И что за хитрован прячется В ЦЕНТРЕ зловещей ПАУТИНЫ?
Четвёртое апреля, ставшие для него роковыми семнадцать ноль-ноль.
— Крид Пашоат?
— Весь внимание!
— «Международная служба нравственности». Примите…
— Нельзя ли без идиотских формальностей, гром вас там всех разрази?!
— Не положено! — отрезал, как бритвой, невозмутимый собеседник. — Итак, повторяю: примите очередное донесение…
«Попался бы ты мне в руки, зануда проклятый!» — в бессильной ярости скрипнул зубами Крид.
И истерически-весело гаркнул:
— Давайте, валяйте!
— «Донесение номер семь, — астматик сохранял олимпийское спокойствие. — Сегодня, четвёртого апреля, Марон Пашоат весь день провела в обществе Боба Сентона в меблированных комнатах, находящихся в захолустном предместье. Лишь однажды поклонник покидал это сомнительное со всех точек зрения пристанище — чтобы в ближайшем магазине приобрести легкое спиртное и сигареты. На обратном пути прихватил и тюбик губной помады.
В данный момент пара находится там же, но, по-видимому, собирается уходить. Обеспечить вас компрометирующими снимками пока не представляется возможным, так как партнеры, вы же видите, все время меняют адреса встреч и на одном месте долго не задерживаются. Однако в ближайшие сутки-двое мы этот явный пробел восполним.
Наблюдение за объектом продолжается…»
Небесный свод рухнул на землю. Его, Крида, святая вера в порядочность жены окончательно растоптана!
Силы потусторонние, что же это такое?!
Распахнув дверцу бара, достал орнаментированный калебас с текилой — налил полный фужер. Залпом осушил. Плеснул еще. Ярость — первобытная, дикая — закипала в груди, разгораясь подобно адову пламени.
Он милостью Марон очутился НА КРАЮ бездонной ПРОПАСТИ. Падать в которую можно вечно…
О минутной слабости, легком увлечении здесь не может идти и речи. Самая что ни на есть откровенная половая распущенность, животное удовлетворение низменных страстей — вот чему он стал вольно-невольным свидетелем!
Как только ему не удалось раскусить жену за столько лет совместной жизни?
Сам того не желая, Крид представлял благоверную в самых различных, порою бесстыжих, сексуальных позах с этим ублюдком-спортсменом, который, небось, плохо знает, с какого места пробивается штрафной. Впрочем, ему забил, что называется, пенальти — правда, в практически пустые ворота. Сердце, затрепыхавшись в груди, будто тот самый, роковой, мяч в сетке, подкатило, казалось, к самому горлу. Стало трудно дышать.
В данной ситуации куда порядочнее выглядела Элен — она хоть не замужем.
«Не превращайся прежде времени в моральную развалину! — приказал себе. — Сколь ужасной ни оказалась неожиданная пытка, ее необходимо вынести до конца. В конце концов, своя Голгофа должна быть у каждого. Обратное, не исключено, являлось бы величайшей несправедливостью: как известно, Христос не только сам терпел, но и нам велел».
А может, он просто в глубине сознания ещё надеялся, что все происходящее окажется затянувшимся кошмарным сном? Вдруг завтра — или уже сегодня? — патовая ситуация чудесным образом изменится и вновь ни единое, даже самое крохотное, пятнышко не омрачит их с Марон отношений.
Сделав шаг в направлении телевизора, он вскрикнул от неожиданной острой боли. Погруженный в собственные мысли, не заметил, как пальцы левой ноги зацепились за край паласа. В итоге поскользнулся и очень неудачно приземлился посреди комнаты.
— Просто напасть какая-то, — констатировал Крид, глядя на медленно распухающую лодыжку. — То потерял сознание, то на ровном месте едва не сломал ногу. Иными словами, и рис подгорел, и суп переварился!
Достал из холодильника льда, наколол, предусмотрительно завернул в целлофановый пакет и приложил к травмированному месту.
Так, криминальная парочка действует более чем осторожно. Запиши он любой из разговоров с ними на пленку, дай послушать в полиции, над ним же еще и посмеются.
Марон, придя домой и увидев распухшую лодыжку, только охнула:
— Где это тебя угораздило?
— Представь себе, дома! Поскользнулся, как говорится, на ровном месте.
— Доктора пригласил?
— Не заводи опять ту же волынку! Приму обезболивающее, пройдет ночь, а там видно будет.
— Как знаешь!
За весь вечер, сославшись на не дающую покоя ногу, он перемолвился с супругой всего лишь несколькими фразами:
— Как дела?
— В порядке. Правда, очень устала.
— А что так?
— Да по просьбе пастора Бернози ездила во Вьячу в одну из тамошних общин.
— Этот скряга хоть о машине побеспокоился?
— Какое там! И туда, и обратно пришлось трястись в автобусе.
У Крида, без всякого преувеличения, волосы на голове едва не стали торчком. Он совершенно случайно знал: вот уже неделю кампания междугородних пассажирских перевозок, владельцем немаленького пакета акций которой был и он, терпит значительные убытки из-за того, что муниципальная санитарная служба перекрыла дорогу на Вьячу. Где-то неподалеку на ядопроводе произошла утечка опаснейшего вещества. Запрет продлится, по крайней мере, еще неделю.
Однако Крид промолчал. Хотя все естество буквально вопило: столь подлое ПРЕДАТЕЛЬСТВО неизменно КАРАЕТСЯ СМЕРТЬЮ.
Утром он сбросил в офис факс (избегая излишних расспросов по телефону): дескать, подвернул ногу и лежит, не двигаясь, пластом. Сам же, презрев стыд, решил проследить за Марон. Укрепило его уверенность в правильности подобного шага то, что накануне, незаметно перелистав ее чековую книжку, он обнаружил потрясающий факт: денег на ней практически не оставалось. Причем снята вполне приличная сумма была в два приема. Ни словом о каких либо предстоящих тратах супруга даже не заикалась, что в их семье не было принято.
Нога беспокоила нешуточно, но разве это преграда для разбуженной и вышедшей из берегов здравого смысла ревности?
Наглотавшись «Диклофенака» и все же стеная от боли, проковылял в гараж. С горем пополам выжимая сцепление, вывел машину во двор. Затаиться еще накануне решил неподалеку от дома, в одной из боковых улочек. Автомобиль предусмотрительно — на случай мгновенной эвакуации — поставил в соседнем дворе.
На углу бормотал что-то неразборчивое небольшой стихийный базарчик, так что издали заметить Крида было невозможно. Однако, как назло, проходил час за часом, а жена жилища не покидала. Беспрестанно жующие листья коки[22] аборигены ему уже не единожды предлагали приобрести чичу[23]. Он всякий раз вежливо отказывался, чем несказанно удивлял индейцев, искренне не понимавших, что он столько времени здесь делает.
