И Жанночка не звонила. Вот уже две недели не слышала она ее голоса, и это тоже было весьма непривычно, и выбивало из колеи. Без ежевечерних отчетов было Асе одиноко и маетно, как в сиротском и неприютном детстве. И некому было на Пашку пожаловаться, и некому было ей совет дать, или другие какие четкие указания… А субботним вечером такая вдруг жалость к себе напала, хоть плачь. Она и заплакала. И так с удовольствием наплакалась, и от души, и горько, и долго, и громко, и с потоком настоящих горячих слез, что сразу и легче стало, будто отпустило внутри. И рука сама потянулась к телефонной трубке набрать заветный знакомый номер. До того знакомый, что даже цифры, его составляющие, на телефонной трубке были стерты больше других…
— Здравствуй, Жанночка… Это я… — осторожно проговорила Ася в трубку и замолчала, вся сжавшись внутренне. Трубку она тоже сильно сжала в кулаке, будто она могла вот–вот выскользнуть и шарахнуть ее по голове ожидаемым Жанночкиным презрением–недовольством. — Вот, решила тебе позвонить…
— Аська, ты, что ли? — полился ей в ухо неожиданным бальзамом веселый Жанночкин голос. – Привет! Ты где пропала? Хочешь приехать? У нас тут такое…
— А что случилось, Жанночка?
— Да вот, гости тут у нас… Такие забавные – прелесть…
Жанна вдруг отпустила от себя трубку и звонко расхохоталась где–то вдалеке, и захлопала в ладоши, а потом закричала кому–то очень веселым сюсюкающим голоском - «…ой, ой догоню сейчас…» Ася изо всех сил прислушивалась к происходящему по ту сторону трубки движению, к визгливым детским голосочкам, к счастливому Жанниному смеху и ничего не могла понять – откуда у них там дети–то взялись?
— Ой, Аська, я и забыла, что ты на проводе… — снова послышался в трубке запыхавшийся Жаннин голос. — Тут к нам Левушкин молодой сотрудник в гости пришел с женой и с детьми… Боже, ты бы видела, какая прелесть! Какое чудо! Давай приезжай, сама увидишь!
— Хорошо, хорошо, Жанночка! Я сейчас!
Ася резво соскочила с дивана и начала лихорадочно собираться, натягивать на себя первое, что попадалось под руку, будто опаздывала куда. И билась при этом в ее голове только одна, противная и убогая, но все–таки такая приятная мысль – слава, слава богу, Жанночка больше не сердится…
Добралась она до их дома на удивление быстро, словно маршрутка специально для нее и подскочила. И пробок никаких на ее пути не оказалось, и светофоров красных. И получаса не прошло, как она, запыхавшись от быстрого подъема по лестнице, уже звонила в дверь их квартиры, переступая от нетерпения с ноги на ногу. Дверь ей открыл улыбающийся Левушка, но Ася, только взглянув на него, поняла, что улыбка его явно не ей была предназначена. Она как–то вдруг это почувствовала, по глазам Левушкиным. Равнодушными и досадливыми были его глаза, а улыбку он просто забыл с лица стереть, пока к двери шел. Бросив ей на ходу быстрое «а, это ты, заходи», он тут же развернулся и ушел в угловую комнату, то бишь в свой «кабинет», в открытую дверь которого Ася увидела краем глаза молодого красивого парня с рюмкой коньяка в руке и с такой же почти, как у Левушки, улыбкой на лице – улыбкой довольства жизнью, довольства собой, довольства складывающимися очень и очень благоприятно для него обстоятельствами. Разом что–то больное и неприятное кольнуло Асю в сердце, словно дернуло его за веревочку. И она сразу поняла – что: на этом месте в кабинете у Левушки, именно с этой улыбкой и с этой рюмкой коньяку должен был по всем законам жизни сидеть вовсе не этот самодовольный парень, а должен был сидеть ее сын, ее Пашка. Это он должен был так вот расслабленно откинуться в мягком кожаном кресле, он должен был небрежно держать в руке рюмку с дорогим коньяком. Это на нем должен быть такой вот строгий костюм и такой вот стильно–модный галстук. Это его, его место…Пашкино…
А из гостиной ей в руки уже летело, хохоча, очаровательное малолетнее создание, состоящее из одних умилительных прелестей — белых кудряшек, веселых голубых глазок, ручек–ножек в нежных пухлых перевязочках, а так же состоящее из многочисленных пышных оборочек кокетливого платьица и крошечных туфелек с розовыми бантами; Ася едва успела руки раскрыть, чтоб подхватить девчонку на лету, чтоб она не шлепнулась с размаху на твердые плиты прихожей, и она тут же забилась–задрыгалась у нее в объятиях, требуя отпустить на волю.
