и хохочет до слёз.
– Никогда не думал, что будет так весело скрываться в горах от убийц! Давно так не смеялся. Даша, неужели ты не знала, что эта свадьба была чистым спектаклем для местных жителей?
– Нет. Я думала, всё серьёзно. Так что, мы не женаты?
– По старым народным обычаям Таджикистана, может, и женаты. Но официально, конечно, нет. Как ты могла такое подумать!
– А Рустам? Я ещё его жена?
– В Таджикистане – нет. А вот в России, где зарегистрирован ваш брак, пока да. Но у меня доверенность, где он передаёт право расторгнуть ваш брак. Как только попадём в Москву, ты будешь абсолютно свободной женщиной. Я удивлён, что ты этого всего не знала.
– Мне мало что объясняли.
– Не удивительно, что ты себе нафантазировала. Впрочем, я знаю, как там относятся к женщине. Но Надира, неужели она не понимала! Тебе после такого курс реабилитации придётся проходить.
– Что проходить? Зачем? Я не так уж много и часто принимала их «напитки». Если знала, что мне что-то подсыпали, отказывалась. Лечение мне не нужно, – убеждаю я.
Он удивлённо на меня смотрит, молчит. Его лицо меняется. Нет ни тени улыбки, мрачный суровый взгляд.
– Всё будет хорошо, не переживай. Ты вернёшься к нормальной жизни, обещаю, – произносит напряжённым голосом.
– А знаешь, – вдруг вспоминаю я, – что было самое ценное для меня в моей сумке?
– Что?
– Пинетки и фотография дочери, – с грустью произношу я.
– Да, я знаю, что ты потеряла ребёнка. Сочувствую…
Внезапно слёзы неудержимым потоком полились из глаз. Он придвигается ко мне, обнимает за плечи, я утыкаюсь в его твёрдую грудь, реву.
– Ты первый, кто выразил мне сочувствие. Меня в основном только обвиняли, что родила слабого ребёнка, – объясняю внезапную истерику.
Он молчит, позволяя выплакаться в его и так уже промокшую футболку. Когда иссякает поток слёз, я чувствую и облегчение, и чудовищную усталость. Моя голова клонится, глаза слипаются. Он расстилает свою куртку недалеко от костра:
– Поспи, тебе нужно отдохнуть.
– А ты?
– Я буду здесь. Не бойся, сюда никто не подойдёт. По периметру расставлены сигнальные датчики. Если кто-то приблизится, я буду знать.
– Я не это имела в виду. Тебе ведь тоже нужно отдохнуть. Давай дежурить по очереди.
– Какая отважная! Не переживай, мне не так много времени нужно для сна. Да и сплю я чутко, так что охранять мой сон не нужно.
Я сворачиваюсь калачиком, замотавшись в его куртку, он, сидя, приваливается спиной к скале и закрывает глаза. Так проходит моя вторая «брачная» ночь.
Удивительно: октябрь, а я сплю на земле и не замёрзла. Только ноют мышцы во всём теле, и, кажется, чувствуется каждый камешек, на котором лежу.
Приоткрываю глаза: раннее утро, солнце только восходит, собираясь снова весь день палить эту и так выжженную землю. От реки тянет свежестью. Замечаю, что лежу на его куртке, а сверху укрыта полосатым таджикским халатом. В таких здесь ходят все мужчины. Откуда он тут взялся? Приподнимаюсь, оглядываюсь вокруг. Вижу Данилу, он приближается со стороны реки. Всматриваюсь в знакомую фигуру, и понимаю, что это не он. Одежда его, в ней он вчера был: чёрные джинсы, серая футболка с круглой горловиной, в неё я рыдала вечером, но это не Данила!
В панике вскакиваю, ору, оглядываюсь по сторонам в поисках того, что сможет меня защитить. Мужчина моментально оказывается рядом, хватает меня за руки, зажимает рот:
– Это я! Тихо! Не ори! Успокойся! Это я, Данила!
Узнаю знакомый голос, даже знакомый запах. Недоверчиво всматриваюсь в лицо. Как за одну ночь можно так измениться? Ладно, я понимаю: тонкие усы можно приклеить, но как он сделал, что его щеки округлились, как будто внезапно поправился на несколько килограммов, и откуда в его русских глазах появился привычный азиатский разрез?
