Ознакомительная версия.
Важным был человек, дышавший ей в затылок и помогавший ей подниматься, когда она падала. Важной была его сломанная ею жизнь. Важным было то, что жизнь эту восстановить теперь уже, наверное, невозможно. Вон он каким стал жестоким и ужасным. И это все – по ее вине! По вине ее малодушия, душевной слабости, горя, в конце концов – это ведь ее парня убили, не чьего-нибудь.
Но – все равно…
Она сломала его жизнь, и исправить теперь ничего нельзя. Это не мозаика, не пазлы, это – жизнь. Тут фрагменты так гладко не пристроишь, не поменяешь и не вдавишь пальцем в нужном месте.
Господи, господи, что же она наделала-то?! Десять лет строгого режима. Десять помножить на триста шестьдесят пять, это будет три тысячи шестьсот пятьдесят пять дней? Нет, плюс еще два дня – за два пришедшихся на его срок високосных года. Это чудовищно много! Ей такого срока не искупить.
Остановилась она неожиданно для самой себя, и для него тоже. Он сбился с шага и налетел на нее сзади, едва не свалив на землю. Еле успел поймать ее за локти. Так и остался стоять посреди вишневых зарослей – позади, крепко вцепившись в ее руки.
Дина посмотрела вперед, скосила глаза вбок. Ну что же, идеальное место для убийства. Вокруг – никого. Никого, кроме суетящихся насекомых. Молодая поросль вишневых деревьев делала это участок почти непроходимым. Если он ее сейчас тут и убьет, задушит, к примеру, она упадет лицом вниз, и ее даже видно не будет, если кто-нибудь случайно сюда забредет. Вишневые ветки сомкнутся над ней шатром, за лето они еще подрастут, заматереют и…
– Ну! Что же ты медлишь? – шепнула она; странно, но она не чувствовала ничего… почти. Ничего, кроме оглушительного раскаяния. – Убей меня, лучшего места не найти. Ну, убей, я заслужила!
Его руки выпустили ее локти, осторожно обвились вокруг ее талии и притянули к себе.
– А с чего ты решила, что я собираюсь тебя убить?
От его вкрадчивого голоса разом поднялись дыбом волосы у нее на макушке. Кофта тут же прилипла к спине, как давеча – намокшая от ведра воды футболка. Колени подогнулись, будто пораженные артритом, а дыхание сделалось тяжелым и прерывистым, как у астматика.
А что он собирается сделать, интересно?! То, о чем она подумала, или что-то иное? А о чем она подумала? А кто бы подумал по-другому, если правая рука Кузьмина осталась лежать на ее животе, а левая медленно двинулась вверх? Чуть коснулась одной ее груди, исследовала другую, дотянулась до шеи, мягко погладила впадинку между ключицами. Проделала обратный путь и сцепилась пальцами с правой.
– Ты… Ты сам сказал, что собираешься мне отомстить, – напомнила она ему, пытаясь немного отодвинуться.
– Сказал, – он кивнул, кажется, потому что его гладко выбритый подбородок прошелся туда-сюда по ее левому уху.
– Ну! Ты следил за мной!
– Следил, – точно такое же движение подбородком.
– Фотографировал!
– Ага… Фотографировал…
Руки Кузьмина, разжавшись, снова пришли в движение и исследовали ее теперь наперегонки. Живот, грудь, плечи, бока, шею… Он трогал ее без стеснения. Трогал мягко, почти с нежностью. Но ей чудился, все равно ей чудился во всем этом какой-то подвох. Вот сейчас он грубо оттолкнет ее и скажет что-нибудь хлесткое и гадкое. Она не должна быть рохлей! Не должна идти на поводу у смены его настроений. Она же ровным счетом о нем ничего не знает! Все ее знания о нем оборвались на том заседании в зале суда. Потом – информационная пустота на десять лет. Может, он стал матерым уголовником? Может, он с ума сошел и сбежал недавно из психбольницы?
– А зачем фотографировал? – попыталась она отвлечься от мрачных мыслей, бившихся изнутри в ее черепную коробку с обреченностью попавшейся в силки птицы. – Зачем?
– Ну… Ты же не дура, понимать должна, что мне очень важно держать тебя на крючке. Мне нужен был этот компромат, и я его получил, – левая рука Кузьмина окончательно обнаглела, забравшись ей под кофту и под лифчик. – А вместе с ним я получил власть над тобой. Скажи, что я не прав?
Он был прав! Она была загнана в угол и обложена со всех сторон.
С одной стороны на нее словно бы таращились въедливые глазенки словоохотливой пожилой тетки, продававшей рассаду на городском рынке. Она тыкала в сторону Дины пальцем и кивала морщинистым подбородком: она, мол, больше некому!
С другой стороны ехидно ухмылялись пацаны, тусовавшиеся у подъезда покойного ныне директора, кивали ей и ухмылялись. Им вторил охранник из их фирмы. С виду – безобидный малый, но кто его знает, что и как он может сказать при случае?
– А дальше?
Дина шагнула вперед, Кузьмин остался стоять на месте, но рук не убрал. И кольцо их вокруг ее талии сделалось жестче, требовательнее.
– Что дальше, Данила? – Дина вцепилась в его пальцы, пытаясь их разжать. – Как ты собираешься использовать эту информацию против меня? Денег у меня нет. На лавстори с обольщением и дикой страстью мне рассчитывать не приходится, ты сам сказал… Что ты сделаешь?
– Я? – Он отпустил ее. – Я могу заставить тебя сделать все, что угодно. Все, что я пожелаю!
– И что же?
– Могу заставить тебя служить мне, могу заставить тебя украсть, могу заставить тебя… убить!
Дина развернулась и внимательно на него посмотрела. Он не шутил. Не издевался. Он был серьезен, как никогда.
– Как это – убить? Я же… Я же не смогу! Я никогда не смогу убить человека, Кузьмин!!!
– Это кто так думает? – Губы его дрогнули в нехорошей ухмылке. – Это ты так думаешь?
– Я.
– Ты так думаешь про себя, так?
– Так, – она еще не понимала, куда он клонит.
– Вот и я думал про себя, что не могу убить. А ты думала по-другому. И в результате моя жизнь круто поменялась, оттого что кто-то думал обо мне иначе, чем я сам. Вот и с тобой теперь будет так, дылда.
– Как? – Невзирая на солнце, слепившее ей глаза и обжигавшее макушку, она почувствовала дикий холод во всем теле. – Как со мной будет?
– Ты теперь станешь делать то и поступать так, как я о тебе думаю. Я вот подумаю, что ты сможешь банк ограбить. И ты его ограбишь. Скажу, что можешь убить ненужного мне человека. И ты его убьешь.
– Нет! Я не смогу!
Ее заколотило. Рукава кофточки сделались вдруг слишком короткими и неудобными, и она принялась их одергивать, пытаясь вытянуть книзу. В кедах как будто хлюпала ледяная вода вперемешку с подтаявшим снегом, в котором ей уже довелось однажды сидеть, призывая о помощи. Волосы ее высохли, но в это ей тоже не верилось. Спутанные прядки щекотали шею, и по спине от этого ползли мурашки, опускаясь ниже, ниже, по ногам, сводя коленки и обдавая ступни ледяным холодом.
– Кто сказал, что ты не сможешь? – Кузьмин вытянул руку, схватил ее за запястье и потянул на себя. – Никто этого утверждать не может. На снимках отчетливо видно, как ты трогаешь покойника. Самообладанию твоему, хочу отметить, позавидовать можно!
Ознакомительная версия.