— Дашка! Прекрати баловаться! Смотри, совсем тетю перепугала! - выскочила из гостиной в прихожую молодая симпатичная женщина, девчонка почти, и протянула к ребенку руки: – Иди сюда, успокойся…
— Леночка, да пусть она балуется на здоровье! Я ей разрешаю! – услышала Ася радостный Жанночкин голос. — Ася, это ты там пришла? Иди сюда, я вас познакомлю…
Она радостно представила Асе свою молодую гостью Леночку и двух ее детей – трехлетнюю Дашеньку и пятилетнего Максимку, самозабвенно упражняющегося с кнопками телевизионного пульта. Он переключал их с такой бешеной скоростью, что несчастный телевизор, казалось, в изнеможении наверещавшись поочередно всеми возможными и невозможными разговорно–песенными голосами, должен был вот–вот взорваться праведным гневом. Ася, присев рядом, попыталась ласково забрать из рук мальчишки пульт, да не тут–то было - он резво оттолкнул ее руку и, отсев от нее подальше, самозабвенно продолжил свое иезуитское занятие. Наблюдающая за ними Лена тоже было попыталась отнять у него странную игрушку, но была остановлена веселым, не допускающим возражений Жанниным приказом:
— Лена, оставь его! Пусть он делает, что хочет! Мужчину надо именно так и воспитывать – пусть он и по жизни делает только то, что хочет! Давай, Максимка, жги! И пусть им тут всем мало не покажется!
— Так громко же очень, Жанна Аркадьевна… Уже голова болит… — скромно улыбнувшись, возразила ей Лена.
— Это что еще за Аркадьевна? – весело возмутилась Жанна. – Чтоб я этого от тебя больше не слышала, поняла? Или, может, я на старуху похожа?
— Нет, что вы… — скромно пожала плечами Лена. – Просто неудобно как–то…
— Ничего–ничего, скоро ты у меня про свою деревенскую застенчивость напрочь забудешь! – стараясь перекричать телевизионную какофонию звуков, махнула в ее сторону Жанна. — Вот завтра поедем с тобой по магазинам, приодену тебя, как модель, сразу себя по–другому почувствуешь!
— Так завтра, вы говорили, на дачу…
— Ах, да… Ну, ничего, найдем время! Я думаю, на тебя одежду подбирать – одно удовольствие! Ты такая худенькая, и сложена просто идеально…
Ася смотрела на Жанну и не верила глазам своим. Она будто знакомилась с ней заново – Жанна была другой, совершенно другой. Она даже не столь удивилась тому обстоятельству, как быстро перешло место ее дочери на предстоящих Жанниных шопингах к этой скромной молодой мамаше, сколь удивилась разительной в подруге перемене. Жанна говорила другим голосом, обладала другими жестами, другим выражением лица и мимикой – все, все было другое. Даже глаза ее сверкали как–то по–особенному, совсем другим светом, что ли… Новым каким–то… Словно прежняя Жанна умерла, а эта родилась заново, и ее, Асю, вовсе и не знает теперь, и проблем ее тоже не знает. И смотрела она в ее сторону тоже по–другому. Ну, вроде, пришла и пришла, и сиди теперь вот так, в уголке дивана, и наблюдай наше новое семейное счастье…
