— Уже несколько месяцев. Он такой внимательный и заботливый… Так, чего мы время то тянем? — Вдруг спохватилась она. — Решила мне мозги запарить? Не выйдет. Бери ручку, подписывай бумаги. Мне уже пора ехать в банк.
Я с легким сердцем поставила на документах подпись, напоминающую росчерк Лили под фотографией в паспорте. С моим автографом на документах и шрамами от пластической операции Даше практически наверняка приготовлено теплое местечко в тюремной камере. Она обрадовалась, схватила бумаги, запихала их в кожаную папку и побежала к двери.
— Спасибо. Я сейчас завтрак тебе принесу. — Она уже ощущала себя миллионершей. Дурочка.
В своем замкнутом пространстве я чувствовала себя, как зверь в клетке. Еды, благодаря Даше, у меня было вдоволь, но в горло ничего не лезло. Целые сутки я провела в полном одиночестве. Пробовала вышибить дверь, проверяла на прочность оконные ставни. Счет времени я потеряла. Сколько часов прошло? Ориентироваться приходилось только по узенькой полоске света из окна. Когда она совсем потемнела, я как то успокоилась. Все, что могло случиться, уже случилось. Удался поход в банк или нет, поправить ничего было нельзя. Оставалось только ждать. Я легла на кровать и попыталась отвлечься. Сначала в голову лезли только нерадостные мысли о будущем, но постепенно стали выплывать и образы из далекого и не очень прошлого.
В детстве обо мне никто и никогда не заботился. По большому счету, всем было глубоко наплевать на мои успехи и оценки, никто не волновался из-за моих разбитых коленей и оторванных пуговиц. Если вдруг поднималась температура или одолевал кашель, воспитательница посылала в санчасть. Там делали уколы, давали таблетки, иногда выделяли койку в изоляторе, чтобы не заразила других ребят. Никто и никогда не читал мне сказку на ночь, не пел колыбельную. Нина, в отличие от меня, совсем не страдала сентиментальностью. Она с детства твердила, что сказку легче прочитать самой, под колыбельную заснет только глухой, а то, что никто не следит и не указывает, что и как делать — просто здорово. Не смотря на это, она, как настоящая подруга, порой залезала в окно изолятора и всю ночь напролет рассказывала мне истории про Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича. По-моему, она в своей жизни прочитала только одну книгу — «Сказания о добрых молодцах». Одинокие ночи в изоляторе медсанчасти были страшными. Привыкнув спать в комнате на двенадцать девочек, я прислушивалась к каждому шороху, деревья за окном казались страшными чудовищами. Нинка, со своими рассказами о былинных богатырях, была настолько желанна, что я до сих пор благодарна ей до слез. Подруга заменила мне семью, сестру и даже родителей. Более маленькая и взбалмошная, в житейских вопросах она всегда была разумней меня. Нина знала, где и у кого достать одежду получше, как выпросить дополнительную прогулку. В старших классах она подговорила девочек создать своеобразное ателье по производству вязаных вещей. Круглые шапочки с узорным отворотом, длинные шарфы и варежки в тон как раз входили в моду. Продукция Нининого ателье помогла нашим подружкам принарядиться, и не только в шапочки. Нина наладила сбыт продукции торговкам на рынке, на вырученные деньги там же на рынке покупались юбочки и блузки. Наконец то мы смогли ходить в школу не хуже других! Почему-то администрация постоянно ругала подругу за ее коммерческие начинания, хотя кроме хорошего они детдому ничего не приносили. В учебе я всегда опережала подругу, ей было лень и некогда корпеть над книгами. Зная, что я всегда помогу ей на контрольной и на экзамене, она просто игнорировала учебники. Выполнение домашнего задания занимало у нее в общей сложности минут пятнадцать в день и складывалось из переписывания задач и упражнений из моей тетрадки в ее. Зато во всем остальном Нинка, с ее неукротимым темпераментом, всегда была первой. Даже влюбилась «по-настоящему» она раньше всех девчонок. Парень ее мечты учился в нашей школе на класс старше. Мы все с замиранием наших маленьких душонок следили за развитием этого красивого чувства. Завидовали, глядя, как гордо вышагивает Нина рядом со взрослым долговязым парнем, несущим ее портфель. Она сбегала по вечерам, чтобы погулять с ним по городу, он по утрам, стесняясь, совал ей ромашки в портфель. Все закончилось в тот день, когда о романе узнала Володина мама. Никто не узнал, из-за чего погибло прекрасное чувство. Нинка гордо заявила, что парень дурак, и просто надоел ей своей глупостью. Только мне, в укромном уголке детдомовского сада, трясясь от рыданий, поведала подруга о скандале, который мамаша учинила в учительской, обвинив Нину чуть ли не в краже денег у нее из секретера. Уверения напуганной девочки, что она была в квартире Володи только пару раз, причем очень давно, еще зимой, никого не волновали. На беседе в кабинете директора говорилось что то о растлении молодежи, малолетней преступности. Нина не запомнила всего, ее поразило то, что кавалер сидел в уголочке и как бы молчаливо соглашался с обвинениями своей матери. Потом, в школьном коридоре он подошел к подруге, мямля и краснея начал оправдываться. Нинка слушать не стала, презрительно засмеялась ему в лицо и убежала к подружкам. Держалась она молодцом, только я представляла, как тяжело и неприятно у нее в сердце. История эта наложила отпечаток на все ее последующие отношения с мужчинами. Резкая и решительная, она сразу прерывала отношения, если замечала в кавалере признаки нерешительности или инфантильности. « Мужик должен быть, как кремень, — говорила подруга, — у нас с тобой родителей нет, плеча заботливого тоже. Муж должен стать не только любовником и повелителем, но еще и защитником с нежными руками и широкой спиной, за которую в любой момент можно спрятаться .» В принципе, я была с ней согласна, но настоящие мужики как то не попадались на нашем пути… С годами Нина начала меняться, стала мягче, терпимее, научилась прислушиваться к чужому мнению. Последнее время она слегка подрастеряла юношеский задор и стремление во всем отстаивать свою, пусть даже ошибочную, точку зрения. Но отношения с противоположным полом у подруги по прежнему складываются не лучшим образом…
Вдруг размышления мои прервал какой то шум. Мне показалось, что к дому подъехала машина. Кто-то поднялся по лестнице и неторопливо шел к моей темнице.
Шаги остановились у двери. Я, будто защищаясь, подтянула колени к груди и забилась в самый дальний угол кровати. Свет был включен, и я сразу увидела в дверном проеме высокого статного мужчину. На зрение я никогда не жаловалась, но в первый момент мне захотелось протереть глаза. Передо мной стоял покойный супруг Лилианы Владимировны Вороновой — Константин Леонидович Образцов.
