Пока не представлял, на какой срок растянется это «скоро», но очень надеялся, что Монахов, предлагая новую работу, не собирался поселить его в своем доме. Не прельщала перспектива жить в его логове, исключающая свободу передвижений и какой бы то ни было частной жизни. На такие жертвы он пока не готов, тем более, еще не известно, какова цена вопроса.
Не стал ждать лифт, спустился пешком, вышел к машине. Сумку на заднее сиденье. Сам на переднее. Тронулись. Глоток свежего воздуха расшевелил умственную деятельность, упорядочил мысли. Сейчас он выспавшийся, отдохнувший, сытый, — самое время вспомнить об адекватном восприятии. О Маркелове он уже составил собственное мнение. Если коротко, то — честолюбив, с «рабочими» локтями. Дорогу себе везде пробьет, куда его ни забрось. Но на рожон точно не полезет. Не кинулся ведь на него первым тогда в боксе. Нормальная характеристика для парня, но, учитывая специфику их отношений, такого, как Маркелов против себя лучше не настраивать.
Так и поехал он в машине с Андреем. Монахова с семейством на другой повезли, и Игорь к себе парочку парней посадил. Как только черту города пересекли, воздух поменялся. С каждым километром дышать становилось все легче. Легкие разворачивались, кажется, места внутри не хватало, чтобы всю свежесть вдохнуть. И тело было приятно взбудоражено. И сосны вокруг, высокие, мохнатые. Так бы и выскочил из машины, да в лес сиганул. Неплохая, в сущности, идея выехать за город. Когда бы так вырвался. Да и мог только на дачу.
Около ста сорока километров они проехали и остановились на окраине деревни у большого одноэтажного кирпичного дома, окруженного высоким деревянным забором. Машины поставили на асфальтированной площадке перед домом и потянулись во двор. Там все, как и положено: палисадник, множество клумб с цветами, огород и, конечно, та самая баня. Вот как раз к бане Денис был равнодушен. Зашли в дом, встретила их седовласая женщина. Парни Игоря уже втаскивали коробки.
Денис осмотрелся, но оценить обстановку не успел. Не мог. Взгляд то и дело натыкался на фотографии с одним и тем же персонажем. Прошел в другую комнату, но и там, везде, где только можно, стояли рамочки с перетянутым черной лентой уголком. И со всех на него смотрело одно и то же лицо. Мороз прошел по коже. Так, что захотелось плечами передернуть. Развернувшись, Денис рванул к выходу и столкнулся со старушкой. У нее было кипельно-белое лицо, что странно в конце июля. Будто она на улицу не выходила и на солнце совсем не была. Нетвердая рука тут же вцепилась в его ладонь, влажные мутноватые глаза забегали по лицу.
— Сережа, кто это? — обернулась с вопросом. Денис попытался вырвать руку, но она с поразительной силой впилась в него пальцами. — Так на Гриню нашего похож! Так похож! — притронулась к его щеке. Лицо Дениса тут же залил румянец. Нет, не смущения. Злости. Дикой и необузданной.
Привезли! Как куклу! Марионетку! Чтобы ходил тут как живой труп!
Наталья потерла лицо ладонями, чтобы скрыть исказившую лицо гримасу разочарования. Знала, что именно так все и будет. Что мать вот так и среагирует. А как она еще могла среагировать, если Денис как две капли воды похож на ее младшего сына. И парень весь ощетинился как еж, иглы выпустил, того и смотри, сорвется. Разве можно его винить? Ничего в этом приятного нет, у самой мурашки по коже пошли, когда мать причитать начала. Только вот сходство парней на том и заканчивалось, когда Денис рот открывал.
— Это Денис, мама. Работает у меня. — Видел Монахов сверкавшее в глазах парня бешенство и взглядом его останавливал, чтобы тот не дергался.
Ничего привыкнет. Только в первые минуты удивление, а потом перестанет суетиться из-за внимания матери. Знал, что делал, когда вез его сюда. И не ошибся. Забыл, когда на лице матери улыбку видел, а сейчас вон на глазах оживилась. Траур не сняла до сих пор, никуда не выходила, высохла и не ела почти. Может сейчас хоть немного настроения появится у старушки.
— Лида, ну чего ты возишься, накрывай на стол! Все устали с дороги, нужно перекусить, — тут же начала раздавать распоряжения хозяйка.
— Я уже, — отозвалась девушка, помогающая по дому. Наталья присоединилась к ней, Юлька тоже таскала тарелки, потому с сервировкой справились быстро.
Компания, почти в том же составе, что и утром, уселась за стол. Перед Юрием снова поставили тарелку с овсянкой. Язва у дядечки обострилась. Если в монаховском доме у Дениса кусок в горле застревал, то здесь и сейчас его откровенно тошнило. Так, что он не смог сдержаться и встал из-за стола. Вышел во двор, сел на лавку уперев локти в колени. Потом прикурил. Уходя, видел смятение на лице Анны Анатольевны, но это его не тронуло. Сергей Владимирович почти сразу вышел за ним. Денис не поднял головы, все еще пытаясь избавиться от скверного ощущения. Но чувство, что лезут ему под кожу, не оставляло.
— Зайди в дом и сядь за стол, — велел Монахов.
— Не зайду и не сяду, — твердо заявил Шаурин, не поднимая головы, рассматривая блестящие песчинки на асфальте. Солнце пекло затылок, но прожигающий взгляд Монахова чувствовался сильнее.
— Сядь за стол, не ерепенься. Съешь тарелку супа, пусть старуха порадуется. Ей жить-то осталось всего ничего.
Денис выпустил струйку дыма и посмотрел мужчине в лицо. Это было похоже на просьбу, хотя челюсти у того были крепко сжаты, и слова он с силой из себя выдавил. Но было похоже. Повременив немного, Шаурин выбросил сигарету и вернулся. Не был он против грибного супа. Но и тут судьба что-то не проявила благосклонности, укропа туда столько забросили, что еле впихнул в себя несколько ложек. Не просьбы Монахова возымели действие, не слова его убедили. Не заботили его старушечьи слезы и переживания. О другом он подумал. Совсем о другом.
В очередной раз съел собственное самолюбие, посидел за столом, послушал разговоры. Ни о чем особенном не говорили. Обсудили язву Юры, слишком жаркие дни, планы на вечер. Вызвался нарубить дров, чтобы истопить баню. Напряжение немного ушло, чувствовал, что и остальные расслабились. Юлька, так вообще, ушла в дальнюю комнату и спать завалилась.
— Анна Анатольевна, покажите…
— Пойдем, — тут же сорвалась она с места и повела Дениса в дровник.
Хозяйственные постройки были выстроены не так давно. Дерево еще не потемнело. Под навесом было прохладно, но Шаурин снял футболку. Плечи подернули мурашки. Выбрал из поленницы небольшую березовую дровину и, разрубив ее, откинул в сторону. Так, не торопясь, он вытаскивал из ровно выложенных рядков примеченные чурки. Мыслей в голове в этот момент не было. Во всяком случае, не тех, от которых разламывало череп. Обливаясь потом, он поднимал и опускал топор, слушая хруст дерева, наблюдая за разлетающимися в разные стороны щепками. А когда сил поднять колун не осталось, он отбросил и его, посмотрев на свои труды. Большая половина поленницы была пуста. Вот теперь стало по-настоящему все равно, пусть хоть Гриней назовут.
